Роберт Маккаммон
“МИЛЯ ЧУДЕС”
Перевод Е. Лебедева
Вступление1
Мое завещание.
Оно написано на желтой бумаге - на обрывке, который я отыскала в комнате наверху. Сегодня днем девушка с каштановыми волосами произнесла несколько слов. Она сказала, что спрятала своего котенка в шкафу. Мистер Брэмсон услышал ее. Как и миссис Кэррик. Затем девушка с каштановыми волосами забилась в угол и принялась кричать. Уже почти стемнело, а она все кричит. Мистер Брэмсон разыскал на кухне нож. Очень острый нож. Другие женщины говорят, что, скорее всего, смогут ее успокоить, а преподобный О’Нил сжимает распятие и молится, зажмурив глаза. Надеюсь, им удастся убедить девушку прекратить свои вопли до того, как угаснет свет. А если нет - то я рада, что нож такой острый.
Мне вздумалось кое-что записать. Я сложу этот листок и суну его в какую-нибудь дыру в стене, и, возможно, когда-нибудь его прочтут.
Они победили.
Явились ночью в города и поселки и, словно неспешный, коварный вирус, распространились от дома к дому, от здания к зданию, с кладбища в спальню, из подвала в зал для заседаний. Они победили, пока мир боролся с власть имущими, терроризмом и манящей песней бизнеса. Они победили, прежде чем их заметили. А сейчас, когда мы прозрели - когда узнали о них, - уже поздно, слишком поздно, что-либо предпринимать.
Древние орды захватили землю, и мы - те, кто уцелел, - обитаем нынче под гнетом клыков. От Москвы до Токио, от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса они установили свою власть. И я спрашиваю себя: как же они поступят с миром, захваченным за годы ночных боев и кровавых пиршеств в темноте?
У нас есть коротковолновый приемник. Вернее, он есть у доктора Келсинга. Он отвечает за батарейки. Жена доктора не особо разговорчивая. Мне кажется, до срыва ей осталось совсем чуть-чуть, ведь она постоянно плачет. Лично я больше не стану плакать. Теперь это совершенно бессмысленно. К тому же, я думаю, что они способны улавливать запах слез. В общем, мы слушаем радио и узнаем, что творится в других местах. Некоторые люди присоединились к ним - сделались их питомцами и рабами. Люди нужны им. Нужны, чтобы охранять их убежища при свете дня. Кое-кто из людей пойдет на что угодно, лишь бы ощутить вкус власти - пусть даже власть эта отражается от тех, у кого вообще нет никакого отражения. Мы прослушали занятную передачу из Швейцарии. Там у них имеется центр - наверху, в Альпах. Это была научная передача, и в ней рассказывалось о создании их докторами гибридов, которые объединяют в себе их и нас. В Риме один из них провозгласил себя новым Цезарем. Он возродил Римские игрища, и, должна сказать, мне было невыносимо слушать большую часть того, что там происходило. Одно из так называемых увеселений заключается в том, что они заставляют безруких людей сражаться с безногими. Победителей, полагаю, награждали укусом клыков, а проигравших просто-напросто убивали. Так вот к чему, значит, пришла человеческая раса? К отчаянному копошению в грязи, уподобившись крабам и кузнечикам?
Что ж, меня им живой не взять. Богом клянусь, не взять. Но у нас еще есть надежда. С каждым днем она все сильнее ветшает, словно старое боевое знамя, но без надежды острые ножи понадобятся нам всем.
Мы слышали всякие рассказы. Будто осталось несколько, разбросанных по безлюдным уголкам групп наших собратьев. Они продолжают бороться и прятаться, так же как и мы. Доктор Келсинг сказал мне, что слышал, будто не все твари пьют кровь постоянно. Он сказал, что кое-кто из них - немногие - жалеют людей. Некоторые из них, верит он, возможно, пытаются помочь делу людей. Я в этом крепко сомневаюсь. Каждого кровососа (его или ее), когда-либо виденного мною, интересовало лишь утоление своей жажды. У них есть собственные политики, хотя они не в силах договориться ни о чем, кроме времени кормления. Их королевства расцветают и рушатся, их города превращаются в крепости, они объявляют друг другу войну, и боже упаси те людские стада, что встают у них на пути.
Позвольте мне записать и объяснить вот это: сейчас не лучшее время для тех, у кого по венам струится теплая кровь. Для этих тварей такая кровь - словно манящая смесь героина, крэка, “спидболов”, “нюка” и “синего полумесяца”. Для них наша кровь - самый чудовищный наркотик, какой только можно вообразить. В нас полно того, в чем они нуждаются, чтобы пережить день. Ну и повезло же нам.
Любовь между кровососами? Существует ли подобная штука? Сегодня мы говорили об этом: я, преподобный О’Нил и мистер Эпплбаум. Возможно, им кое-что известно о любви. Преподобный О’Нил вполне допускает подобное. Ненависть уж точно есть - сколько угодно. Они взяли под свой контроль телевещание, спутниковые системы, радиостанции и газеты с журналами. В эти дни все ориентировано на ночную смену. Они обзавелись собственными увлечениями и видами спорта, собственной модой и мифологией. Они снимают фильмы и пишут книги, изощренно издеваясь (кто-нибудь назвал бы это искаженными воспоминаниями) над тем, каково было в прежние времена быть человеком.
Где и когда все это началось? У каждого свое мнение. Я считаю, это был неудачный правительственный эксперимент. Мистер Брэмсон уверен, что они готовили главный удар на протяжении тысячи лет. Кэри полагают, что в этом как-то замешан озоновый слой. Тот новый парнишка, чьи запястья и шея обмотаны крепким бинтом, думает, что это какая-то болезнь, наподобие чумы. Именно он притащил мешок, набитый ручными гранатами.
Эти кровососы не похожи на тех, которых показывали в кино. Нет, эти упыри - настоящие. Они понимают толк в компьютерах и лазерах, космических станциях и “Звездных войнах”. Им знакомо рекламное дело и теория массовых продаж. Они разбираются в тренажерах “Нутилус”, стероидах и шмотках фирмы “Найк”. Им известно многое, чертовски многое, ведь, в конце концов, когда-то они были нами.
Лишь одно им неведомо - милосердие. Во всяком случае, я никогда не видела, чтобы они хоть как-то его проявляли.
Так что же приготовило нам будущее? Сгинем ли мы, словно скот, подвешенный за ноги над конвейером и наполняющий бутылки своей кровью? А может, восстанем и попытаемся сражаться? Или борьба - это всего лишь пустые мечты? Куда нам податься в мире, что превратился в котел черной магии, темных сердец и нечестивых страстей? Есть ли какая-то надежда у придавленного клыком человечества?
Или будет проще - и до дрожи приятно - обнажить запястья и шею и позволить всему людскому исторгнуться из нас багровым потоком, выяснив таким образом, каково это - жить вечно?
Я не знаю.
Уже темнеет. Темнеет слишком быстро. Когда солнце скроется, станет холоднее. Остальные женщины все еще пытаются успокоить ту девушку, но, кажется, она уже перешагнула через грань. Не думаю, что ей удастся вернуться. Я вижу это на лицах мистера Брэмсона и преподобного. На лезвие падает синий свет. Если нам снова придется тянуть соломинку, я сойду с ума.
Развалины в этой части города похожи на кривые зубы. Мы затаились под ними… и ждем.
И почему бог не придержит ночь? Почему?
Совсем скоро они будут рыскать по округе. Рыскать целыми стаями в поисках легкого кайфа. У нас есть ручные гранаты. Я чувствую запах страха, что начинает сочиться из пор каждого, кто рядом со мной. Из моих - тоже. Свет уходит.
Прекрати кричать. Прекрати. Прекрати, прекрати. Или мы прекратим за тебя.
Так же, как мы поступили с моим мужем, когда он перешагнул через грань.
Быть человеком в эти дни - чудовищная ответственность.
Что мы станем делать, если крики не прекратятся? Что станем делать?
Опускается ночь. Опускается на города и поселки, на леса и поля. Ночь - это пора кошмарного испытания. В темноте кто-то должен будет взяться за нож.
И вот теперь мое завещание окончено.
“Миля чудес”
Машина испустила дух на подъезде к Пердидо-Бич. Это была грязная смерть: хрип масла, стук цилиндров и темная лужа, что растекалась на потрескавшемся от солнца асфальте. Когда все закончилось, они еще несколько минут сидели, не произнося ни слова, - только прислушивались к тиканью и шипению двигателя. Но затем малышка расплакалась, и до них дошло, что нужно двигаться. Кайл потянулся за чемоданом, Элли взяла в одну руку пакет с продуктами, а в другую - младенца, Томми зашнуровал кроссовки и схватил термос с водой; потом они выбрались из старой, мертвой машины и по обочине зашагали на юг, в сторону Заливу.
Кайл снова бросил взгляд на часы. Было почти три пополудни. В середине лета солнце садится поздно. Июльская жара обрушилась на людей, заставила пот сочиться из пор и приклеила одежду к коже. Дорога, окаймленная сосновым лесом, была пуста. В этом сезоне не стоит ждать наплыва туристов. В этом сезоне на “Миле чудес” не будет ни огней, ни смеха.
Шаг за шагом люди продолжали идти вперед сквозь удушливое марево жары. Кайл на время забрал у Элли ребенка, затем они остановились в теньке, чтобы глотнуть воды и передохнуть. Возле их лиц жужжали привлеченные влагой мухи. Баюкая ребенка на руках, Кайл сказал:
- Думаю, нам лучше двигаться дальше.
Его жена и сын снова поднялись.
На следующем изгибе бесконечной дороги они увидели машину - в сточной канаве, слева. Красная краска автомобиля выцвела, шины были спущены, а водительская дверца - открыта. От пассажиров не осталось и следа. Когда они проходили мимо авто, Элли придвинулась поближе к Кайлу; их руки соприкоснулись - влажная кожа к влажной коже. Кайл заметил, что жена пристально смотрит вперед тем же отрешенным взглядом, какой он сегодня утром наблюдал на своем собственном лице, когда на рассвете брился перед зеркалом.
- Когда мы уже придем? - спросил Томми. Он был двенадцатилетним мальчишкой, и его терпение подходило к концу.
Кайла осенило, что подобный вопрос Томми задавал со своего места в задней части машины каждый год: “Эй, Пап, когда мы уже приедем?”
- Скоро, - ответил Кайл. - Осталось чуть-чуть.
Это был стандартный, избитый ответ. Прежде им никогда не приходилось проделывать последние несколько миль до Пердидо-Бич пешком - ни разу за многие годы, на протяжении которых они приезжали сюда на летние каникулы.
- Совсем скоро мы должны увидеть воду.
- Жарко, - сказала Элли и вытерла лоб тыльной стороной ладони. - Как же тут жарко.
“За сто градусов”, - предположил Кайл. Солнце отражалось от тротуара и нещадно слепило. Впереди, между стройных сосен дрожала дорога. Перед ними через проезжую часть скользнула черная змея, а на фоне голубого безоблачного неба ястребы ловили восходящие потоки.
- Скоро, - произнес Кайл и облизал пересохшие губы. - Уже совсем близко.
В четыре часа сосновый лес расступился, и они увидели первые следы разрушений, причиненных ураганом “Джолин”, - мотель с розовыми стенами, потерявший бо?льшую часть крыши. На парковке, между брошенных автомобилей валялась покореженная вывеска. В бассейне плавали занавески, сигаретные окурки, шезлонги и прочий хлам.
- Может, спрячемся на несколько минут от солнца? - спросила Элли.
Он кивнул и повел семейство к розовым развалинам.
Уцелело лишь несколько дверей - остальные сорвал с петель ураган. В первом, оставшемся без двери блоке стояла кровать с окровавленной простыней; над ней темным бурлящим облаком кружили мухи. Кайл открыл дверь в следующий блок - номер восемь, - и они вошли в комнату, заполненную плотной духотой, но все же защищавшую от солнца и насекомых. На кровати лежал голый матрас, а лампа с узором из фламинго на абажуре была опрокинута. В остальном, номер казался вполне безопасным. Кайл поднял жалюзи, открыл окна и, вдохнув, решил, что в воздухе ощущается запах соли, исходивший от Залива. Элли с ребенком присела на кровать и достала из продуктового пакета тюбик солнцезащитного крема. Она стала намазывать им личико младенца, в то время как его розовые пальчики хватались за воздух. Затем она покрыла кремом свои руки и лицо.
- Я уже обгорела, - сказала она, втирая крем в кожу. - Раньше на это уходило больше времени. Хочешь немного?
- Давай. - Шею Кайла жгло сзади огнем.
Стоя рядом с женой, он сверху смотрел на малышку, а Томми валялся на кровати и пялился в потолок.
- Ей нужно имя, - сказал Кайл.
- Хоуп2, - ответила Элли и подняла на мужа горящий взгляд. - Хоуп - хорошее имя, тебе не кажется?
Он считал, что это жестоко - давать ребенку такое имя. Оно не подходило ни для этого времени, ни для этого мира. Но сказать “нет” было бы не менее жестоко, так ведь? Он видел, как сильно Элли желала этого, и поэтому сказал:
- Мне кажется, оно прекрасно. - И тут же ощутил, как его, словно жестокой приливной волной, захлестывает ярость; пришлось отвернуться, прежде чем жена успела прочесть эмоции у него на лице. Младенцу не могло быть больше шести месяцев. И почему именно ему, Кайлу, выпало сделать это?
Он взял термос и направился в санузел, где имелись раковина и душевая кабинка с ванной, снабженная раздвижной дверью из дымчатого пластика. Там он тоже поднял жалюзи и открыл маленькое окошко. Повернув вентиль над раковиной, он стал ждать, пока ржавая вода очиститься, чтобы снова наполнить термос.
Что-то зашевелилось - здесь, в ванной комнате. Зашевелилось, издав слабый, долгий и протяжный стон, исполненный боли.
Кайл минуту смотрел на дымчатый пластик, чувствуя, как кровь стучит у него в голове, а затем протянул руку и отодвинул дверцу в сторону.
Оно лежало в ванне. Словно толстый кокон, оно было завернуто в простыни и пошлые пляжные полотенца, покрытые мультяшными рисунками: грудастые красотки, принимающие душ, и мачо, потягивающие пиво. Определить, где находится голова, а где - ноги, не представлялось возможным; руки были примотаны к бокам туловища, кисти спрятаны. Существо затряслось в своем саване из простыней и полотенец - отвратительный, непроизвольный отклик нервов и мышц, - и Кайл подумал: “Оно меня учуяло”.
- Прикончи его.
Он оглянулся: позади, в дверном проеме, с ребенком на руках, стояла Элли. Ее лицо ничего не выражало, глаза были пустыми, будто у лунатички.
- Прикончи его, Кайл, - сказала она. - Пожалуйста, прикончи.
- Том? - позвал Кайл. Голос его звучал надломлено. - Выведи маму наружу, хорошо?
Мальчик не откликнулся, и, когда Кайл выглянул из ванной, то увидел, что сын сидит на кровати. Томми таращился на него тем же мертвым взглядом, что и жена. Рот Томми был приоткрыт, и оттуда свисала серебряная ниточка слюны.
- Том? Слушай сюда! - резко произнес он, и взгляд мальчика прояснился. - Иди с мамой наружу. Ты меня слышал?
- Да, сэр, - промолвил Томми и сделал, как ему велели.
Оставшись один, Кайл открыл чемодан, пошарил под носками и нижним бельем и нащупал спрятанный там пистолет 38-го калибра. Зарядив его патронами из коробки, он взвел курок и пошел обратно в санузел, где на дне ванны дожидалась спеленатая тварь.
Кайл попытался ухватиться за одно из полотенец и ослабить его, однако материя прилегала очень плотно и не желала поддаваться. Когда он потянул более решительно, кокон начал с чудовищной силой изгибаться вперед и назад. Кайл отпустил его и отступил. Существо перестало биться и вновь улеглось неподвижно. Кайлу доводилось видеть одну из таких тварей: ее покрывала твердая, как у плотвы, шкура. Он видел тварь с плоской головой на вытянутой шее. Вылитая кобра. Их облики менялись - буйство свихнувшейся эволюции. В эти времена, в этом мире даже ткань природы оказалась разорванной.
Он не мог тратить время попусту. Наведя пистолет на живот существа, Кайл надавил на спусковой крючок. В тесной комнатке грохот выстрелов походил на гром. Когда он прекратил стрелять, в полотенцах и простынях появилось шесть отверстий, но кровь не показывалась.
- Сожри вот это, - произнес Кайл.
Послышался громкий влажный треск. Черно-красная жидкость проступила сквозь полотенца и ручейком устремилась к сливному отверстию. На ум Кайлу пришла мысль о только что лопнувшей пиявке. Сжав зубы, он вышел из ванной комнаты и прикрыл за собой дверь, затем сунул пистолет обратно в чемодан и защелкнул крышку.