Вьюн ехал по лесной искрящейся дороге.
Как хорошо, что у Анны родился мальчик! Смешной непоседливый карапуз. А то, глядя на Амалию и ее мать, он видел прорисовывавшуюся тенденцию непонятного материнства: родив дочь и дотянув до ее совершеннолетия, насколько можно взрастив и как можно воспитав, они (матери) покидали этот мир. Вверяя проведению своих чад. Марк, появившийся с криком Анны в акушерском цеху, нарушил неписаные правила. Возможно, об этом рано говорить, но Вьюн однозначно считал появление мальчугана хорошим знаком, прекращающим рубить ветки на родовом дереве.
Егерь улыбался. Дорога была прямая. Впереди крылатый "гид" – огромный ворон – скидывал шапки снега с деревьев. Вьюн бросил взгляд в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть сидящего в кузове грузовика в клетке хищного зверя. Увидел сквозь чуть запотевшее окно голову волка.
Зверь встретился взглядом с хозяином заповедника и отвернулся. В глазах волка егерь увидел свечение. Нет, не отблеск солнца, в лучи которого волк попадал. Его глаза излучали благодарность за спасение и лечение, радость от предвкушения свободы с каплей тоски и неимоверной силой лесного зверя. "Лютый" – и Вьюн тут же вспомнил, улыбаясь, как внук окрестил волка – "Люти". Он добавил тепла в печке, автоматом – громкости в приемнике и снова улыбнулся приятному голосу саксофона, раздавшемуся из динамиков. Ехать до точки назначения осталось недолго – километров сто. Где-то там и есть ареал обитания Лютого, там его родной лес. Летающий гид отматывал свои птичьи расстояния ничем не хуже спидометра форда Вьюна.
В клетке, прихваченной морозом, волк вдыхал холодный воздух, который вырывался со свистом из носа недавнего объекта пристального внимания веселого карапуза. Общение между ними было скоротечно, но незабываемо. В их жилище он окреп, встал на ноги. Близость леса вселяла силу, лишь клетка держала его. Но Лютый знал, что преграда скоро падет. Хотя напрашивается вопрос: откуда зверь может знать, что его выпустят? Да и трудно представить, что может знать дикий зверь. Разве может он думать? Ведь он лишь слепо верит инстинктам.
Но Лютый именно знал, что дом, который недавно мелькнул между деревьями – реальный человеческий дом, – близок ему и даже роднее, чем та нора, в которой воспитала его спасшая волчица, и роднее, чем дикий непроходимый лес. Неизвестно откуда, но он знал это. Волк даже знал то, что он вернется к людскому жилищу. Знал, что это место для него необходимо. Еще знал, что эта бесполезная птица, появившаяся на пути, по каким-то невероятным причинам станет его спутником на определенном отрезке жизни и даже больше – помощником. Это может показаться абсолютно невероятным – такой странный симбиоз из двух несовместимостей. Но кто, живя в этом абсурдном мире, может на сто процентов знать точно, кто с кем и что с чем совместимы?
Вскоре "процессия" остановилась, точнее, сделал это огромный ворон.
–Ну и тон! – заметив остановку "гида", произнес приглушенно Вьюн. – Возможно, ты знаешь местные достопримечательности лучше меня, возможно, знаешь, где волчья нора?
Впуская в кабину морозный воздух, егерь вылез и, ступая по хрустящему снегу, обошел грузовик. Волк с гордым видом смотрел вдаль.
–Да, там остался твой друг Марк! – по-своему трактовал егерь.– Ну а здесь твой дом.
–Ка-а-р! – раздалось сверху, словно вместо волка ответил ворон.
Волк, развернув голову к источнику звука, звучно щелкнул пастью.
Вьюн усмехнулся взаимосвязи двух существ и, взобравшись на клетку, поворчал:
–Значит, здесь.
Раскрытая дверца – возможность полностью вкусить сладкий вкус свободы. Волк, встряхнув телом, взглянув на егеря, издав звук, напоминающий рокот трактора, соскочил с грузовичка и огромными прыжками, не оглядываясь, углубился в лес. Сбросив очередную порцию снега с кедровой ветки, глухо каркнув и взмахнув черными крыльями, отправился в ту же сторону и ворон. Егерь, проводив взглядом обоих, взглянул на верхушки деревьев и, удовлетворенный окончанием большого дела, хлопнул себя по пузу. Спускаясь с грузовика, услышал эхо вороньего карканья, находя в нем нетерпение и недовольство.
–Уже поссорились?
Развернул грузовик на небольшом пятачке, подумал: дорога домой будет короче, дома ждут любимые внук и дочь. Анна пекла бруснично-яблочный пирог, каким любила радовать его Аномалия.
Грязно-вишневый форд Вьюна, покрытый инеем, пару раз заезжал в небольшие карманы дороги, уходящие в глубь леса. Там стояли кормушки для обитателей заповедника. Он был здесь два дня назад, и кормушки были тщательно вычищены животными. Снег вокруг вытоптан копытами, а на крышах кормушек отпечатан причудливыми узорами, что подтверждало: птицы тоже участвовали в пиршестве. Звери и птицы знали, что Вьюн приедет и скрасит их существование в зимний период. Возможно, даже сейчас эти хитрые существа следили за ним, спрятавшись за ветками деревьев. На других участках они подходили ближе, не стесняясь егеря. Их биоритм, чутье зверя и постоянный спутник – голод – гнали их к кормушкам. Иногда он стоял и ждал, как самые смелые из них, по-детски глупые, подходили к еде. Но не сегодня. Домой.
***
Лютый бежал трусцой параллельно дороге, по которой ехал егерь, забыв про места обитания, где жил одиноким волком. Он слышал гул удаляющегося грузовика, слышал хлопанье крыльев и сопровождаемое эхом карканье привязавшейся птицы. Он различал среди этих звуков шорохи паникующих «местных жителей", слышал импульсивно заколотившиеся сердца врагов, решивших притаиться среди уютных веток кустов. Даже в поступи волка чувствовалась сила.
Но все вместе взятые жители леса мало волновали зверя в данный момент. Он не мог думать сейчас ни о голоде, ни об охоте. Его цель сформировалась. Тот самый дом, огороженный высоким забором, захватывающим приличную территорию, с несколькими дополнительными постройками, беседкой и еще массой мелочей.
Ничем особенным дом не выделялся: струйка дыма, уходящая в небо, масса запахов, подтверждающих обитаемость. Но вокруг на расстоянии раскиданы похожие дома с явными признаками проживания живых существ. Чем заинтересовал белого волка именно этот дом? Его, вырвавшегося из плена, пусть лечащего, кормящего, но плена. Ему дали волю, от нехватки которой он выл по ночам. Не мог ответить на этот вопрос и сам волк. Но бежал целенаправленно, не отвлекаясь ни на что, бежал к этому дому, вероятно, также желая знать, что заставило его сердце колотиться при виде дома в заснеженном пейзаже, почему так защемило в груди и перехватило дух? И тоска, да, тоска закралась в звериную сущность. Его лапы задрожали оттого, что он не мог вырваться из клетки. Он не мог оторвать взгляда от этого места вплоть до момента скрытия его за поворотом, за плотной стеной деревьев.
Что там? Он обязан найти это место! Обязан кому? Себе? Им – обитателям дома?
Уже три раза солнечный свет сменялся темной ночью с огромною луною и несчетным количеством звезд в небе. Волк лежал в густых лапах ели, не чувствуя ни холода, ни давно уже пришедшего голода. Он наблюдал, как военный на посту, следящий за малейшим передвижением на интересующем его объекте. Белая густая шерсть с седым отливом переливалась днем на солнце и ночью в свете безжизненной луны. Огромный серый ворон, подстать волку, составлял ему компанию. Он садился на ветки, осыпая снегом, оглушал противными звуками, напоминающими скрип гнущихся от ветра деревьев, кружил, паря над территорией дома, что являлся объектом наблюдения.
Если учесть местоположение и численность этого поселения, взять в учет погодные условия, то можно сказать, что жизнь здесь била ключом. Наблюдатели засекли, как к территории, точнее, к ее воротам, неоднократно подъезжала машина, схожая с автомобилем егеря. Из нее выходил человек, открывая ворота, проезжал внутрь и заходил в дом. То же самое он делал, только в обратной последовательности, уезжая. Самые сильные волнения слышал ворон снизу, где под ветками находился волк, когда из трехэтажного дома выходила девушка и, кутаясь, бежала в соседнее строение. Это происходило пару раз в день. В эти моменты волк вытягивал шею, словно покрывал этим расстояние до цели и, пристально вглядываясь, он делал движения, похожие на готовящегося к броску охотника. Ворон, свисая с ветки, с интересом наблюдал за зверем.
То, что случилось на третий день, взволновало волка до такой степени, что он издал чихающий подвывающий звук. Чем напугал птицу, задремавшую на "посту". Волку не было дела до этой летающей "никчемности" – все внимание было приковано к девушке. Молодая женщина, выйдя из подсобного помещения, вывела под уздцы черного вороного коня, брыкающегося и подкидывающего черный расчесанный хвост. Конь выпускал пар из ноздрей, как паровоз. Его в течение часа водили по территории, огороженной забором, терпеливо держа – конь дергал головой с коротко стриженной гривой.
Волнения волка прекратились с уходом девушки и коня. Но что началось ночью? Это было ужасное соло, передающее все уровни страданий. Начиная от тоски жены, ждущей мужа с поля битвы, печали безнадежно влюбленной, перечитывающей строки пылкого поэта, боли сходящего с ума по скрипке музыканта, потерявшего руки, до тоскующего по смерти больного, ждущего эвтаназии. Все, здесь было все! На километры разнесся полуночный вой, разбудивший и шокирующий все живое в округе. Серый ворон, не выдержав и первых "аккордов", сорвался с ветки и улетел. Появился он только под утро, удовлетворенно каркнул, увидев бодрствующего волка.
***
Нина была приятным человеком. Внешность, конечно, не была столь выразительной, как облик тех девочек, которым с первого курса пророчат звание "Мисс университет". У которых к двадцати трем годам за спиной весь стандартный комплект жизненных обстоятельств. Начиная с университетской короны и стремительного замужества за сыном преуспевающего бизнесмена, как следствие – быстрое разочарование, развод и продолжение – непрекращающийся поиск счастья, престижной работы, в промежутке – несколько зависимостей, а итог – в двадцать пять – усталая жизненная мука в глазах и не очень свежий оттенок кожи. Так было с немногими ее подругами.
Красота Нины была глубинной. Если так можно сказать о девушке с тонкой гибкой фигурой, худым, но с чуть выступающими скулами лицом, чуть полными губами и невероятно красивыми сине-зелеными глазами, мальчишеской вьющейся прической и белыми волосами. Глубинность красоты в том, что, глядя на Нину, не каждый при знакомстве сказал бы, что она красива. Да, приятна. Но последующее общение приводило к тому, что уже трудно было оторвать взгляд от ее лица. Завораживали глаза. Это как раз тот случай, когда смотришь в них долго и приходишь к мысли, что это бестактно. Так происходило с кем угодно. Кто бы ни был ее собеседником, будь то отвязный ловелас или свихнувшийся эзотерик. Но любой впоследствии находил ее красоту правильной, не броской, не кричащей, а именно притягивающей взгляд. Все это сочеталось с мягким, даже вкрадчивым голосом, мягкость которого не мешала останавливать и рушить громкие гневные тирады, вводя в ступор произносящих их. Мягкость была одной из черт ее характера: она слушала собеседника, вникая в суть проблемы, независимо от статуса говорящего. Ей было интересно докопаться до истины. Она могла дать совет, объяснить, мотивировать человека. Но если собеседник, ощутив пластилиновую мягкость Нины, хоть малейшим образом пытался сыграть на ее гибкости, он натыкался на стальной негнущийся стержень, завуалированный под мягкостью. Это сравнимо с барахтаньем в теплом течении реки, наслаждение от которого прерывает столкновение с острым камнем. Эффект аналогичен. Здесь Нина сопровождала высказывание четким жестом. Вряд ли был такой человек, который после такого обращался к Нине вторично. Для нее же этого человека просто не существовало.
Нина вошла в теплый дом. Она любила это ощущение – проникать с мороза в уютное комфортабельное гнездышко, построенное в соответствии с ее личными дизайнерскими решениями. Ничего лишнего! Максимум удобств и при этом минимум электроники. Первый этаж – холл с камином посередине, открытый с двух сторон, на стенах – зеркала, рамы с пейзажами. Кухня со столовой, где действительно была необходима техника. Второй этаж и мансарда собрали в себе спальни, комнаты для гостей, кабинет с библиотекой и мастерскую.
Спрятав в стенном шкафу легкое, но теплое одеяние, Нина сквозь холл продефилировала в гостиную, едва удостоив взглядом жаждущее новой порции дров чрево – пожалуй, чревище – камина с остатками тлеющих углей.
–Фиг тебе, ненасытная рожа! – произносит она на ходу. – Сначала чай…
Звук от почти беззвучного приземления и бега ей наперерез маленького несимпатичного существа с гладкой морщинистой кожей и большими ушами.
«Тетя!», означающее мягкое "не приставай", обреченное на провал.
Чайник. Журнал "Путешествуем морем". Канал "Дискавери" повествует о слабой гравитации и безжизненности одной из ближайших планет. Кухонный стол из легкого металлического сплава. Возня с бесцеремонно прыгнувшей на колени кошкой. Черничный чай с листом мяты. Тримаран на развороте журнала.
– Да, тебе привет от Мальборо!
В ответ – фырканье: кошка и так ощутила запах нетерпимого ею животного. Тетя породы сфинкс – бескомпромиссное, вредное существо, любящее хозяйку и ненавидящее даже время, проведенное без нее. Всеми действиями дающее понять, что жизнь вокруг ведется исключительно по ее правилам. Исключения травмировали психику животного.
Прозвище получено при их знакомстве. Нина. Молодой человек. Возвращение с моря в лучах багрового заката. Теплый ветер врывался в открытые окна спортивной двухместной машины. Строгие родители – средняя интеллигенция, – отправившие единственную дочь в частную школу искусств, ожидали ее в доме частного сектора небольшого городка.
Над большим поворотом, обозначенным желто-черными отбойниками, отгораживающими обрыв, висел темно-красный шар светила. На его фоне – силуэт непонятного зверька. Молодой человек уложил автомобиль в поворот по всем правилам спортивного искусства, но внимание пары привлек нешелохнувшийся маленький истукан. Водитель, затормозив, вернулся к непонятному существу. Котенок не пошевелился, не пугаясь ни автомобиля, ни его манипуляций. Он смотрел на заходящее за горизонт солнце. Молодой человек убрал звук музыки и подмигнул девушке.
–Тетя, зря торчишь на повороте!
Гордый поворот головы через секунду после реплики. Взгляд маленького животного выражал высокомерие. Секунда – и существо отвернулось к светилу. Белокурая девчонка хохотала. Котенок мог бы мурлыкать ей по ночам, пока нет рядом молодого человека, вечно рассказывающего сказки. Молодой и симпатичный отразил неон с панели своими белыми крупными зубами. Его "кис-кис-кис" не произвело эффекта. Как и открытая дверь с повтором стандартного позывного. Выйдя, он присел на корточки, протянув руки к котенку. Ничего. Только издевательский смех из машины. Намерение взять в руки наглеца вызывало шипение с прижатой к асфальту грудью. Молодой человек замер в нерешительной позе. Противостояние длилось секунды. Сцена могла бы стать шедевром фотогения. Котенок, оставив оппонента в прежнем положении, играя хвостом и тряся головой, нырнув в салон, запрыгнул на девичью грудь, слегка царапнув кожу, повис на блейзере, глядя в сине-зеленые глаза. Всю дорогу так и провисел, мгновенно впуская когти в тело при проявлении ревности со стороны водителя. Вот и закрепилась кличка за оказавшейся женской особью котенком.
–Мальборо почему-то сильно волновался сегодня… – Нина листала журнал, кошка фыркала, ревностно исследуя джинсы хозяйки и чувствуя конский запах.
Мальборо – вороной конь, которого Нина водила под уздцы по территории нескромного жилища. Знающих, что из себя представлял конь, удивить такими словами невозможно. Вороной волновался всегда и не признавал абсолютно никого, кроме нее. Конечно, кинуть ему корма мог кто угодно, но только после разговора с ней и ее убеждений он начинал есть. Что же касалось ухода – чистки, стрижки и выгула, – признана только она. Но если Нина сказала "он волновался", значит, поведение коня было из ряда вон выходящее.
Был еще человек, которого Мальборо любил и ждал. Ждал, что услышит голос, что тот потреплет за короткую гриву, а он, в свою очередь, позволит оседлать себя. И помчится по просторам, чувствуя тело и бьющееся в такт сердце слившегося с ним в монолит жокея. Но он был, действительно был.