***
Что чувствует молодое деревце, вырванное небрежной рукой из родного сада и так же небрежно засунутое в каменистую почву; обдуваемое суровыми ветрами со всех сторон; всецело находящееся во власти злых людей, что, проходя мимо, обламывают ветки, втыкают в кору острый нож? Раньше Эмма думала, что никогда не поймёт этого. Теперь же, будучи таким же деревцем, медленно засыхала. Нет, с виду она была вполне здоровой: ходила, дышала, говорила, но душа... душа осталась там, в Брайтлайте. А вместе с ней - и жизнь.
Память вновь и вновь возвращала Эмму в тот ясный полнолунный день, когда она, десятилетняя, шла домой из школы с подружкой Мэгги. Весело смеясь, они болтали о своём и не сразу заметили, как пристально смотрит на них старая нищенка с родинкой на левой щеке.
- Смеётесь, девочки, - заговорила она. - Не видите, какое ужасное нынче время. За место под фонарём люди готовы друг другу глотки перегрызть, родители убивают детей, дети - родителей, брат брата со свету сживает. Доброта и искренность нынче не в моде, ум заменяется злобной расчётливостью. Оттого-то Солнце и покинуло наше королевство. И одна лишь птица Феникс может его принести. Та, которая трижды умрёт и трижды возродится, обретя бессмертие. И настанет день, когда она принесёт Солнце на золотых крыльях, и его свет затмит свет всех фонарей вместе взятых. И даже Луну.
С этими словами странная нищенка посмотрела в небо, словно ища взглядом ту самую птицу, и затем неспешно удалилась прочь.
Девочки тогда посмеялись над глупыми сказками. Эта старуха явно выжила из ума, если так фанатично верит в старинную легенду.
- Никакого Солнца нет и никогда не было, - говорил Эмме её отец. - Всё это сказки для взрослых. А птицы Феникс так и вовсе в природе не существует. Умирая, всякое существо обращается в прах.
- Если даже какой-то умелец вздумает изобрести такой фонарь, чтобы он смог разом осветить всё наше королевство, и умудрится как-то поднять его в небо, то это будет не при нашей жизни, - говорила мать.
Уже тогда отец стал частенько отлучаться по делам в Глумсити, откуда привозил неведомые в их маленьком городке гостинцы и деньги. Для девочки, как и для её родителей, было настоящим праздником, когда старый фонарь во дворе отец заменил на новый, ярче и красивее. Как завидовали ей тогда подруги и соседи!
Вот и сейчас наверняка завидуют. Для них, провинциалов, Глумсити - это нечто светлое и притягательное, настоящий рай. Туда попадают только избранные. Точно так же думала двенадцатилетняя Эмма, когда поезд уносил её вместе с матерью в самую столицу королевства. Тогда она ещё не знала, что уезжает для того, чтобы там остаться.
Глумсити встретил девочку недружелюбно. Съёмный дом с одной комнатой, куда поселилась семья, походил на коробку из бетона, которых на улицах стояло вплотную друг к другу великое множество. Даже яркость фонарей, в сравнении с которыми фонари родного Брайтлайта казались бледными и тусклыми, не скрадывала удручающего впечатления. А в богатых кварталах так и вовсе раздражала. Состоятельные горожане считали своим долгом показать свой статус, устанавливая у себя во дворах слепяще-яркие фонари. Если долго на них смотреть, начинали болеть глаза.
Воздух города, отравленный выхлопными газами заводов и фабрик, тоже не внушал особой радости. То ли дело холмы Брайтлайта, где из леса веет свежестью?
"Но зато здесь, должно быть, живут весёлые интересные люди", - утешала себя девочка, с нетерпением ожидая, когда её отдадут в школу.
Мысль обрести новых друзей грела ей душу. Но в столичные школы не очень-то хотели брать провинциалку. Наконец, когда в одну из них всё-таки взяли из милости, Эмма была почти счастлива.
Но совсем скоро она поняла, что её надежды были напрасны. Люди в Глумсити зачастую ходили хмурыми и неулыбчивыми, даже здоровались друг с другом сквозь зубы. Чужое горе было им в радость, а чужое счастье - как заноза, которую нужно поскорее вытащить. Упавшему человеку столичные жители помогать не спешили. Напротив, многие так и норовили на него наступить. Особенно ненавидели они провинциалов, которые сотнями приезжали в город, спасаясь от нищеты.
Дети, с которыми Эмма училась, оказались не лучше. С детства озлобленные на весь свет, они находили удовольствие в унижении тех, кто слабее. И чем больнее им удавалось уколоть свою жертву, тем большее веселье им это доставляло. Провинциалка, не умевшая сквернословить и вести себя вызывающе, подходила на эту роль как нельзя лучше.
Поначалу девочка надеялась, что это временно. "Надо просто быть с ними доброй и искренней. И тогда они, в конце концов, ответят тем же".
Но доброту и искренность эти дети презирали. И то, и другое воспринималось ими как слабость. Презирала оные и классная дама миссис Диас. Всякий раз, становясь свидетелем издевательств над Эммой, она сурово отчитывала её за неумение ладить со сверстниками.
Куда лучше у девочки складывались отношения с книгами. Как только выдавалась свободная минутка, Эмма бежала в школьную библиотеку, где подолгу читала и разговаривала с миссис Миллер, женщиной доброй и начитанной. За этим занятием она порой забывала даже обедать.
- Это не дело, что ты сидишь голодная, Эмма, - пеняла ей мать.
- Лучше б ты вместо того, чтобы бегать в библиотеку, проводила побольше времени с другими учениками, - советовал отец. - В конце концов, ты сама виновата, что к тебе так относятся. Ты ведь совсем не умеешь ладить с людьми, вечно болтаешь всякие глупости. Думаешь, где-то тебе будет лучше? Везде будет точно так же, если не хуже. Привыкай - это жизнь.
А чтобы дочь скорее привыкла и смирилась, он частенько ранил её злыми словами. Казалось, он нарочно бил в самые чувствительные места, чтобы сделать как можно больнее. Когда Эмма, глубоко обиженная, начинала плакать, отец распалялся ещё больше. Тогда он мог и ударить.
- Ну что же ты, горе горькое, отца рассердила? - увещевала её мать, гладя по головке. - Ты должна понять - у него непростой характер. Извинись перед отцом, Эмма.
И девочка, не решаясь возразить матери, извинялась, честно стараясь не обижаться на грубое: "Да пошла ты к дьяволу со своими извинениями!"
Мать молчала, боясь рассердить мужа. Смолоду привыкшая во всём ему угождать, она тоже попадала на его недобрый язык, который после переезда в Глумсити и вовсе стал похож на змеиное жало. Чем больше бедную женщину унижали хозяева особняка, который она убирала, чтобы, по словам отца, "не сидела у него на шее", тем злее был к ней отец. В Брайтлайте он никогда не позволял себе повысить на неё голоса, если рядом была Эмма. Теперь же он мог орать на неё, не стесняясь дочери.
В такие минуты девочку охватывала ярость. Нестерпимо хотелось накричать на отца и даже ударить.
"Нет, я не должна. Он мой отец. Он любит меня и матушку и хочет нам только добра. А я, неблагодарная, этого не ценю".
Но иногда нет-нет да появится непрошенная мысль:
"Все меня предали. Даже родные люди".
Не раз девочка задавала себе вопрос: зачем она родилась на свет и зачем живёт? Но ответа ей не могли дать ни книги, ни утки, жившие в пруду рядом с домом, которым она, всякий раз возвращаясь из школы, бросала хлебные крошки. Отец не раз говорил, что ничего хорошего её в будущем не ждёт. Так и будет она до самой старости жить, всеми презираемая, и умрёт в одиночестве - без мужа, без детей. Глумсити - город жестокий, не любит неудачников. И отныне это её город.
Так зачем жить? Только мучиться напрасно. Всё чаще Эмме на ум приходила мысль нырнуть в пруд и уйти под воду, чтобы разом всё и кончить.
Но вдруг именно в этот день, когда для неё всё закончится, отец скажет матери: "Как мне осточертел этот Глумсити! С меня довольно! Возвращаемся в Брайтлайт!" Но Эмма этих слов уже не услышит.
Или может статься, на следующий день после того, как Эмму достанут со дна и похоронят, прилетит, неся на золотых крыльях Солнце, птица Феникс. А она, мёртвая, его так и не увидит.
"Нет, я не хочу умирать, - подумала девочка, на всякий случай сделав шаг назад от пруда. - Я буду жить для того, чтобы вернуться в Брайтлайт. И чтобы увидеть Солцне".
***
"Счастливая ты, Эмма!" - писала с оттенком зависти Ирэн, подруга из Брайтлайта.
Ещё бы не завидовать! Теперь Эмма - студентка одного из лучших институтов Глумсити. Возвращение в Брайтлайт придётся отложить как минимум лет на пять. Но Эмму уже это не огорчало. Она научилась жить в большом городе, хотя, к слову сказать, так и не стала полностью столичной барышней. Да ну их - какие-то они уж слишком себялюбивые - эти столичные. Буквально помешаны на том, как они выглядят, и модно ли то, во что они одеваются. Стань Эмма такой же, возможно, в какой-нибудь из школы её бы приняли как свою. И ведь были шансы. Сколько раз ей приходилось менять школы из-за переездов. В одних было ещё не так плохо, в других - просто кошмар, но оставляя очередную школу, Эмма не испытывала никаких сожалений. Каждый переезд был для неё надеждой на избавление от издевательств и унижений. И каждый раз надежды оказывались обманутыми.
Лишь распрощавшись навсегда со школой, девушка, наконец, выбралась из ада. Другие студенты, большинство из которых, как и Эмма, приехали из других городов, встретили её вполне дружелюбно. Не изменили к ней отношения ни через неделю, ни через месяц. И вот уже два года жизни без насмешек и пинков. Не о том ли она мечтала с того самого дня, как приехала в Глумсити?
Условия в институте были довольно суровыми. Преподаватели спрашивали строго, жёстко пресекая любые попытки списать домашнюю работу у товарищей или спрятать шпаргалку на экзамене. За невыученные уроки наказывали, ровно как и за непосещение занятий без уважительной причины, коей могла считаться тяжёлая болезнь или стихийное бедствие. Многие, не выдержав таких требований, были отчислены.
Эмма надеялась, что теперь-то отец будет ею доволен. Но он и тут находил тысячу причин, чтобы придраться. То его дочь уделяла занятиям меньше времени, чем ему хотелось бы, то чересчур спокойна перед экзаменом, то получила хорошую отметку вместо отличной.
- Ты слишком легкомысленна, Эмма, - выговаривал он дочери. - За день до экзамена занимаешься всякими пустяками. Я, когда был студентом, ночью спать не ложился.
- Да, отец прав, - поддерживала его мать. - Вместо того, чтобы плести кружева, повторила бы лучше ещё раз. А то ведь и вправду не сдашь.
Но ни разу опасения матери не оправдались. Особых успехов девушка никогда не делала, но по успеваемости была далеко не последней.
- Я удивляюсь твоему спокойствию, - говорила Анабелла из Кроуфилда, подруга и первая на курсе отличница. - У меня каждый раз, как экзамен, каждая поджилка трясётся. А тебе как будто и не страшно.
- Да я бы и рада побояться, - отвечала Эмма. - Но сил уже нет.
Впрочем, иногда она чувствовала себя так уверенно, что понимала: бояться ей нечего.
Как-то, придя домой, девушка с довольным видом сообщила отцу, что сдала этику на отлично, и преподаватель сказал, что это первый случай в его практике. На что отец лишь пробурчал:
- Подумаешь, этика! Лучше бы по математике!
Но несмотря на сложности и недовольство отца, Эмма была просто счастлива, что учится в лучшем заведении с лучшими людьми.
Альберт вошёл в её жизнь совершенно случайно. Эмма даже не могла бы с ходу сказать, что её больше привлекло в этом молодом человеке: тонкие черты лица, складывающиеся в божественный облик, голос, звучащий словно журчание ручейка, сильные руки, обнимающие её стан пылко и страстно, или сладкие губы, укравшие её поцелуй? Но знала одно - отныне её сердце принадлежит Альберту. Ради одного его взгляда стоило жить на свете, ради одного ласкового слова из его уст можно всё отдать. Что есть все страдания, если наградой за долгое терпение может стать одна его улыбка?
Пусть даже никакого Солнца нет на свете, Эмме было всё равно. Её Солцнем был Альберт. Когда он рядом, даже безлунный день казался светлейшим. Когда же он далеко, ни ярчайший свет фонарей, ни полная луна - ничто не спасало от ощущения непроглядной тьмы. Не помогло бы, пожалуй, и Солнце.
Любил ли Альберт Эмму? Девушке хотелось верить, что любил. Хотя сам он редко говорил ей об этом. Когда-то в прошлом, ещё во времена молодости прабабушек, влюблённые мужчины красиво ухаживали за дамами: дарили цветы, пели под окнами серенады, читали стихи. И были безумно счастливы, когда возлюбленная милостиво позволяла себя обнять. Теперь же эти традиции ушли в прошлое. Современные молодые люди предпочитали не тратить время на подобные глупости, спеша насладиться друг другом сразу и сполна.