Скажи хоть что-нибудь, - попросил Дик. Вид у него был поникший, плечи опущены, он намерено больше не смотрел ей в глаза. Признавшись, легче ему не стало. Поделившись самыми болезненными мыслями, он наконец понял, что чудес не бывает, и вряд ему когда-нибудь посчастливиться вернуться к нормальной жизни. Да и как врач он понимал, время упущено, телу былую жизнеспособность уже не вернуть.
- Расскажи мне это кто другой, не за что бы ни поверила, - Дик так и держал её ладонь на своей теплой шершавой лапе, но больше не сжимал, как бы говоря, что отпускает. Ира сама крепко пожала край его лапище. - Ты извини, мне домой пора, время позднее, переварить нужно, - она постаралась улыбнуться, только у неё не вышло. - Я завтра вернусь.
И она поднялась с земли.
Ненужно. Нам давно пора прощаться.
Ирина неодобрительно посмотрела на лесного друга и, не начиная новых споров, повернула прочь по тропе. Полчаса назад она сама думала, что должна расстаться с необычным знакомым навсегда, теперь ничто не могло заставить её так поступить. Но сперва, ей предстояло осмыслить новую информацию и если не понять её, то хотя бы принять.
Сам того не замечая, Дикий невольно начал вспоминать всё что с ним тогда случилось.
11.
Егор открыл глаза, но мало что смог разглядеть. Голова ужасно трещала. В ней творился небывалый хаос. Звуки, образы, запахи, тактильные ощущения, чьи-то голоса - всё смешалось в одной сплошной массе. Такого с ним ещё никогда не было, даже после "серьезных" пиршеств. Попытавшись немного полежать без движения и придти в себя, он понял, что происходивший в голове бред не проходит, а лишь усиливается, становится явственнее, навязчивее. Тогда молодой человек решил попробовать разобраться в нём. Он сконцентрировался на зрении и с изумлением понял, что находится в лесу. Лежит на сырой земле, точнее на сухой траве, в какой-то неудобной позе, среди высоких сосен и елей. Егор напряг мозг, припоминая, что вечером накануне был загородом с чужими людьми, и был не в самом трезвом виде. Возможно ночью ему приспичило прогуляться, он заблудился и уснул под первым попавшимся кустом. Поднимаясь с земли, Каменьков не понимал, почему его собственное тело не слушалось его, сопротивлялось, норовило опрокинуться вопреки усердиям Егора. Вспомнив фильм "Аватар", он подумал, что главному герою, наверное, также было тяжело впервые управлять новым телом, как ему сейчас своим собственным. С огромными усилиями он встал на ноги, в глаза сразу бросились чужие шерстяные штаны. Кто, зачем ему их одел, на улице вроде ни зима, и куда подевались его брюки от нового костюма.
- Бред какой-то, - пробормотал Егор, стягивая с себя чужую одежку.
Секунды шли, а жуткое одеяние не поддавалось. Мало что штаны, на нём еще и джемпер оказался такой же. Очень странный комбинезон, на театральный костюм медведя похожий. Да еще незадача, Егор никак не мог найти застежки. Костюм будто прирос к нему и никак не хотел сниматься. И голова трещала жутко, гул словно вырвался из неё и заполнил всё пространство вокруг, зрение подводило, ноги не держали...
- Алкоголь мне противопоказан, - сказал сам себе Каменьков и, не сдержав эмоции, выругался вслух.
Время шло и с ним приходило убеждение, что что-то ни так, нечто страшное необъяснимое случилось с молодым врачом.
Егор в ужасе хватал себя за лицо, голову, шею, разглядывал руки, ноги, с отчаяньем осознавая, что ни костюм вовсе пытался с себя стащить.
Двое суток он носился по тайге в сумасшедшем угаре, не понимая ровным счетом ничего. Пока не вымучил вконец своё новое тело и, не споткнувшись на коряге, не повалился в яму с сухой хвоёй.
Мысль о том, что он сошел с ума не покидала его с того самого момента как он обнаружил себя в медвежьей шкуре. Неизвестно сколько длилось бы его безумие, но жажда взяла своё. В поисках воды он вышел к небольшому лесному ручью. В отражении чистейшего родника Егор смог разглядеть себя во всей красе.
- Господи, - новая волна отчаяния захлестнула молодого человека. - Что ещё за леший...
Казалось, он мог созерцать себя вечность, но за спиной хрустнули ветки, а в голове четко вырисовался ветер с огромной скоростью рассекающий пространство. Картинка получилась необычно многогранной, а Егор отчего-то понял, что этим образом к нему обратились как по имени. К нему вышло похожее на него существо и тоже присело у воды. Сознание занялось целой чередой различных образов, наполненных яркими красками, звуками, запахами, даже северным холодком. Через них молодой врач понял, кем теперь стал. Подошедший йете вкратце передал, что пришел с севера, не зная о занятости этих мест, обещая покинуть чужую территорию в ближайшее время. Еще он поделился своими чувствами и ощущениями от здешних земель, и Егор понял, что тоже испытывает подобные чувства. Блуждая в страшном отчаяние и ужасе, он даже не замечал, что творилось вокруг него, как представал мир, виденный чужими глазами. Странствующий йете, словно указал Егору на то, что он так старательно игнорировал. Позабыв о собрате, бывший врач отправился прочь от ручья, вглубь леса, чтобы остановится и впервые открыть глаза. Гул, который на протяжении всего времени преследовал его, медленно начал превращаться в удивительную невероятную по силе и мощи музыку. Мощь эта шла от земли потоками энергии, выливаясь в пространство через деревья и траву. Энергия Земли. Он чувствовал её босыми стопами, ощущал силу через огромные сильные стволы, всё вокруг было заполнено различными волновыми колебаниями. И отчего-то они стали казаться Егору родными, приятными, необходимыми. Он вдруг осознал, что всегда чувствовал их, даже когда был человеком, просто не замечал этого. С этого дня отчаяние и безумие Каменькова стало отступать, и он будто против своей воли стал изучать нового себя, устройство этого странного лохматого тела и того нового мира, который видели теперешние его глаза.
Новые перемены столь странные и неожиданные отвлекли молодого человека на некоторое время. Интерес к жизни в нём не проснулся, зато возникшие перед этим мысли о самоубийстве исчезли.
Они окружили его, когда он спал. Их было шестеро. Его община.
Стоило Каменькову проснуться, как на него с неимоверной силой нахлынули какие-то звуки, запахи, образы стали сменяться с такой скоростью, что он едва успевал понимать виденное. Ему потребовалось несколько минут, прежде чем он увидел перед собой группу похожих на него существ. Затратив еще десяток минут, Егор понял, откуда новый хаос в голове. Между ним и собратьями была установлена такая хитроумная связь, будто они все делили одно сознание. Эмоции, переживания, мысли каждого принадлежали всем. И пришедшие знали, что случилось с их товарищем. Каменьков с рвением пытался принять их "язык" общения, но это казалось невозможным. Они не понимали его человеческих слов, он же не мог передавать желаемое образно. И всё же кое-как он поделился своим отчаянием, вопрошая как же вернуть всё на круги своя. Однако лесные обитатели ничем не могли ему помочь, причину такому необъяснимому происшествию они не ведали и чудеса не творили. За всю их немалую историю существования подобное происходило впервые. И чтобы как-то поддержать отчаявшегося Егора, они провели с ним целый день, объясняя тонкости их нехитрого существования. Лесные жители "показали в картинках" чем они питаются, как зимуют, что основное их занятие это общение и соприкосновение с природой. Затем они ушли, изъяснив, что у каждого отдельного йете своя обширная многокилометровая по протяженности территория, и что за пределы границ лучше не выходить. Границы как оказалось, проводились для людей и от людей в самых глухих и непроходимых местах. Главная задача каждого представителя своего вида была не попасться человеку на глаза. С Егора взяли клятву, что он не будет просить помощи у своих, объяснив, что теперь оказался он по другую сторону бытия. Каменьков и сам прекрасно понимал, что понять его не поймут, а на исследования отловят.
Прошли сутки, перекусив кореньями и напившись у родника, Егор продолжил обход "отведенной территории". Питаться ему теперь требовалось раз в несколько дней, зато спал он помногу. С новой своей природой свыкаться приходилось нелегко. В голове постоянно звучала музыка леса, протяжное пение деревьев, новые отблески дневного света играли всеми цветами радуги. У этих существ все органы чувств работали иначе, ощущение и восприятие мира сильно разнились с человеческими. Первую неделю Каменькову пришлось туго, ему казалось, что он либо сошел с ума, либо находится на грани безумия, притом у самого его края. Однако время шло и, волей неволей, он начинал свыкаться с неизбежностью.
Егор очень боялся за всем этим новым миром потерять своё прежнее человеческое я. При каждой удобной минуте он впадал в воспоминания, анализировал свою жизнь, делал наблюдения. Раньше он был равнодушен к природе. Но теперь понял, какие чувства и эмоции, даримые Землей, он терял. Он научился любить красоты Родины, почувствовал какую силу и заряд дает эта любовь. Учеба, затем работа отнимали всё время и все мысли. Каменьков не замечал что жизнь, её смысл, проходят стороной. Он даже не подозревал, что можно испытывать столь живительный восторг от созерцания самого простого - родного края, знакомого и такого невиданного ранее. Мир расписывался в яркие живые краски, играл новым светом. Жизнь становилась иной, сменялась первостепенность ценностей. Природа переставала быть эпизодической точкой для отдыха и общения с друзьями, она становилась самой жизнью, её смыслом, средой и образом мышления. Это больше всего и пугало Егора. Он переставал быть собой и превращался в истинного лесного жителя, чьи интересы и желания полностью растворяются в природном мире. Она брала верх над ним, завораживала, вдохновляла и подчиняла себе.
Из неясного сладкого плена мироздания Егора выдернула находка. Он брел как обычно бесцельно по бурьяну, как вдруг ему показалось, что в траве мелькнула человеческая рука. Заинтересованный он спустился в небольшую яму и увидел лежавшего в ней человека. Опускались сумерки, очертания вещей искажались, и всё же невозможно было ошибаться. Он перевернул человека лицом вверх и не смог сдержать отчаянного стона, вырвавшегося из груди и больше походившего на рык. На него смотрело собственное лицо, точнее глаза были закрыты, но Егор еще не до такой степени обезумел, чтобы не узнать себя.
Охваченный смятением и страхом он принялся ощупывать себя, бормоча при этом вслух.
- Так, теплый, значит живой, - подбадривал он себя, стараясь не замечать дрожь в огромных темных ручищах, - дыхание едва ощутимое, пульс, хоть и слабый, но есть. Боже, я живой! - возликовал он в темное позднее небо.
Подхватив собственное тело как пушинку, Егор отнес его на ровную сухую поляну. Всю ночь он возился, суетился и к утру смастерил прочный теплый шалаш из хвойных веток. Настелил сухой ароматной хвои, укрепил лаз, чтобы звери не смогли забраться, и разместил там свое бренное тело. Как только рассвело, повторил осмотр, да так и не пришел ни к какому решению. Все жизненные функции были ослаблены - дыхание, пульс, реакция на боль, замечалась пониженная температура. Егор придерживался двух вариантов, либо кома, первая её стадия - сухожильная арефлексия, характерна для алкогольной комы, что вполне могло быть его случаем; либо апатический синдром - вегетативное состояние, при котором сохраняется самостоятельное дыхание и функции сердечнососудистой системы. В обоих случаях ничего хорошего ждать не приходилось. Организм в таком состоянии мог продержаться несколько дней, а потом глубокая кома и конец.
Стараясь не думать о будущем, Егор всеми мыслимыми способами стремился поддерживать жизнь в пустом теле. В каждом шаге и действие он чувствовал полнейшее безумие и всё же по утрам делал перкуссионный массаж, переворачивал тело с бока на бок, проветривал шалаш, промачивал ключевой водой лицо. Дни шли, улучшений не было, хуже тоже не становилось. Егор немного успокоился, сложно было опираться на медицинские знания в его случае.
Чтобы немного отвлекаться и переставать себя жалеть, склонившись над собственной персоной, йете стал осваивать свои лесные владения. Привыкший к музыке леса он мог без труда различать деревья по их чудному пению, знал, когда и где затаился охотник и какую дичь или зверя стережет. Природа предупреждала его об опасности или наоборот зазывала туда, где могла понадобиться его помощь. Он и сам не заметил, как стал помогать лесному братству: то медведя из капкана освободит, то зайца, то куницу в объятьях затигусит, пока бельчонок к мамке улепетывает. Звери приближались к нему охотно, без страха и враждебности, кто за лаской, а кто и за угощением. Рацион у лохматого великана был обширный - ягоды, сладкие корешки, грибы, орехи, хвойная кора, иногда и рыбу удавалось голыми руками поймать. Поначалу Егору было противно есть сырую рыбу, он даже подумывал на углях её запечь, но разделав и попробовав пришел к решению, что она очень даже ничего, вкусна и без соли. Вообще вкусовые рецепторы йете положительно воспринимали всё растительное, даже еловые шишки годились в пищу.
И снова Егор начинал растворяться в окружающей среде, поддаваясь чарам природы, он бродил по тайге водимый невиданной силой, открывая для себя новые грани своего нечеловеческого естества. Слишком сильным было восприятие, зачастую его охватывали такие чувства, что он едва мог справиться с ними. Хорошо, когда они были приятными, но случалось что нахлынувшее выводило его из спокойствия, возбуждало, взбудораживало рассудок, и он едва справлялся с разыгравшимися эмоциями. На всю жизнь он запомнил момент, когда бредя густым кустарником, неожиданно вышел на окраину леска, а за ним оказалась огромная делянка. Пеньки желтели свежими спилами, на несколько километров простиралась унылая картина. На йете навалилась такая опустошенность, что он едва держался на ногах. Пройдя несколько шагов, он остановился покачиваясь. Вместо привычного пения в голове стоял протяжный печальный стон, воздух словно стал тяжелее, дышать приходилось с трудом. Вся живность отступила вглубь тайги, но не всем суждено было прижиться на новом месте. Целостность природы нарушалась, пошатывался биологический баланс. А Егору очень тяжело дались полученные ощущения. Человеком он бы так остро не реагировал, и столько бы не испытал. Постаравшись скорее покинуть траурное место, больше не подавался подобным настроениям и внимательнее относился к проделываемым маршрутам. А как-то раз идя на приятный звон незнакомого дерева вышел на полянку со статной старой яблоней. Яблоки, несмотря на солидный возраст ствола, оказались сладкими и хрустящими. Егор зачастил за лакомством.
Возвращаясь однажды с фруктами к шалашу, заметил перемену в лесном настроении. Такое уже бывало, когда поблизости оказывался человек, зачастую охотник. Но тогда природа высказывала настороженность, иногда и неодобрение. Сейчас же наоборот, лес, словно, восторженно напевал, шелестел травой, ветками, в приветствие неизвестного.
Егору стало любопытно, и он свернул к реке, как ему казалось, причина перемен крылась именно там. Он не ошибся. В густой прибрежной траве дремала девушка. Будто как в сказке, темно-русые волосы разметались по плечам, лицо нежное, чистое, выражение легкой дружелюбной улыбки застыло на слегка полноватых губах. Она раскинулась на траве, видимо собираясь понежиться в солнечных лучах, да сон сморил. Каменьков улыбнулся, теряясь в догадках, откуда могло взяться в тайге столь прелестное создание. И тут его болезненно кольнуло. Он уже больше полумесяца не общался с людьми, не разговаривал, не слышал человеческой речи. Подгоняемый тоской, он уложил яблоки возле девушки и поспешил прочь. Человек. Теперь он не человек, а нечто иное.
После встречи с незнакомкой Егор опомнился. Вышел из гипнотического сна, навязанного ему природой. Как бы не был удивителен мир, в котором он сейчас жил, ему необходимо было найти выход из сложившейся ситуации. Не век же ему бегать в меховой шкуре. В душе ведь он человек и больше всего на свете ему хочется вернуть всё на свои места. Оказаться дома, в своём теле, рядом мама, друзья, привычные звуки, запахи и никаких чар и образного восприятия. Пусть человеческий мир не идеален, только роднее и привычнее его не может быть ничего.