========== 1. Финник/Китнисс ==========
Китнисс целится из лука в мишень, ее рука - прямая и натянутая, будто тетива - продолжение оружия, что она уверенно сжимает пальцами. Веко не дернется, рука не дрогнет, слезы не навернутся на глаза. Не потому, что плевать на Хеймитча и Гейла, не потому что смирилась с уходом Пита. Просто потому, что она - боец, лучший воин сопротивления.
У него волосы будто закрученные в спиральки пластинки сусального золота, а в глазах все еще отражается низкое пасмурное небо, которое они видели над разрушенным Дистриктом-12. Он не улыбался с тех пор, как птицы, выкрикивая металлическими голосами имя Энни, рассекали листву, словно выпущенные кем-то пули, что непременно должны найти свою цель.
Они, трибуты, и были той целью. Сломать, уничтожить, швырнуть на колени - Президент Сноу никогда не скрывал, чего хочет. Увидеть их обожженные кости на мертвой земле, засыпанной пеплом.
Но тот внутренний свет, что она заметила в Финнике перед Играми, еще был здесь. Тогда блондин скармливал лошади кусочек сахара с ладошки и шептал что-то, будто успокаивая животное, а из глаз исчез малейший намек на развязность и показушную веселость.
Китнисс закрывает глаза, когда его дыхание с привкусом мятного листочка касается ее щеки.
- Сделай это, детка. - Обволакивающим шепотом в растрепавшуюся от долгой тренировки косу.
Пальцы дрогнут, но стрела все равно найдет цель. Прямо в яблочко.
- Я убиваю сердцем.
Звон от пронзившей мишень стрелы эхом прокатывается по помещению. Китнисс опускает лук и в ту же минуту чувствует ладони на своих плечах. Теплые, мягкие ладони убийцы. Щека скользнет по щеке, электрическими импульсами разбегаясь по коже. Каждая клеточка будто вспыхнет невидимым пламенем. Финник лишь коснется губами оголенного участка плеча, зная, пойди он дальше сейчас - и Китнисс отгородится прозрачным куполом, будто включит силовой невидимый щит.
И лишь когда ночь упадет на Панем рваным одеялом, сквозь прорехи которого, насмешливо перемигиваясь, выглянут звезды, она скользнет к нему в комнату беззвучной тенью, гибкой и осторожной дикой кошкой. Пружина, скрученная так туго, что в любую секунду рванет, распрямляясь, отрывая пальцы к чертовой матери.
Китнисс вцепится в его волосы, когда Финник опрокинет ее в подушки, закроет глаза, подставляя лицо и шею жадным губам. Мед и горькие ягоды. Всхлипнет, выгибая спину навстречу - так мотылек летит к свету, чтобы сгореть в смертоносных лучах искусственного огня.
Потянет вверх ее узкую майку, сомкнет губы на остром розовом соске. Она вскинет руки, обхватывая трибута за плечи. Утром на гладкой коже останутся тонкие красные полоски - следы от ее ноготков. Утром она отдернет ладошку, когда он попытается сжать ее пальцы за завтраком. Утром будет больше света и меньше огня.
Но после сама втолкнет в узкий склад за столовой. Извиваясь всем телом, выскользнет из облегающего тренировочного костюма. Толкнет Финника в стену, впиваясь губами в его губы. Кофе (мягкий, со сливками) и корица. Он сожмет ладонями ее тонкую талию, меняя их местами. Потом сплетет их пальцы, прижимая тонкие руки к стене над головой.
- Ты больше не уйдешь до рассвета, ты слышишь, Китнисс? - На выдохе, раздвигая ее ноги коленом.
Она не ответит, задыхаясь от жара, полыхающего в венах. Она не ответит. Ей нечего возразить.
========== 2. Пит/Китнисс ==========
Ему снятся серые глаза и низкое, хмурое небо над Дистриктом-12. Ему снится растрепанная черная коса и губы, с которых капает черничный сок морника, губы, что на последнем издыхании складываются в одно только слово: «Пит»…
Он просыпается, расцарапывая свое горло ногтями. Весь липкий от пота, запутавшийся в шелковых простынях, как в клубке ядовитых змей. Несколько секунд ему нужно, чтоб сон и реальность поменялись местами, чтобы восстановился баланс. Несколько секунд, чтобы вспомнить.
Рука не потянется ни к телефону на прикроватном столике, ни к початой бутылке скотча, которую забыл пьяный Хеймитч. Босые ноги ступят на ледяной пол, он подойдет к окну, чтоб рассмотреть блёкло-лиловую краюшку луны, ухмыляющуюся в разрыве свинцовых туч на промерзшем, каком-то заиндевевшем небе.
- Это сон, Пит, просто сон… Один и тот же третий месяц подряд. Игры кончились, и Китнисс ушла. И любовь оказалась красивой, сладкой сказочка для Капитолия, инструментом, чтобы выжить…
Тихий голос в пустом доме звучит странно. Он отражается от стен, усиливается, повторяясь, и хочется обхватить себя руками то ли чтобы согреться, то ли, чтобы остановить захлестывающий волной истерический смех, выплескивающийся из горла, как у безумца.
Китнисс Эвердин – жива. Спит, наверное, в соседнем доме, и уже не помнит про ягоды, что они держали в ладонях, глядя друг другу в глаза – ярко-голубое на сером.
- Ни один из нас не вернется домой, мы закончим Игры здесь – ты и я.
- Вместе?
- Только вместе…
И он уже чувствует кисловатый вкус на языке, и горло уже почти перехватывает спазмом, но, все, что волнует Пита Мелларка – рука Китнисс на его ладони и теплое дыхание на лице, и запах лесных трав от ее черных, как ночное небо, волос.
Фикция, мираж, уловка… И жизнь, что обрела было смысл после выкрика распорядителя Игр: «Стойте!», рассыпается пригоршней хрустальных осколков, рассекающих скулы и горло, подбирающихся так близко к сердцу, что ни вздохнуть…
«Это для того, чтобы выжить, я понимаю…», - фразы, застывающие каплями свинца на ресницах.
И ягоды, мягкие, сочные ягоды морника, что он держал на ладони. Опустить голову и слизнуть сизый сок, сбегающий по пальцам. Чтобы не было так пусто и гулко в груди. Чтобы не было уже ничего.
Тихая поступь за спиной кажется реальной не больше, чем эти ягоды, вкус которых осел где-то на нёбе, впитался в кожу…
- Не спишь, я тоже… Холодно очень.
Оливковая кожа и глаза, мерцающие во мраке, как два огонька. Огненная Китнисс.
- Кошмар приснился…
Она остановится рядом и, вглядываясь в кривобокую луну, тонущую в рваных нагромождениях туч, протянет руку, сплетая их пальцы.
Она не скажет, что без него одиноко и грустно, не скажет, что просыпается с воплем каждую ночь, не найдя его рядом. Он гладит взглядом ее скулы и губы, а она лишь тряхнет головой, и черные волосы, распущенные на ночь, рассыплются по спине темным покрывалом.
- Мне тоже снились ягоды, Пит.
Он поймет, что это не новый извращенный кошмар лишь утром, когда увидит, как Китнисс Эвердин сладко спит, завернувшись в его одеяло.
- Вместе?
- Только вместе…
========== 3. Гейл/Китнисс ==========
Трава здесь высокая и сочная, как в прериях, она пахнет солнцем и свежестью, самой жизнью. Гейл пропускает сквозь пальцы длинные изумрудные стебли, забрасывает в рот соломинку. Ручей за спиной радостно журчит, маскируя звук осторожных шагов. Она наваливается со спины, обнимая за шею, хохочет радостно, касаясь щекой щеки, а выбившиеся из косы прядки волос щекочут лицо.
- Ты пахнешь свежим хлебом, Кис-Кис, - шепчет Гейл, зарываясь носом в ее мягкие волосы.
Она привычно сплетает их пальцы, заглядывает в глаза, которые здесь, в этом месте, кажутся отражением бездонного неба – шагни вперед, и утащит высоко-высоко. Туда, где воздух разряжен и свеж, туда, где нет оков и запретов, туда, где не достанет всевидящее око Сноу. Туда, где есть место настоящей свободе.
- Я задержалась, прости. Миротворцы как с цепи сорвались. В Крэе и его ребятах было хоть что-то от людей, а эти, как… как переродки…
У нее стрелы торчат из-за плеча, а в глазах блестят бусинки слез – за всех, кого они потеряли, за всех, кого потерять им еще придется.
- Мы можем уйти в горы, Кис-Кис. Заберем наши семьи. Планолеты никогда не сунутся в Аппалачи, не ради горстки бродяг.
Он не знает, что Сноу следит за ней, вспоминает Китнисс и глубоко вдыхает запах леса и трав, полевых цветов и дикого меда… Пит любит добавлять мед в тесто, всплывает вдруг в голове, и она закусывает губу, чтобы не разреветься.
- А Хеймитч и Пит, их тоже возьмем? И Прим – в горах? Ты как себе это представляешь?
Дело не в Прим, и оба знаю это так же хорошо, как и то, что что-то сломалось между ними после Игр. Что-то хрупкое, трепетное.
- Ты любишь его, Кис-Кис?
Это удар ниже пояса, но Китнисс не упрекает. Маленькая ладошка, усеянная загрубевшими мозолями от лука и стрел, ложится на гладкую кожу щеки. Это не ласка, а словно прощание. Будто она запоминает вот так – впитывает образ глазами и наощупь. Чтобы не забыть никогда.
- Ты ведь моя семья, Гейл…
Лучше бы стрелу выпустила в сердце, чем произнесла это. Зачем в голосе так много вины, котенок? Это не ты, это я, только я…
- Стоило вызваться тогда добровольцем…
- Молчи!
Она не жалеет, и не хочет жалеть. Она поменяла бы все, может быть, но никогда уже не откажется от Пита Мелларка, что всегда будет для Китнисс Эвердин больше, чем просто семья.
Солнце бросает золотистые лучики на ее лицо, и крупные капельки слез дрожат на ресницах, как бусинки из хрусталя, скрывающие в глубине крошечных огненных птиц. Он отдал бы все, что имеет, жизнью пожертвовал бы, чтобы она не плакала уже никогда, чтобы не просыпалась ночами от ужаса в холодном поту, что не рвала свое сердце на части, чтобы не смотрела так… виновато.
Не думая, что делает, тянется пальцами к ее волосам, распускает косу, перебирая густые, тяжелые пряди. Касается кончиком носа щеки, она опускает ресницы, забывая дышать, когда его рот накрывает ее губы. Легонько, будто пробует, будто боится отпора. Скользит языком по сомкнутым губам, они сухие, обветренные. Она пытается отпрянуть, когда Гейл углубляет поцелуй, прижимая к себе так крепко, что больно дышать.
- Один только раз, Кис-Кис. Не удержался, - шепчет сбивчиво, коснувшись лбом ее лба, и дыхание сбито, как после забега сквозь лесную чащу, по кочкам и оврагам.
А она… она просто молчит и лишь облизывает губы, на которых остался вкус ежевики и соли. Поднимается на ноги, отряхивая коленки от налипших листочков, веточек и комочков земли. Перед глазами плывет, а в затылке пульсирует что-то и стучит, и в горле так горячо, и каждый вдох обжигает, как кислотой.
- Я люблю его, Гейл. Прости меня. – И быстро уходит, бежит, скрываясь в сплетенье кустов и деревьев.
Если бы слова убивали… Хотя, он знал это и раньше, ведь так.
- А я люблю тебя, Кис-Кис, - грустная улыбка в спину и тихий шепот, который она никогда не услышит.
Все хорошо, хорошо. Сейчас он поохотится и пойдет домой. У него ведь тоже семья… Сейчас он пойдет. Вот только посидит немного. Небо сегодня синее и высокое… как на картинке.
========== 4. Хеймитч/Эффи ==========
Никак не получалось забыть ее яркие платья и кричащие парики кислотных оттенков, покрытые жидким золотом ресницы с маленькими лазурными бабочками в цвет глаз, а еще губки бантиком, что капризно распахивались каждый раз, когда он тянул руку к бутылке со скотчем.
- Хеймитч Эбернети! Как можно, еще и полудня нет!
Голос тонкий, впивающийся ультразвуком в мозг, высверливающий в нем огромные дыры. Он привык морщиться в ответ на ее замечания и хмыкать, демонстративно закатывая глаза. А потом все равно сделать по-своему под раздраженное бормотание.
- Это красное дерево, Хеймитч! Хеймитч, не смей! Сколько ж в тебя войдет, ты как бездонная бочка!
Опять, опять и опять, как назойливое жужжание комара на заднем дворе.
А еще так забавно было гадать – какого цвета парик и платье выберет изнеженная бабочка сегодня – лаванда, незабудки, коралл, бледно-желтый, как нарциссы из Дистрикта-11, которые он дарил ей перед приемом Сноу… Или, может быть, изумрудный? Или насыщенно-синий, как васильки на лугу сразу за забором Дистрикта-12? Угадать, впрочем, не удалось ни разу. Хеймитчу нравилось пытаться.
А потом, когда небо горело, и камни закипали, как вода на плите, когда планелеты сравнивали с землей Дистрикт-12, он держал ее за руку там, стоя в глубине леса рядом с горсткой уцелевших.
Она не плакала тогда о туфлях, париках и Капитолии, который не увидит уже никогда. Она была сильной женщиной, Эффи Бряк, несмотря на всю свою неприспособленность к этому миру.
- Спасибо, что спас меня, Хеймитч…
И три теплые слезинки упали на его холодные руки. Три теплые слезинки, и огненный смерч, бушующий у их ног
*
С неба падали маленькие пушистые снежинки. Они закручивались спиралями и будто водили хороводы, словно крошечные феи в лучших бальных нарядах. Эффи бы понравилось, думал Хеймитч, ловя ладонью белые звездочки, что тут же таяли от тепла его кожи.
Дверь, замаскированная в камнях, распахнута, и теплый воздух снизу, из глубин Дистрикта-13, схлестываясь с холодными потоками, превращался в пар, в клубящийся туман, утекающий прочь, к морю, в леса…
- Хеймитч, пора. – Крессида просто касается ладонью предплечья, а он вздрагивает, как от удара. Несколько секунд всматривается в глаза, где отражается низкое плачущее небо. Виноградные лозы, вытатуированные на ее голове и шее, кажется, прячутся в черный комбинезон, застегнутый под самым горлом.
Эффи ненавидела эти комбинезоны. Как и те хламиды, которые приходилось носить в бункере Дистрикта-13.
- Никаких красок, Хеймитч. Совсем никаких. Только эта блёклая, выцветшая ткань, такая грубая, что натирает кожу. Где шелк, атлас, кашемир? Я не могу так жить, Хеймитч. И ни одного парика, представь себе, даже самого простенького. А косметика? На кого я похожа в этой робе с половой тряпкой на голове вместо прически? И ресницы такие крошечные, глаза невыразительные…
Он слушал ее часами, пряча улыбку. Он думал, что она стала красивее, чем когда-либо прежде, а отсутствие тонн макияжа делали лицо таким свежим, таким беззащитным… Он отдал бы все, что угодно, лишь бы вновь услышать ее жалобы, упреки. Почувствовать, как слабые кулачки колотят по его широкой груди.
- Тут даже вина нет, Хеймитч. Какая-то сивуха, которую они называют водкой. Как же тут жить?
А он так и не успел. И никогда уже не почувствует вкус ее губ, не скользнет ладонями по узким, покатым плечам…
- Хеймитч, пора…
- Да иду я, иду.
Еще только один взгляд в небо, будто закованное в свинцовый панцирь. Небо, что плачет цинком и золой… И снова назад – в постылые катакомбы, провонявшие порохом и обеззараживающим средством.
- Они тут не пользуются духами, ты представляешь, и так воняют…
Отбой по расписанию и подъем по сигналу тревоги. Это война, все так. И он никогда больше не услышит журчащий смех самой красивой женщины, что была в его жизни. Она не умерла, нет. Просто раз не явилась на завтрак.
- Что это за липкая слизь, они называют это едой? …
Не пришла на завтрак, а комната оказалась пустой. Вещи аккуратно разложены по полочкам, и даже темно-серые туфли без каблуков на своих местах. Камеры наблюдения не показали ничего, ни малейшего намека на то, куда могла деться Эффи Бряк. Но он… он все еще надеялся, что однажды вновь увидит поджатые губы и услышит этот голос: «Хеймитч Эбернети… никуда не годится!».
========== 5. Финник/Китнисс ==========
Ее мутит от аромата роз - сладковато-приторного, как запах разлагающейся плоти. Она не пьет шампанское, больше никогда. И не приезжает в Вашингтон даже сейчас, спустя столько лет.
Они встречаются в маленьких городках Новой Англии или на островах в Индийском океане, где песок на пляжах белый, как рассыпавшиеся в пыль кости.
Они часто молчат, слушая, как океан рокочет, будто раненный зверь, и долго-долго смотрят на звезды, которые тогда, в прошлой жизни, застилало пламя горящих кварталов, а крики людей, что заживо сгинули в захлопнувшейся мышеловке, и сейчас рефреном звучат в их мозгу. Словно это было вчера. Словно эти крики впитались в легкие, в воздух, который они вдыхают.
Они почти не говорят о прошлом, не вспоминают беспорядки, что вспыхнули по всей стране стихийно, как пожар от удара молнии в сухой степи. Они не говорят о друзьях, которых сломали те дни, превратив в тонкие тени, бледные призраки.