- Как Энни? - Спросит все же она, просеивая песок сквозь дрожащие пальцы.
- Уже лучше. Врачи говорят, через пару месяцев смогу забрать ее домой. А Пит?
- Его амнезия необратима, но пытаемся… пытаемся жить дальше…
Она не скажет ему о приступах, что каждую ночь скручивают горло колючей проволокой, сквозь которую пропускают электрический ток.
Он не скажет ей о кошмаре, что приходит опять и опять - сойки-переродки с крыльями черными, будто смоль, рассекающие воздух острыми, словно бритва, крыльями, верещащие на разные голоса. Переродки, сбивающие с ног ее, сойку-пересмешницу. Переродки, вспарывающие ее лицо кривыми блестящими клювами…
Когда Южный крест переместится на небе, клонясь к горизонту, он найдет ее руку, что светится серебристым в холодном свете равнодушно поблескивающих звезд.
- Мы не должны больше видеться, Финник, - прошепчет она, ловя губами стон, срывающийся с его губ.
- Мы пытались, Огненная Китнисс, - выдохнет он, запуская пальцы в ее волосы.
Она не заплетает ту косу, больше никогда.
Утром море холодное, а по песку, переваливаясь с боку на бок, бродят толстые чайки. Ветер полощет исхлестанный непогодой звездно-полосатый флаг на тонкой рее. Она перевернется в его руках, утыкаясь носом в теплую грудь. Он пахнет арахисом и тмином. И ее голове так удобно лежать на широком плече.
- Это неправильно, ты знаешь это, Финник Одэйр.
- Мы не сможем быть порознь, Китнисс Эвердин.
Он не знает, что ее нет здесь и не было никогда, потому что сойка-пересмешница пала в последнем бою за столицу. Упала, зажимая руками рваную рану на груди. Она улыбалась, когда кровь темная, как вишневый сироп, толчками выплескивалась наружу, заливаясь асфальт и ярко-изумрудную траву на лужайке у Белого дома. И когда глаза ее застыли, вглядываясь в черное от истребителей небо, пришло сообщение, что Сноу взят в плен. Китнисс никогда не узнала об этом.
Он не знает, что ее нет здесь и не было никогда, потому что сам погиб днем раньше в наступлении на Вашингтон. Фосфорная мина взорвалась под ногами, превращая Финника в пыль. Китнисс Эвердин не узнала об этом, не услышала даже хриплого всхлипа по рации перед тем, как взрывы, распускающейся огненными цветами там и тут, превратили город в лучшую картину постмодернизма этой эпохи.
Она не знает, что его нет здесь и не было никогда, потому что Финник Одэйер никогда не умирал в ее мире.
В мире бледных теней и соленого ветра, дующего с океана.
========== 6. Финник/Китнисс ==========
Эти зубы белее сахара, которые Финник скармливает с ладони холеному жеребцу и что-то шепчет в нервно подрагивающее ухо, гладит кажущуюся бархатной морду. А потом видит ее, Китнисс, - и в глазах столько нахальства и смеха, что хочется забить их ему в глотку порциями.
Но он лишь закидывает в рот последний кубик сахара, громко хрустя. А она старается не думать, что его волосы - не жидкое золото, они как колосья зрелой пшеницы на ветру. И прямо сейчас даже кажется, будто теплый ветер, что дует с поля, касается кожи, пробирается под гибкий эластичный комбинезон, как его руки ночами…
- К черту иди, - толкает плечом и идет прочь, купая в плещущем из глаз презрении.
Финник Одэйр - красавчик, всеобщий любимчик.
Хохочет, раскатывая языком по небу сладкие крошки, что царапают язык осколками стекла.
- Великолепная Китнисс Эвердин. - И это не звучит как комплимент. Насмешка, ирония, стеб…
*
- Сейчас я вернусь и разобью его смазливое личико, - Пит закипает, он готов рваться в бой, крушить и громить, лишь бы защитить непорочную честь своей леди. Той, которую любил с самого детства. Той, которую не чаял завоевать.
- Не надо, Пит, он этого не стоит. Пойдем лучше, нас Хеймитч ждет.
Он слушается. Она лишь тихонько сжимает его ладонь, и Пит остывает, улыбается смущенно и неловко треплет по плечу.
Ментор и правда ждет, привычно отбрасывая засаленные пряди со лба. Тянется к графину с бренди и немедленно получает по рукам от Эффи, на которой сегодня ярко-розовый парик и золотистые накладные ресницы, такие длинные, что шкрябают по лбу каждый раз, когда она моргает.
Китнисс садится (почти падает) в кресло и закрывает глаза, отгораживаясь от возмущенного голоса Пита, от истеричных причитаний Эффи, от тяжелого взгляда Хеймитча.
А еще так хочется отхлестать себя по щекам за то, что даже сейчас, опуская ресницы, видит насмешливые глаза, отливающие жидким серебром. И бедра непроизвольно стискиваются крепче, потому что жар, разлившийся под кожей от его дыхания на ее шее, он бушует везде, сжигая Огненную Китнисс дотла.
*
Ночью, когда дыхание Пита успокоится, она высвободит руку из его ладони и вернется к себе, чтобы забраться под холодные простыни и долго-долго лежать, глядя на мечущиеся по потолку блики.
А потом, кляня и ругая себя сквозь зубы, сожмет ладонью налившуюся грудь, вторая ладонь скользнет меж плотно сжатых бедер.
“Ненавижу… поверхностный… слащавый…. ненавижу…”
А пальцы двигаются все быстрее, и дыхание учащается, и тихий стон срывается с губ его именем, эхом прокатываясь по спальне.
- Знаешь, я сделаю это лучше.
Китнисс не кричит, когда кажущаяся бесплотной тень отделяется от стены. Она не кричит, когда после секундной паузы тень стягивает футболку и касается пояса штанов. Она не кричит, когда тень опускается сверху, как одеялом накрывая своим совершенным телом.
В свете звезд, сочащемся сквозь окно в потолке, его кожа кажется голубовато-матовой. Но на самом деле он весь золотистый, как ресницы Эффи. И кожа, и волосы, и журчащий смех…
Китнисс не кричит, потому что утром, когда ночь за окном растает, она снова окатит его ледяным презрением и пройдет мимо, не удостоив даже улыбки.
Так было каждую ночь. Так будет каждый день. Пока не начнутся Игры. Пока они не ступят на Арену, чтоб умереть.
========== 7. Пит/Китнисс ==========
- Я не оставлю тебя! Пит, вставай!
Падает, сбивая колени, и обхватывает пальцами лицо. И даже сейчас, когда переродки и миротворцы наступают на пятки, когда вот-вот накроет из миномета, она тонет, погружается в эти глаза цвета осеннего неба над Дистриктом №12.
“Я люблю тебя, идиот! Я не дам тебе умереть!”
- Я опасен, я не контролирую себя, пожалуйста, уходите. Убейте меня!
У него слезы клокочут в горле, а пальцы шкрябают, царапают пол, а кожа бледная и весь он - будто восковая кукла.
“Ты любишь оранжевый цвет, Пит. Теплый такой, как горящее небо во время заката. И сам ты теплый, как свежеиспеченный хлеб…”
Она не замечает, как соленая влага вдруг начинает струиться по лицу, разъедая микроскопические ранки на коже. Она не слышит, как Финник и Гейл в конце коридора кричат что-то, срывая голоса, не слышит, как кто-то начинает стрелять, как пули свистят у затылка.
- Пит, верь мне. Будь со мной. Я прошу.
Он не моргает и, кажется, даже не дышит. А у нее в голове сейчас сойки-переродки орут и завывают, взрывая мозг. Верещат голосом Пита Мелларка: “Это все Китнисс, это она! Мы должны убить ее. Убить-убить-убить. Тогда все будет хорошо. Тогда все закончится!”
Это не Пит. Был не он. Но теперь - как будто разлезлась на лоскуты маска, слезла оболочка, впаянная в него Капитолием.
Его руки больше никогда не сомкнутся на ее шее, чтобы раздробить гортань. Что-то пошло не так, как хотел Сноу. Что-то сломалось, треснуло в плане президента-тирана, как трескается сухая ветка под ногой в лесу.
“Она выберет того, без кого не сможет”
Этот выбор - это как выстрел из лука в мелькающую в кронах деревьев цель в кромешной темноте. Китнисс Эвердин всегда попадала белке точно в глаз. “Мне никогда не надо было выбирать, Пит”
- Послушай меня. - Тихо, почти касаясь губ губами. А руки все еще сжимают упрямую голову, мешая отвернуться. - Мы пойдем вместе до конца. Как и прежде. И будем прикрывать спину друг другу. Ведь мы такие, всегда защищаем - ты меня, а я - тебя, Пит. Пойдем со мной.
Она вдыхает кажущийся мертвым воздух, пропитанный порохом, потом и кровью. И наклоняется лишь на дюйм, чтоб поцеловать, будто в первый раз. Как тогда на Арене, когда Пит умирал, и паника захлестывала с головой, лишая рассудка.
Его губы все еще вкуса пшеницы и хлеба, думает она прежде, чем отстраниться.
- До конца, - шепчет он. - Только вместе, Китнисс.
Капитолий не победит, пока он стоит рядом с ней. Капитолий не сломит их, пока она держит его руку. Того, для кого Китнис Эвердин - не сойка-пересмешница, а девочка с растрепанной косой и печальными глазами цвета ночного тумана.
Они поднимаются вместе, и она касается ладонью руки, сплетая их пальцы. Финник улыбается ярким солнышком, на мгновение освещая сумрак затхлых подземных переходов. Гейл отводит глаза, крепче перехватывая ствол автомата. Ей никогда не надо было выбирать. Сейчас он тоже видит это.
========== 8. Финник/Китнисс ==========
- Финник! - Вскрикивает она, подскакивая на жесткой земле, вырываясь из неглубокого тревожного сна. Промокший от пота комбинезон липнет к груди, а сердце колотится, как кролик в силках. И слезы сами собой текут по щекам, и губам становится мокро и солоно.
- Финник, - уже тише, почти беззвучным выдохом в облаке вырывающегося изо рта пара. Застынет, вслушиваясь в тихие шелесты ночи, будто надеясь расслышать новую стаю переродков, посланных Сноу, чтобы добить последних выживших Победителей.
“Добро пожаловать на 76-ые Голодные Игры”, - шепнул он ей, усмехаясь, когда маленький отряд вступил на разгромленные окраины Капитолия.
“И пусть удача всегда будет с вами”, - добавила она и с усилием улыбнулась в ответ, находя на ощупь его теплые пальцы.
Недолго продлился твой медовый месяц, Финник Одэйр.
“Значит, продолжим уже в Капитолии. Когда победим”, - Он смеялся так заразительно, что Китнисс почти забыла о ноющей боли в груди, падая, погружаясь, проваливаясь в эти глаза, что сейчас блестели не холодной сталью, как это было на Арене, в них отражалось солнце, что бросало золотистые отблески и на его мягкие кудри, которые так хотелось взъерошить рукою. Хотя бы раз.
Лишь бы ты был счастлив Финник. Лишь бы ты опять мог улыбаться.
Но солнечные лучики никогда уже не запутаются в его волосах, отливающих золотом. И она так и не скажет ему все, что не успела.
- Финник…
На рассвете зябко, и она по привычке берет колчан и лук прежде, чем выйти наружу. Морозный воздух холодит щеки, и кожа покрывается инеем, губы синеют, а кончики пальцев покалывает крошечными невидимыми иглами. Он стоит прямо напротив - через улицу. Губы сжаты в тонкую полоску, а глаза смотрят грустно и как-то… осуждающе, может быть?
- Ты должна убить Сноу, Китнисс Эвердин. Это все, о чем ты можешь думать сейчас. Забудь обо мне. Хватит мучиться, Китнисс. Ты ничего не можешь изменить.
- Финник! - Лук падает, громко ударяясь о твердую промерзшую землю, когда она бежит к нему, раскинув в стороны руки. Секунду. Целую бесконечную секунду она верит в досадную ошибку, верит, что его не разорвали на куски переродки, когда он прикрывал ее спину.
Укоризненно наклоняет голову и смотрит из-под бровей так пристально, что она будто спотыкается, осекаясь. И понимает. Понимает, до конца впуская в себя эту рвущую сознание боль. Финник мертв. Его нет здесь и никогда уж не будет.
- Сойка-пересмешница, обещай мне. Обещай, что ты сделаешь это.
Он такой красивый, что дыхание перехватывает. Просто коснуться кончиками пальцев щеки, скользнуть губами вдоль линии скул, запустить пальцы в волосы…
- Я сделаю это. Клянусь тебе, Финник. Твоя… смерть не будет напрасной, - слезы душат сильнее, чем накинутая на шею удавка, и фразы получаются рваными с надрывом. - Зачем ты? Почему?
Это мог быть кто угодно, так почему именно он? Тот, кто единственный из всех них имел шанс на нормальную жизнь. Тот, кого никогда не увидит жена и еще не рожденный малыш.
- Позаботься о них, Огненная Китнисс.
Это так жестоко, его просьба. Это как разрывная села прямо в сердце или ягоды морника под язык.
- Я все сделаю, Финник. Энни и ребенок будут в безопасности. Я позабочусь.
И каждый день буду помнить о том, что посмела возжелать то, чего (кого) никогда не могла получить.
- Спасибо, Китнисс. И помни, всегда помни о том, кто твой настоящий враг.
Светлеющее на востоке небо хмурится все сильнее, и крошечные колючие капли дождя падают сверху, царапая руки, лицо. Одэйр смотрит так пристально, что Китнисс понимает - в это мгновение он знает каждую ее мысль, каждое слово, что таяло на губах, так ни разу не прозвучав.
- Ты умер из-за меня. Прости. Прости меня, Финник.
Она вырвала бы свои глаза, лишь бы не помнить тот момент, когда он рухнул с лестницы вниз, увлекаемый десятками узловатых рук склизких уродов, созданных Капитолием, не помнить, как они рвали его на части, а ей оставалось лишь шептать сдавленно: “Морник, Финник, вспомни про морник”. Когда огненный цветок распустился под ногами, сбивая с ног жаркой волной, Китнисс поняла, что Победитель 65-х Голодных Игр выполнил свой долг до конца.
- Это не так. Ты не виновата, запомни, - ласковый шепот выдергивает девушку из туманных воспоминаний, и прозрачная рука касается растрепанной косы - будто гладит по голове. Она не чувствует прикосновения, но почему-то становится легче. Как если бы он обнял ее, как бывало прежде, тронул губами макушку и шепнул, что все будет хорошо, что он рядом, что он поможет. - Ты справишься, Сойка-пересмешница. Ты справишься, моя милая Китнисс.
Она вздрагивает, когда тяжелая ладонь опускается на плечо и тихий, но кажущийся оглушающим в утренней тишине, голос лейтенанта Боггса раздается прямо над ухом.
- Все в порядке, солдат Эвердин?
Китнисс молча кивает и переводит взгляд на то место, где только что видела Финника. Улица пуста. И только завывающий в трубах ветер гонит по мостовой смятые бумажки и шелестящие упаковки. Яркие и праздничные, как наряды капитолийцев в дни Игр.
========== 9. Финник/Энни ==========
Ему больше не нужно вытягивать себя из ночных кошмаров, бояться проснуться и узнать, что реальность будет хуже фантазий подсознания. Сейчас, когда он держит ее руки и заглядывает - тонет в ярко-зеленых глазах, распахнутых так широко, что на ногах не удержаться, сейчас он верит (знает), что дальше все будет хорошо. Потому что его Энни вернулась к нему. Потому что он снова может касаться волос цвета теплой поздней осени и скользить губами по мраморной коже, снова и снова пытаясь пересчитывать россыпь крошечных веснушек на носу и щеках.
- Я люблю тебя, Энни Креста, - шепнет он одними губами перед самым началом церемонии.
- Финник, мне страшно, - выдохнет она, улыбаясь. И тогда он понимает, что это волнение, предсвадебный мандраж, как дрожь в коленках и мурашки вдоль позвоночника. Он словно накрывается этой улыбкой, отгораживается ею, будто щитом, ото всех армий миротворцев, какие только может выставить Сноу.
“Никто не сможет сомневаться в вашей любви”, - сказала однажды Огненная Китнисс, не думая, что ее слова могут быть расценены как ревность. Ведь она смотрела на Пита Мелларка так, словно больше в мире не существовало никого. Так, словно все исчезли, и остались только они. Финник видел себя в ее отражении. Точно также он смотрел на свою Энни.
И будто время останавливалось, замирая на месте. Вернее, не так. Мир застывал вокруг них, пока он держал ее за руку, целовал мягкие губы и зарывался лицом в рыжие волосы, пахнущие морем, ландышами, … жизнью. Замирал или исчезал, растворялся, как соль растворяется, тает под дождем.
Гости (весь Дистрикт №13, на самом деле, и все беженцы, у которых больше не было дома) затихли, и церемония началась. Пока Энни шептала клятвы вечной любви и верности, Финник чувствовал, что за спиной распускаются крылья. Он думал их давно уже нет, этих крыльев свободы и счастья. Он думал, что две Квартальных Бойни - одна за другой, и манипуляции Сноу, сотни чужих постелей и жадных похотливых рук - он думал, все это вырвало их с корнем, развеяв обрывки перьев по ветру. Может быть, они, эти крылья, отрасли только что, пока Энни Креста брала его в мужья, обещая любить до конца их дней.