Но под Новый год она разместила в Сети свое фото, где сняла себя в платье им прежде не виданном – черном с белым воротником. На этом «селфи» был виден только верх платья, но Эдик осмелился предположить, что на Лере – платье, и не ошибся, написав ей в личном послании:
– Новое платье? Я его раньше не видел.
– О, у меня еще много платьев, которых я для тебя не надевала.
– Это очень хорошо. Я в предвкушении.
– Перестань!
– Прости…
* * *
Теперь же поднимаясь по крутой лестнице на самый верх маяка, Эдик вспоминал ее восьмое платье, которое ему не довелось увидеть нигде кроме снимка. И грудь стиснула тоска, ведь любимая женщина осталась далеко на востоке Евразии.
Он думал уже не о маяке и даже не об его окрестностях. Все мысли по-прежнему занимала Лера.
Сердцем и душой Эдик всегда был отсюда – с Северо-Запада, хоть и вырос посреди Сибири, за тысячи километров как от Тихого, так и от Атлантического океанов. Сейчас же Эдик вернулся на свою духовную родину. Ведь основа европейской, а следовательно, русской и советской цивилизации – это Европа.
Сама Лера была сказкой средь белого дня. Она одевалась как принцесса, невероятной прихотью судьбы занесенной в забайкальские горы – прекрасная дочь бурятских степей! А Эдик своей упорядоченностью и спокойствием был еще более близок далёкому Западу. Но в Лере он нашел для себя сказку в обычной серой жизни, перед самым ее концом…
Эдик понимал: их пути с церковью расходились изначально: он верил, что преобразовать общество можно путём насилия… даже если это насилие совершает сама Природа, само Мироздание.
«Всё-таки жаль, что я не успел увидеть на ней восьмого платья», сожалел смотритель маяка, начиная крутить ручку фонаря.
И на Атлантику пошёл свет, на тёмные волны, чтобы последние дошедшие корабли пришвартовались к порту Тромсё – города, в котором нет зимы, как и везде на побережье Норвегии: Гольфстрим даже в январе делает всю природу бесснежной.
Смотритель маяка Эдуард включил музыку. Из колонок компьютера, стоявшего на дощатом столе, раздалась баллада любимой группы из Питера, посвященная его нынешней профессии – одинокой и чудной, но такой нужной людям должности смотрителя. Правда, в балладе пелось об ирландском или шотландском маяке со странным названием Ар-Мэн. Но Ирландия – страна со сходным с норвежским климатом и тоже на краю Европы. И по причине постоянной прохлады, в будущем там могли бы располагаться серверы сайтов со всего света… Но нет уже этого света – кроме призрачного свечения маяка. Странствие в ночи для мира просветлённых только начинается – здесь, на краешке Ойкумены…
Сильный порыв ветра хлопнул по стеклам, на мгновение погас свет ламп на потолке. Но Эдик успокоил себя: в краю фьордов несмотря на частые ветра, зимой гораздо теплее, чем в его снежной стране:
«Это тебе не четыре ледяных месяца, царящие на всем протяжении от Питера до Владивостока, и тем более – не обычные для Восточной Сибири двадцатиградусные морозы. Зачем жить там, где зря мучаешься? И там, где тебя не ценят? Надо жить в краю, где нет резких перепадов температуры, у моря – здесь. Вот только как я проживу без ее восьмого платья?».
Любовь позвала за собой…
Я был в раздумье. Она позвала меня за собой – путь лежал на цокольный этаж дома культуры, где я находился уже больше трех часов.
Всё закончились, люди расходились, и на пустующих стульях кроме меня и Ланы почти никого не оставалось. Она сидела рядом, в своем коротком черном платье, и спрашивала, пойду ли я на хор, в котором она пела уже в третий раз. Во время мероприятия она придвигалась ко мне почти вплотную – в облегающем платье из тонкой черной шерсти, которое она надела в тридцатиградусный январский мороз, и своим плечом она касалась меня…
Сейчас там, внизу, начиналась репетиция хора. Мне эти заботы были не ни к чему – я пришел сюда ради Ланы, чтобы ее увидеть лишний раз. Мне не нужна была какая-то самодеятельность, еще более сокращающая время отдыха в субботу после напряженной трудовой недели…
– Как ты думаешь, – спросил я ее, – нужно ли мне идти на хор?
– Решай сам. Почему ты меня спрашиваешь? Я не решаю за тебя.
На самом деле, она решала, куда мне идти, даже того не осознавая. Я был бессилен устоять перед ее чарами, и не мог покинуть ее, если оставалась хоть какая-то возможность побыть рядом с ней.
Дополнительное занятие было мне ни к чему… Но, немного подумав, я решил идти за ней вниз в подвальный этаж. И не пожалел.
Спустившись по узкой и крутой словно трап, лестнице, я увидел комнату, украшенную настенными росписями для детей – морские корабли и пираты. В следующей комнате одна стена была раскрашена в темные и светлые полосы, а другая – в приятный малиновый цвет.
Но в хоре петь понравилось – тем более энергетика детской комнаты подарила непередаваемое эстетическое удовольствие.
Так что меня позвало меня вниз, на репетицию ненужного мне хора? Любовь. Пусть безнадёжная и угасающая – но любовь.
Горная дорога
Журналист Эдик переминался студёным утром на остановке в поисках запропавшей маршрутки. Январский мороз долгой сибирской зимы, бестолковое расписание частников, давным-давно вытеснивших большие автобусы – всё это привело молодого человека к догадке: городу нужен легкорельсовый транспорт. Необходимо соединить отдалённые микрорайоны и поселки вокруг Улан-Удэ окружной железной дорогой.
Он написал зарисовку о будущей пригородной железной дороге. Свободному эссе Эдик дал название «Горная дорога».
Город со всех сторон окружён хребтами – по ним и следует провести железную дорогу. С трудными участками на горных подъемах легче справиться вагону на рельсах: там, где автомобили будут скользить в мокрый снег, пройдёт пригородный поезд. А курсировать по ветке будут облегченные локомотивы, близкие трамваю – существуют железнодорожные автобусы… К тому же обходной путь с одной окраины до другой быстрее, чем поездка через городские улицы в пробках.
Мало кто знает, что через пригороды уже собирались построить железные пути. На лесистой окраине стоит заброшенная железнодорожная станция, а рядом недостроенный апатитовый завод. Ответвление от Транссибирской магистрали выходило к станции Вознесеновка. Ведь Транссиб огибает город по правому берегу реки Селенга, а ветка должна была идти вдоль левого берега, мимо поселков Солдатский, Сотниково, Ошурково. Но помешало начало 90-х: отмена плановой экономики, крах всего и вся…
Эдик прекрасно предугадывал судьбу своего эссе, но горечь отклоненной статьи совпала с отчаянием от затухающей чувства к любимой женщине…
Когда они стояли на трамвайной остановке, он смотрел мимо Лары на белое небо, на заснеженные тротуары. И понял: Любовь догорала в скупых лучах зимнего заката, пробивающихся сквозь марево серых туч. Их роман близился к концу, ибо через неделю наступал День рождения Лары, на котором ее подруга Нюра окончательно добила Эдика в глазах Лары.
Поздним вечером Эдик сел на маршрутное такси и помчался на окраину Улан-Удэ – он спешил на день рождения к своей любимой.
К востоку от города, за холмами находился микрорайон, где живет Лара. Рабочий поселок, названный в 30-е годы Машинным заводом, построили прямо на холмах – только часть улиц находилась на небольшом плато, а остальные круто подымались вверх, создавая непередаваемый в своей суровой красоте пейзаж.
Лара позвонила и попросила приехать пораньше, так как ее дочь приболела и надо было пораньше отпраздновать ее юбилей.
Пока ехало маршрутное такси, успело почти совсем стемнеть, и он вышел в синих сумерках. На остановке, как и в октябре, когда он впервые приехал к ней, росли высокие тополя. Не заглядываясь на пейзаж, подвигнувший в декабре к стихам о первой встрече с Ларой, Эдик быстро зашагал вверх по улице – его явно заждалась, ведь маршрутка минут двадцать продвигалась через пробку от Площади Советов до Элеватора.
Зайдя в комнату, он увидел, что все в сборе: ее подруга и мама Лары уже давно приехали, но к трапезе еще не приступали… Тарелки были пусты, торт и пироги и салаты лежали в своих посудинах, дочка в неизменной причёске-каре – бродила около гостей.
И тут Эдика ждало потрясение: Лара на это раз надела платье, которого он на ней еще не видел. Девятое платье оказалось желтого цвета! Как и все остальные восемь платьев, оно тоже было облегающим и подчеркивало грудь. Но короткий подол, отороченный черной узорчатой оборкой, колоколом поднимался над ее коленями в тонких прозрачных колготках…
Она уселась напротив него и сразу закинула ногу на ногу, обнажив бедра до предела – совсем как тогда в октябре, при его первом визите к ней.
И так же как в ту первую встречу, комната была полна теплого желтого цвета стен, над которыми висели две красивые люстры…
Лара что-то говорила гостям, но Эдик понял: она опять кокетничала.
Она привстала, и он увидел: ее ноги под широким подолом с нарядною каймой были бесподобны как и грудь с приколотой над ней подаренной подругою брошкой, усыпанной к блистающими камнями… Глядя на всё это великолепие, сами собой пришли мысли: на ней надо жениться и воспитывать ее дочь.
Эдик не пожалел, что приехал: Лара своим внешним видом подарила ему счастье.
Нюра опять пустила пару колкостей в его адрес. А уже после Дня рождения, как видно, опять принялась рассказывать про Эдика небылицы и преувеличения. И легковерная Лара внушилась домыслами своей неугомонной подруги и прониклась еще большим недоверием к своему любимому.
А во время последнего телефонного разговора Лара отказала ему в браке. Она находила всевозможные отговорки, не останавливаясь даже перед откровенной ложью: «Я тебя никогда не любила». И даже: «Ты мне не нравишься как мужчина». А когда он напомнил, как в конце октября она выражала свою страсть к нему, ни мало не заботясь о присутствии окружающих, лукавая владычица его грёз вновь нашлась с ответом:
– Это было наваждение.
Королева его мечтаний оказалась недоступна и неприступна. Он думал раньше, что она его любила – но это только лишь ему казалось…
После злополучного зимнего разговора, разрушившего последние его надежды, Эдик не общался с Ларой почти три месяца. Он дотянул до весны…
* * *
В начале апреля журналист ступал по оттаявшей коричневой земле. Вот и здание недостроенного вокзала. Сквозь щели меж бетонных плит перрона выглядывает прошлогодняя пожухлая трава…
А вот и старые ржавые рельсы… Железнодорожная ветка начиналась здесь, у Оленьей горы… Но что это?
Под желтым весенним солнцем блеснули стекла локомотива – глаз радовала желтая и красная расцветка кабины машиниста. В тени горных сосен, подступивших к депо, стоял поезд и словно до сих пор ждал сигнала к отправлению!
Журналист опасливо ступил на подножку вагона. А там – в пустом салоне на одной из скамеек – сидела женщина в бежевом полупальто. Красный берет был украшен цветком! Он узнал ее – это Лара! Женщина, страсть которой угасла к середине зимы, сейчас приветливо улыбалась, держа черную сумочку на коленях, обтянутых тонкими черными колготками…
Поезд ехал вверх по таёжному склону, недавно освободившемуся от снега, который в лесу сходит гораздо позже, чем внизу, в городе. Дорога поднималась всё выше, между сосен: на короткий миг из окошка вагона Эдик увидел весь город, разместившийся в котловине среди гор словно в синей чаше. И ему стало хорошо – как в далеком детстве…
Когда строят необходимый людям проект, он уже воздвигнут в мире мечтаний и грёз. Там – в прекрасном горном мире живут наши возвышенные планы и мечтание о лучшей Ларе, готовой разделить с Костиком отчаянно невозможное путешествие, поверившей в Мечту – в отличие от Города, не принявшего его труды.
P.S. Дорога к мечте… Пусть она кажется неосуществимой, надо верить в нее. И когда-нибудь для вас наступит Весна и исполнятся сокровенные желания.
Счастье за холмами
– Могу ли я проехать за эти горы? – было моим первым вопросом на перроне станции узкоколейной железной дороги.
– Да, вы будете нашим первым и единственным пассажиром, – ответил мужчина в черном форменном пиджаке с позументами, стоявший на подножке красного вагона. Не давая раскрыть мне рта, он продолжил:
– Сегодня первый день нового маршрута. Обходимся без торжественных церемоний, поскольку дорогу через горы проложили вопреки пожеланиям муниципалитета, – закончил он речь загадочным упоминанием неведомого мне конфликта.
– Где ваш багаж? – спросил железнодорожник.
– Он весь со мной – ответил я, прижимая к себе черную деловую сумку.
– И еще одна формальность – просим ответить на вопрос. Наша компания строила дорогу через горы и хотела бы узнать, почему вы выбрали именно наш маршрут?
Я замялся. Но решил сказать правду:
– Я торопился, так как мне надо был успеть к любимой женщине. Она живет за этими холмами, а маршрутные такси в час пик всегда стоят в пробках почти полчаса… Видите ли, у Лады день рождения и она просила приехать пораньше. Я так торопился, что даже не стал отпрашиваться с работы и фактически сбежал. Зато, надеюсь, выкроил лишнее время…
Через 15 минут я завершил головокружительный вираж через мосты путепроводов, протянувшиеся над городскими улицами, по горным вершинам и через узкую долину, по дну которой течет ручей Березовка, стоит сосновый лес и тянется шоссе на север Республики. И вот эстакады привели на окраину, где живет она…
Проводник, перед тем как задвинулись двери поезда, сказал:
– Итак, вместо часовой поездки на маршрутке из центра города до Загорска, вы прибыли сюда за четверть часа, причем, в несравненно большем комфорте – без толкотни и тряски.
– И без прочих пассажиров, – добавил я озадаченно, начиная о чем-то догадываться, ибо я с трудом узнавал остановку…
Да, я сэкономил время, сев на вагон надземной железой дороги в 16.40 и попав на окраину города без пяти пять. Но не в этот же день, а спустя ровно 10 лет. Не было в 2017 году надземной железной дороги. И не могло быть – меня посадили в вагон несуществующего поезда!
Зато в 2027 году я увидел в добром здравии себя и Ладу – но старше на десять лет. Мой двойник нашел свое счастье, оставшись в прошлом, так как выбрал традиционный способ передвижения – тесную невозможно неудобную маршрутку!
Я же в мире Будущего оказался лишним. Оставалось, правда, одно преимущество – я был еще молод. И больше ничего. Вот если бы я попал из будущего в прошлое, то мог бы предсказывать события. Но сейчас я был беспомощен, не зная, что произошло со страной и моим городом за 10 лет…
Золотой шар
Когда мальчику Диме было семь лет, он играл во дворе своего загородного дома. Уже шестое лето подряд его семья владела большим бревенчатым домом с нарядными бело-синими наличниками и использовала его летом как дачу.
… Шарик закатился под большое деревянное крыльцо… Дима не смог его достать, как ни вытягивал свои невеликие еще ручонки в темноту узкой щели меж досок, закрывавших подвальную темноту.
Той же осенью, когда мальчик пошел во второй класс, его родные продали дом. Теперь каждое лето они ездили в другой пригородный поселок…
Прошло 30 лет.
После двух лет поиска работы, Дмитрию улыбнулась удача – ему удалось устроиться в агентство недвижимости с твердым окладом, а не только процентом от продаж… И вот в мае 2016 года он приехал на служебной машине к дому клиентов – те продавали деревенский дом с огромным приусадебным участком.