Конь терпел только ее, которую ненавидел и любил. Ненавидел за то, что она приходила одна, а любил за то, что она была одним целым с хозяином. Конь чувствовал это. Чувствовал Мальборо и то, что она осталась одна, и они едины в этом одиночестве. Поэтому он позволял ей ухаживать за ним. Нина терпела все выходки коня. Прошло больше года, прежде чем он позволил себе самому слушаться ее и гулять с ней. По природе своей бунтарь, сегодня он снова напомнил об этом: бил копытом, фыркал, упираясь, мотал головой, таская руку Нины из стороны в сторону. Но она терпеливо вела его, что-то мягко приговаривая. Конь, слушая, успокаивался, но, проходя мимо забора в южной части территории, брыкался снова.
Поведение Мальборо было схоже со вспышками эмоций, которые проявлялись в тот год, когда раны на сердцах от потери близкого человека были еще слишком глубоки. Однажды эмоциональное состояние Нины перевалило через критическую точку, и настал момент, когда за уникальным животным приехал покупатель. Но конь не только не позволил погрузить себя в специальный трейлер, даже не дал вывести себя из конюшни, покалечив двух специалистов. При попытке Нины самой сделать это, Мальборо метался, разъяренно фыркая пеной, глядя ей в глаза. Всем видом давая понять, что может переступить границы, видя предательство. От усыпления для транспортировки, озвученной кем-то, отказались обе стороны. На прощание покупатель лет шестидесяти от роду, сжал мягкими для старика руками холодную и влажную от слез руку Нины, прищурил глаза за стеклами модных очков:
–Дорогая, поверьте, каждый из них индивидуум, а этот – тем более, – он кивнул, слегка тряся головой в сторону Мальборо, пристально следившего за беседой. – Знаете ли, очень тонкие натуры. Да-да! Их чувства веры, привязанности и даже любви настолько глубоки и в тот же момент хрупки, что если они рассыпались, то их уже не собрать… Попробуйте, несмотря ни на что, найти с ним общий язык, может, еще не поздно. А за моих людей не беспокойтесь, это всего лишь люди.
Он отпустил руку Нины и пошел к своему дорогому автомобилю. Возможно, эта несостоявшаяся продажа как-то и повлияла на коня, но много, много времени прошло, прежде чем он простил Нину.
"Что же могло так взволновать коня?"– Нина смотрела, как Тетя кусает мизинец.
–Ну с тобой-то все понятно: кроме тебя и частички меня, никого не существует в этом мире…
Она вспоминала прогулку. Площадки с препятствиями, не используемые уже давно. Мальборо вел себя так, когда чувствовал опасность: посторонний человек или та бойцовская собака, что приводил пару раз Виктор. Конь ощущал присутствие чужака, даже находясь в конюшне. Проходя мимо забора, вдоль которого он проходил тысячу раз, его заколотило.
"Он даже попытался задержаться, словно по ту сторону забора была белая кобылица,"– по-своему трактовала поведение коня Нина. – "Маловероятно, совсем не вероятно, учитывая расположение поместья, да и саму местность… Хотя местность-то в этом районе как раз чудотворная! Чего только не пишут в газетах, да и болтают – дай только языки почесать".
Заповедник, точнее, та его часть, что прилегает к Горе, полна странностей. Говорят, люди пропадают, животных видят сказочных, явления, несовместимые с местностью и временем года.
–Да нет, Тетя, наш Мальборо – закоренелый холостяк! – И, вставая, спросила непонятно у кого:
– Ну и где Виктор? Он рискует ужинать в одиночестве…
Особенностью кошки было ее молчание. Никто не слышал, как она мяукала. Но если бы она могла вербально выразить чувства, то, несомненно, высказалась бы по этому поводу. Виктор для кошки – враг номер один, так как общался с хозяйкой, смотрел на нее, касался и еще там что-то. Тетя не переносила этого и все утомительные часы пребывания Виктора в особняке проводила в "кошачьем доме». Если же мужчина оставался на ночь, кошка впадала в состояние транса, сидя в позиции, оправдывающей название ее породы.
Нина, бросив корм кошке, пошла "кормить" огнедышащего монстра. К камину дрова подавал механизм небольшими вязанками. Это удобство было предметом споров не расположенной к такому Нины и заботливого Виктора. Он знал, что она любила часами сидеть у огня – "смотреть жгучую жизнь пламени". Она не могла просто положить дров. Ей необходимо было видеть, как уже поникший огонь, растворившийся в углях, сначала лизнет несмело пламенем дерево, а затем разыграется и охватит всю стопку дров. Она "только на пять минуточек" присела на двухместное кресло из грубой кожи и засмотрелась на танцующие языки пламени, слушая недовольное фырканье кошки. Ее глаза невольно поднялись вверх, на фотоснимок, и встретились там с глазами жизнерадостного человека в черном жокейском костюме и серебристо-черной кепке. Правильное лицо, карие глаза, чуть прищуренные в улыбке, ямочки на щеках и нереально крупные белые зубы. Даже с фотографии он заставлял улыбаться. Нина невольно улыбнулась. Откуда-то из груди вырвалось наружу:
–Поль! – Казалось, по холлу разнеслось эхо. – Боже мой, Поль!
Рядом с объектом ее страданий на снимке – радующийся победе друга Виктор, держащий Кубок межконтинентального чемпионата и сдувающий с инкрустированного камнями приза брызги шампанского в сторону чемпиона. Шампанское в эту чашу лил Мартин. Улыбающийся раз в год. Делал он это, только листая детский альбом с фотографиями в свой день рождения. Но победа друга разбила и этого "несмеяна". Он лил игристое, едва попадая в чашу и обливая всех, причиной была голова коня с коротко стриженной гривой. Снимок запечатлел миг: счастье этих людей столь естественно, что взгляд на снимок вызывает только чувство радости. Нет! Не только! Еще тоску, безмерно глубокую и тянущуюся, как резину, стягивающуюся обратно и снова тянущуюся… Эта четверка в большом формате висела на шершавой, отделанной под кору дерева стене, над открытой пастью камина и его полкой. Воспоминания стрелой метнулись в тот исторически-триумфальный день…
–Поль! – раздалось вновь.
Холодный нос кошки, ткнувшийся в шею, вернул Нину в реальность. Трель телефона. Взволнованный голос Виктора в трубке:
–Нина, в чем дело? Я звоню уже второй раз и так долго…
–Нет, ничего! – Предательские нотки волнения выдали ее. – Ты скоро? У меня все готово.
–Ты опять сидела у камина? – Чувство сожаления в голосе мужчины.
–Да…
–Ты знаешь, ужинай без меня… Куча бумаг, останусь в кабинете.
–Может, выдвинешься? У меня горят свечи и "урожай 69 года" на столе…– Она сделала паузу, зная прекрасно, что его забота и такт непоколебимы. Не перед ней, не перед ее чувством…– Будешь давиться полуфабрикатами и ворочаться на скрипучем кожаном диване?
–Паду, как после боя! На такого измочаленного воина даже Тетя не обратит внимания…– Виктор откровенно рассмеялся и уже серьезно добавил: – Обещай мне включить сигнализацию и видеонаблюдение. Мой телефон включен, и Густав, если что, в получасе езды от тебя – сегодня он дежурит. А завтра я приеду и задам тебе хорошую трепку!
–Хорошо, милый. Целую…
–Да, и привет Тете, я ее тоже люблю!
–Угу…
Нина отправилась к шкафу с верхней одеждой, там зеркало в виде подсолнуха. Нажатие на один из лепестков открывает пульт сигнализационной системы, мигающий датчиками. Аппарат противно пискнул, не подтверждая выполнение команды. Поиск незакрытых дверей. Окна в такое время года почти не открывались. Не закрыта входная дверь, и вторая попытка с охраной – более удачная. Теперь видео, пульт в кабинете. Второй этаж, в кабинете восемь мониторов передают картинку их дома с территорией. Зеленая лампочка подтвердила, что изображение с камер пошло на мониторы объекта, охраняемого "Густав & К". Секретный объект. Густав – хороший знакомый Виктора и партнер по клубу. А в общем, балагур и весельчак, добрый семьянин и, как обычно бывает, – обладатель недюжинной силы, великан с рыжей бородой. Его ребята готовы в любую минуту примчаться на помощь, защитить ее от грабителя, от медведя, хоть от самого черта.
Нина, скользнув взглядом по книгам в кабинете, вышла в коридор и на секунду замерла возле соседней двери. Мастерская. Ее мастерская. Она толкнула дверь и, стоя на пороге, осмотрела все, что там находилось. Недостаточный коридорный свет проявил контуры ряда рам, мольберты, скрученные рулонами холсты. Она не была здесь много лет – с того самого дня… Вот только так: открывала дверь и смотрела, не переступая порога. Домработница раз в неделю убирала там пыль, ничего не переставляя, ничего не трогая. Это наставления Виктора. Ее "это место больше не интересует". Закрыв дверь, пошла вниз, сопровождаемая кошкой, идущей важной походкой. Листая каналы на телевизоре, глядя в экран и попивая вино, Нина погрузилась в тоску и воспоминания, перебирая кожаные складки на теле кошки.
–Ты же понимаешь, что я никогда его не заменю, как бы ты этого ни хотела. Мы все знаем: он неповторим! Ты знаешь, я и Мартин. Последний так вообще прекратит какие-либо отношения и с тобой, и со мной! – Виктор был разгорячен, он и слушать не хотел Нину. – Я понимаю, ты "гибнешь", тебе нужен мужчина, но кто угодно, только не я. – И уже мягче: – Это плохая и безнравственная идея, мне страшно слышать это от тебя, Нина.
–Если это и будет кто-то, то только ты! – дрожащим голосом сказала девушка, глядя на холст известного сюрреалиста. Сейчас ее безумно красивые глаза были темны, как океан. – Пойми, Виктор, это решение не спонтанное: я долго думала, качая чашами весов, мне это решение далось нелегко, но оно осознанно, поверь. Именно такой реакции я ожидала от тебя… Но посмотри, я умру, не приняв никого… А в вас – в тебе и в Мартине – есть частицы его, вы знали его и были… одним целым… – Голос Нины колебался, девушке с трудом давались слова, но Виктор был непреклонен. Она стерла слезы. – Я знаю вас с того времени, как его. Вы всегда были в нашей жизни, в моей и… Я говорю с тобой об этом, потому… потому что Мартин – он такой…, ну ты знаешь, – кусок льда с правильно построенными предложениями и конструктивным складом ума… А ты, ты похож на Поля. У вас схожие черты характера, личные качества, я и раньше замечала. Прошло столько времени… Я утонула в трауре, а мне хочется плыть, хотя бы всплывать иногда к поверхности обыкновенной жизни с заботами, ласковыми руками, любимым взглядом, пойми… – Здесь она допустила ошибку: – Если бы Поль был здесь, он бы поддержал мою точку зрения.
–Нет! – холодно и четко отрезал Виктор.
Он отвернулся от девушки, скрючившейся на диване и впервые увиденной в таком состоянии, и прошел к выходу. Он сел в машину и уехал.
Нина никогда не решилась бы на этот разговор, но мама, ее мама, не выдерживающая вида мучающейся дочери и той принципиальной категоричности, что не щадя точила червем дочь, ее Ниночку… Труд ее и отца, с которым жили врозь втайне от дочери, ненавидя друг друга. Когда девочке было пять лет, два заклятых врага поклялись, что будут вместе ради благополучия единственной и одаренной.
Отец не дожил до этих дней. А мать просто требовала любых действий, но только чтобы дочь вытащила себя из кошмара. Новый дом, работа, новые увлечения, возвращение к искусству, наконец, новый мужчина, да хоть молочник, живущий за два дома от матери.
"Заполни вакуум, все встанет на свои места, или я и ты встанем у окна психушки с внутренней стороны, а то и того хуже…"
«Нет!» – так же категоричен был ее ответ матери.
Но Нина и сама понимала, что надо искать выход. Дом она не покинет однозначно. Этот дом – их мечта, здесь все связано с ним, и вести сюда другого… Невыносимо думать об одном и быть с другим при этом… "Вот только если этот другой – не на сто процентов другой и чужой для меня, для этого дома, для Поля, в конце концов…"
–Нет? – Мартин холодно смотрел сквозь очки на Виктора днем позже после разговора. – Нет! Ты слышишь резкий звук от этого слова, мой друг?
–И что? – Виктор недоумевал.
–Вопросом на вопрос, – как бы невзначай подметил Мартин. – Нет! – Он закрыл глаза. – Как часто мы слышим слово "нет"?! Слово абсолютного отказа и слово непримирения. Сколько войн началось со слова "нет", разрушений… Или еще одно "нет": Нет расизму! Нет геноциду! Нет ядерной войне! Обрати внимание, как же категорично звучит здесь "нет"!
–Я слышу, – нетерпеливо сказал Виктор, знающий демагога «живущего» в его друге.
–«Нет!» – это негативное слово, и оно несет в себе отрицательную энергию, которая и так поражает наш мир. – Мартин дирижировал рукой в воздухе. – «Да!» – вот слово, приятное для слуха. Слово «да» дает силы, дает миру мир! «Да» дает шанс чему угодно. Вслушайся! «Да» говорит счастливая влюбленному. «Да» говорят они во время венчания…
–Послушай, – не вытерпел Виктор, – это что, твое мнение?
Мартин прервал "симфонию". Опустились и руки "дирижера". Откинувшись на кресло, он прикрыл глаза.
–Как трудно моделировать понятие мыслями человека, неразвитого в сфере высокого…
–Идиот! – прокричал Виктор и вышел из полупустого бара.
Мартин еще полчаса сидел в той же позе, пока его не растормошил бармен.
Звонила мать. Нина не поднимала трубку, зная, что речь пойдет о состоявшемся разговоре с Виктором. Она с ненавистью смотрела на трезвонящий аппарат, видя направление мыслей матери. Если она не поднимет трубку, значит, понятно: ответ Виктора отрицательный. "Тогда зачем она звонит?"– Ей вдруг стало тошно от доброй материнской заботы. – "Только не сейчас, мама!" Внезапно телефон перестал звонить.
–Она поняла! – Нина свернулась под пледом, глядя на подсвеченные лампочками фотографии со скачек.
Откуда-то из глубины вырвалась нотка ненависти к матери за нецелесообразную идею. К самой себе – за опрометчивый шаг, приведший к глупому положению. Даже к Виктору.
"Хотя к нему-то за что? Молодец, поступил как деликатный человек!"
Виктор позвонил сам, сказав, что должен приехать объясниться. Он объяснял, путаясь в словах, сказал, что долго размышлял и пришел к выводу: они могут попробовать, но если из этого ничего не выйдет, то она, Нина, не должна его осуждать. И еще: если в разговоре, во взгляде он обнаружит тень тоски и воспоминаний по Полю, то они с общего согласия, оговариваемого сейчас, расстаются, и она звонит ему только тогда, когда состояние ее "улучшится".
"Так будет лучше, не надо спешить ни в чем… Ты должна понять меня тоже: для меня это совсем не просто…" Это все, что сказал он. "Да." Это все, что сказал она. Он перезвонил через два дня и предложил неплохой ресторан.
В первые минуты все было угловато, вероятно, мешала смена статуса по отношению друг к другу. Постоянно возникали неловкие ситуации.
Но уже после первого свидания Виктор перебирал в памяти лирическую картинку ужина. Он обнаружил для себя множество плюсов в "своей новой знакомой". Конечно, не выходил из головы надолго его друг, но ее взгляды и слова, звучащие по-новому, касанье рук… Все это заставляло забыть о многом, ведь они хотят друг другу только хорошего.
Нина, хоть и попала дома под "пристальные взгляды" Поля с фотоснимков, в целом была довольна прошедшим вечером и уверила себя, что постепенно, шаг за шагом, все станет на свои места. Ведь никто не предан: в памяти обоих Поль живет и любим.
Конечно, полного счастья они не смогли обрести. Их отношения постоянно преследовала тень Поля. Возникали между ними и эмоциональные штормы, и тихие штили. Но для нее, для Нины, это был "чудовищный прогресс". Так охарактеризовала их отношения мать Нины, увидев впервые по прошествии нескольких лет счастливые глаза дочери. Если Нина через год возьмет и кисть в руки, то она со спокойным сердцем может ступить в могилу. Но Нина не смогла вернуться к своему призванию, так как больше всего на свете она боялась, что из-под кисти на холсте начнет появляться образ Поля. А она не была уверена, что напишет его таким, каким хранит его ее сознание.