Зайдя во двор, милиционер деловитой походкой пошёл к столу, снял с плеча кожаный артиллерийский планшет и кинул его на лавочку. Сев напротив Ивана, снял и положил рядом с собой фуражку. Молча достал из кармана пачку сигарет Космос, закурил сам и предложил Ивану и деду Семёну, но один уже курил самосад, второй вовсе не курил и замотал головой. Пустив из носа дым, Аванес начал разговор: «Что все пьете, и пьете! Да куда она вам только эта зараза лезет!» Дед тут же возразил, ведь его гордость только что обозвали заразой: «А ты, сам вообще что ли не пьешь? Вроде не басурманин».
–Как не пью, пью. Но только коньяк. Арарат!
–Понятно, буржуа простым языком сказать.
–Что значит буржуа, никакой я не буржуа, я милиционер!
«Да знаем кто ты»: толкнув Ивана в бок локтем, подметил дед Семён. Иван лишь кивнул головой. Взяв планшет в руки, милиционер сменил тон, и серьёзно сказал: «Морозов. Морозов, я с тобой разговариваю! Ты в курсе, что на тебя заявление написано, по которому возбудят уголовное дело!» Иван опять кивнул головой. Милиционер продолжил дальше: «Так сейчас, будешь объяснительную писать, как все было. Как ворвался, как бил». Иван поднял голову, в разговор опят влез дед: «Какая объяснительная, ты что, не видишь в каком он состоянии!»
–Его состояние, это его проблема!
–Да в нормальном я состоянии. Только преступник не я, а этот аферист Иосиф Моисеевич!
–Он жертва!
Иван заулыбался, и выпрямился.
–Тюрьма по нему плачет. И по тебе тоже.
От такой фразы милиционер вскочил и надел фуражку. Приняв официальный вид сказал: «Ты что, себе позволяешь?»
–Это что ты себе, позволяешь? Ты что думаешь, что вокруг тебя дураки одни живут? Ты что думаешь, что я не знаю, с чей подачи, фермы на плиты разобрали! Кто ночью на перекрестке, на Урале стоял, на шухере. Неделю вывозили КАМАЗами, а как все вывезли ты и забегал.
Брови милиционера нахмурились, нос как будто принял орлиную форму, он вернулся на свое место, оперся локтями на стол и склонился к Ивану. Глядя ему в глаза сказал: «Ты Морозов с огнем играешь. Где баба твоя? Где а? А может она вовсе и не сбежала с любовником, а может ты её прикопал где? Все знают, что колотил её, может перестарался? Смотри, я эту тему могу так раскрутить!» Иван не дал Аванесу договорить, и ударил ему кулаком в рожу. Тот, потеряв фуражку, свалился назад через лавочку, сапогами к верху. Иван встал из-за стола, вытер лицо рукавом и проревел волочащим языком: «Что бы я, свою Леночку, хоть пальцем тронул!» Дед Семён вцепился в разъярённого человека, пытаясь осадить его на скамью, но не осилил. Иван, еле волоча ноги, с залитыми самогоном глазами, пошёл на милиционера. Тот на локтях буксуя каблуками по траве, попятился назад. Невменяемо пьяный человек, продолжал, надвигаясь бубнить: «Что бы я, свою любимую Леночку, хоть пальцем тронул!» Аванес, уперся спиной в колодец. Морозов надвигался, на левой руке у него висел дед, не в силах остановить. Милиционер схватился за кобуру и вынул пистолет. Дед Семён, завопил Аванесу, надорванным старческим голосом: «Проваливай от сюда, проваливай, завтра приезжай!» Иван на мгновение застыл, сфокусировал взгляд на пистолете, затем ещё больше рассвирепев, двинулся на сидящего на земле человека, который вытягивая пистолет в перед кричал: «Стоять, стоять я сказал!» Иван двигался так медленно, что можно было просто встать, отряхнуться и отойти в сторону. Но он же милиционер, он же представитель власти, все должны подчинятся его командам, тем более, что он сейчас поступал по закону, в полном противоречии с логикой и здравым смыслом. До Ивана дошло, что на него навели оружие. И со словами: «На безоружного, с пистолетом!» вырвал из клумбы правой рукой штыковую лопату. Аванес поднял пистолет к верху, и сняв с предохранителя, пару раз щелкнул самовзводом, затем опомнился и передернул ПМ. Дед завопил: «Не стреляй!» Иван замахнулся лопатой, и попятился назад. Старик все же его пересилил. Раздался громкий хлопок. На груди Ивана сразу расползлось большое кровавое пятно, и он навзничь упал на землю. Пуля попала прямо в сердце. В больших открытых карих глазах, пролетела большая стая ласточек.
Жаркая ночь, тёмное звёздное небо, шелест морской волны и негромкая музыка, доставляла Елене полное душевное удовлетворение. Усевшись в удобном кресле, она трубочкой мешала коктейль. Алкоголь плавно накрывал, взгляд был сытым и удовлетворенным. На столе стояли остатки фруктового ассорти и наполовину съеденный омар. Дама выглядела просто великолепно. Всюду слышалась не русская речь. Где-то в дали гремела музыка, а небо освещали десятки прожекторов, танцпол наверное там просто закипал. Глебу Яковлевичу, что то нездоровилось, наверное, сказалось слишком утомительное для него посещение пляжа. Территория отеля была закрыта, за воротами кипела ночная жизнь турецкого курортного города. Глеб Яковлевич всячески намекал на то, что бы пойти в номер. Но Елена, пропускала это все мимо ушей. Ещё немного помявшись, он взял свою любимую за кисть руки, страстно её поцеловав сказал: «Леночка, солнышко моё, пойдем отдыхать, на завтра у нас много планов». Дама, плавно забрав руку, ответила ему: «Иди котик, иди отдыхай, а я посижу ещё немного!» Это предложение очень не понравилось Глебу Яковлевичу, но сил сидеть больше не было, голова трещала, в груди давило и жутко ныло в спине. Он посмотрел по сторонам, вроде за столиками одиноких мужчин не было, да и вообще народу было мало, все куда-то расползлись. Ещё немного помявшись, он поднялся, обойдя круглый столик, поцеловал Елену и сказал: «Ну, я пойду, прилягу. А ты давай не задерживайся, я жду тебя любимая». Елена улыбнулась и кивнула головой. Окинув ресторан отеля ещё раз, он поковылял к большой лестнице, которая вела к лифту. Допив коктейль, дама заказала ещё один. Сиделось ей очень хорошо, но с тем как алкоголь прогревал вены, становилось всё скучнее, а ритмы музыки, доносились всё жарче и жарче. Посидев ещё немного, Елена встала и пошла к выходу из отеля, возле которого стоял молодой швейцар в строгом деловом костюме. На ломанном русском языке, он сразу предостерёг даму, о том, что прогулки в одиночестве могут быть не безопасны, и что за воротами, отель ответственности за неё не несёт. Его предостережения, были напрочь проигнорированы. Остановить пьяную бабу, которая хочет танцевать, намного сложнее, чем поймать гранату и кинуть её обратно. Для русских людей не секрет, что фраза из пьяных женских уст «А я хочу танцевать!» практически всегда заканчивается скандалом и разладом, даже в серьёзных многолетних отношениях. Залив шары, дамы так стремятся обратиться к примитивным первобытным истокам, что полностью могут потерять благоразумие.
На улице было многолюдно и шумно, точнее это был переулок с выходом к морю. Мимо проходящие местные мужчины, оборачивались и окидывали Елену своим взором. Скоро, она увидела огромный танцпол под открытым небом, с трёх сторон его окружали бары с длинными стойками, всё как в голливудских фильмах. По периметру стояли металлические мачты с гроздьями разноцветных фонарей. Тело само по себе, начало двигаться, и Елена отправилась танцевать. Музыка била по ушам, в глаза мерцали разноцветные фонари, дама отрывалась по полной. В процессе танца, она оказалась возле одной из барной стоек, где обратила внимание, что на её смотрит молодой человек лет тридцати. Одетый в светлые брюки, расстёгнутую красную рубаху, с мускулистой грудью и руками. По лицу было отчётливо видно, что это не белокожий турист, а местный житель. Елену заинтересовал его сверлящий взгляд, и она стрельнула глазками в его сторону, давая повод подойти. Опытный донжуан не пропустил намёка и подошёл к Елене. Она делала вид, что его не замечает его, эффектно выкручивая задом восьмёрки. Сменилась мелодия и парень подошёл к ней вплотную. Его волосатую грудь, украшала золотая цепь толщиной с палец, которая просто ослепила своим блеском даму. Музыка была очень громкой, и жестом парень указал на два пустующих стула у стойки. Елена грациозно последовала за ним. Сев на своё место, он стукнул ладонью по столу и что-то крикнул бармену. Тот тут же поднёс большой квадратный стакан, где в желтом содержимом плавали кубики льда. Склонившись к её лицу, он спросил, с очень сильным акцентом: «Наташа?» Елена сексуально улыбнулась, поводила указательным пальцем из стороны в сторону, и сказала: «Лена!» Парень на еле понятном русском языке произнес: «Угашаю. За знакомство!» Елена взяла бокал, пригубила и засмеялась. Красавчик, сделал вопросительный жест и удивлённый взгляд. Елена, подняв бокал крикнула: «Самогон!» и вновь рассмеялась. Она была уже пьяна. Парень не понимая, что она произнесла, сквозь громкую музыку, выкрикнул в ответ: «Виски!» Дама сидела за стойкой, пила виски и строила глазки, оппонент отвечал ей взаимностью. Допив, она поставила бокал, и вновь пошла танцевать. Музыка бухала, ей уже казалось, что танцпол с людьми стал раскачиваться, и её повело в сторону. Елену подхватила крепкая мужская рука. Её повели на выход. Отойдя метров двадцать, можно было различать речь, и новый друг сказал: «Лена, айда со мной в другой бар, для серьезных людь. Тут дэти». Елена подняла голову и сказала: «Ресторан что ли? Слушай, а у тебя закурить есть?» Парень подняв брови, оживлённо ответил: «Рестора, курить, курить!» Взял Елену под руку, и они милой походкой отправились в противоположном направлении от отеля. Шли не долго, минуты три четыре, но строения изменились кардинальным образом, под ногами была каменная мостовая, а стены по обе стороны были выложенные из известняка. Елена пыталась пафосно шагать, в компании такого завидного спутника, но у неё это уже не получалось. Сам же незнакомец, улыбался и оглядывался. Они подошли к ступеням, которые вели к двери в цокольном этаже очень старого здания. Спустившись, парень постучал. Сразу открылось маленькое окошечко, в котором мелькнуло чьё-то лицо, и дверь отварилась. Войдя, незнакомец сразу подозвал человека, который был похож на официанта, взял его рукой за шею и что-то шепнул на ухо. Тот сразу закивал головой, указал на свободный дальний столик, и испарился. Парочка уселась на мягкий глубокий диван. В помещении было мало людей, играла легкая музыка, под потолком плавал дым. Елена была пьяна, она ощущала свою исключительность, ей казалось, что весь мужской мир, лежит у её ног. Восточный стиль заведения заставлял женщину, представлять себя восточной царицей. Спустя минуту, возле их столика появился тот парень, с огромным кальяном, поставил его на стол и сразу ушёл. Из кальяна уже шёл дымок. Её спутник, показав на него, сказал: «Курить, курить». Елена уже видела такой предмет на обложке книги «Тысяча и одна ночь», еще больше почувствовав себя восточной царицей, она взяла мундштук и затянулась. Вкус был её не знаком, и отдавал каким-то фруктом, с легкой горчинкой. Затянувшись ещё один раз, она ощутила линию холода в своем теле, которая ударила с головы в живот, разлетевшись на десятки бабочек. Это ощущение, вызвало у дамы внутренний восторг. Её спутник, внимательно с наслаждением наблюдал за этим процессом. После пары глубоких затяжек, Елену начало наполнять чувство невесомости. Диван под спиной стал таять, и женщина начала проваливаться в свободное падение, только вместо свиста в ушах, она слышала воображаемою мелодию домбры.
Воздушные замки, которыми наслаждалась Елена, порой начинали таять, и сразу на зубах, появлялась пыль. Тело начинало потряхивать, появлялся шум колес, в лицо попадали чужие длинные женские волосы. Но это продолжалось не долго, размытый образ человека, сразу затягивал жгут на руке, и делал укол в вену. После чего, восточная царица, вновь погружалась в бездну удовольствия. Спустя непонятное количество времени, Елена открыла глаза. По телу бежали мурашки, величиной с горошины. Осмотревшись, она поняла, что находится в небольшой комнате, посреди которой стояла деревянная двуспальная кровать. Рядом с ней тумбочка, на которой валялись инсулиновые шприцы. Сама же она лежала в углу, чувствуя под собой собственную лужу. Из-за наглухо зашторенного окна доносился гул большего города, состоявший из крика, автомобильного гула и сигналов. Было очень жарко. Сквозь тонкие стены, из соседней комнаты, доносился тихий женский плач. С противоположной стороны усиливались женские стоны и скрипы кровати.
Поминки проходили скромно, так как собственно организовывать их было некому. Похлопотала Петькина мать, дед Семён, да пару Ивановских коллег. Булат сидел с самого краю стола, рядом сидел его друг. По щекам текли слезы, и капали в борщ. Он просто сидел и мешал его, еда уже совсем остыла, и на поверхности появились белые капельки жира. В комнате Булата находились, его классная руководительница, и две женщины социальные работники. Они собирали сумку мальчику. Люди за столом молча ели и пили самогон, бросая на Булата сострадательные взоры. На тумбочке возле телевизора стояла фотография Ивана с черной лентой, рядом стоял до краев налитый стакан с куском черного хлеба сверху.
Время пришло, Булат, должен был навсегда покинуть стены этого дома. Родственников не было, дом был колхозный. Елену объявили в розыск, она была единственным родным ему на бумаге человеком. А пока, опеку над несовершеннолетним, должно было взять на себя государство. Учительница Булата, подошла, обняла подростка и что-то шепнула ему на ухо, поднялась и вернулась к выходу. Мальчик встал, встал и его друг, они обнялись и Булат пошёл на улицу. Его проводили с десяток пьяных глаз, но на улицу вышли только Петька и Дед Семён.
Сидя на заднем сиденье волги, Булат смотрел в окно. Они проехали мост через реку, лесок поля и овраги, собственно все то, что он видел девять лет тому назад, только в обратном порядке. В интернате его встретила будущая воспитательница, взяв самую большую сумку, повела парня по бетонной лестнице на третий этаж. Поднявшись, она встретила другую женщину и вступила с ней в диалог по какому-то рабочему вопросу. Булат был слаб от душевных терзаний и подошёл к окну, чтобы опереться на подоконник. Посмотрев в него, он увидел детскую площадку, на которой копошились как муравьи малыши, окружившие песочницу в виде облезшего от старости мухомора.
Глава 3. Кольцо.
Осень. Вечер. Розовый закат с трудом пробивается через свинцовые тучи, зависшие огромными глыбами над горизонтом, напоминая о прожитом дне и унося с собой его блики. С другой стороны небосвода надвигалась ночь, подмигивая мерцаньем звёзд. Порывы ветра срывали пожелтевшую листву с деревьев, унося их в забвение. Природа готовилась к зимнему сну. Природа, но только не мегаполис с его жителями, который раскинулся на теле земли огромным светящимся осьминогом, видимым далеко из космоса. По его щупальцам текли бело-красные реки сотен тысяч машин с людьми, озабоченными рутиной современной жизни.
В одной из таких машин ехал на работу самый обычный человек. Это был молодой мужчина тридцати шести лет от роду с короткой стрижкой, глубокими залысинами и голубыми глазами. Немного острый нос с горбинкой, узкие губы и выразительные скулы, придавали ему мужественный вид. Он был выше среднего роста и коренастого телосложения, одет в рабочий комбинезон и серый пуховик, на ногах – армейские ботинки. Управляя машиной по скользкой мокрой дороге, то и дело, прорезаясь через водяные шлейфы, тянувшиеся за грузовиками, он не думал о своей работе, домашних хлопотах, семье, которой попросту у него не было. Он размышлял о своей судьбе, копаясь в самых глубоких уголках своего сознания.
Загоревшаяся жёлтая лампочка на датчике топлива, отвлекла водителя от размышлений о насущном. «Куда же денешься от нефтяной иглы?»: подумал Булат. Одно радует, в наше время АЗС повсюду, где надо и где не надо. Спустя пару километров одна из них, засветилась неоновыми огнями. Это была большая заправка с крытыми колонками, стоянкой и кафе. Здесь всегда было многолюдно: дальнобойщики, уличные гонщики, байкеры, да и просто люди, заехавшие заправиться. Но сегодня, ненастье набирало обороты, изморозь сменилась дождём с сильным ветром, народу практически не было, даже стойких, ночных бабочек куда-то сдуло. Булат свернул на полосу съезда на АЗС, как вдруг его ослепил в зеркала заднего вида, яркий свет, взявшийся из неоткуда и прижавшийся практически вплотную. Сложилось впечатление, что фары, источающие холодный свет, стояли на крышке багажника его автомобиля. И как только у машины, едущей сзади, появилась малейшая возможность, она произвела молниеносный обгон с визгом резины и рёвом мотора, влетев прямо перед машиной Булата к колонке, хотя на АЗС было их шесть, пять из них свободных.
Это оказался серебристый Bentley Bentayga с блатным номером три шестерки. Открылась крышка топливного бака. Выдержав паузу, отворилась и водительская дверь. Из автомобиля вышел молодой человек, лет двадцати. С недовольным лицом, он окинул заправку пренебрежительным, властным взором и подошёл к колонке. Обернув пистолет салфеткой, он установил его в топливный бак и отправился к оператору походкой тяжеловеса-штангиста, хотя внешне он был как соломинка. Из силуэта выступали только нос, кадык и длинные носы туфлей. Следом из авто вылезли две роскошные барышни, постарше своего спутника. Одной было в районе тридцати, второй может на пару лет меньше. Достав по тоненькой сигаретке, дамы закурили, встав в трёх метрах от бензоколонки. Оглядываясь на дверь, они начали что-то бурно обсуждать. Одна из подруг показала мизинец, а вторая, дико заржав как лошадь, прикрыла рот ладонью. При появлении «аполлона» дамы превратились в ангелов, кинув окурки на асфальт, с лебединой грацией уселись в роскошный автомобиль. Вслед за «аполлоном» шёл седовласый, пожилой мужчина, прихрамывая на левую ногу, застегивая кислотно зеленую жилетку работника. Подойдя к машине, мужчина вытащил пистолет из бензобака и вставил его обратно в колонку. Далее приложив руку к груди, он начал извиняться перед сутулым существом. Тот же недослушав, ударил мужичка ладонью по щеке, наотмашь. Это был скорее не удар, а жест унижения.
Булат начал отходить от легкого шока, вызванного всем увиденным. Холодок пробежал по его телу, к горлу подкатил сухой ком. Кожаная оплетка руля захрустела в его мозолистых руках. У него появилось желание удавить этого человека! Просто взять и удавить голыми руками без всяких зазрений совести. Он не слышал, о чем они говорили. Точнее, о чем кричал этот мажор, но догадаться было не трудно.
Долго не думая, Булат вышел и своей машины, и пошёл к ним, прекратить этот бардак. Юноша совсем разошёлся, размахивая руками, он дико сквернословил на пожилого мужчину, периодически бросая властный взор на своих подруг. Его интересовало, наблюдают ли они за его «геройскими» действиями, в открытое до половины окно. «Ты чего за цирк тут устроил?»: тихо поинтересовался Булат, засовывая руки в карманы пуховика. Юноша опешил, так как, наверное, никто ни разу не говорил ему так. Повернувшись, он сделал шаг в направлении подошедшего, и их лица стали разделять какие-то десять сантиметров. Взяв Булата за грудки, он произнес, прищурив глаза: «Ты чего босяк, проблем захотел?» От этих слов у мужчины задрожала нога, а в голове была только одна мысль: «А не сломать ли подонку челюсть?!» От этой мысли, его отвлекла вторая реплика оппонента: «Але, я с тобой разговариваю, быдло!» Руководствуясь принципами человеческой морали, где сказано, что больных и убогих обижать нельзя, он вытащил руку из кармана и положил её на кулачок, вцепившийся в его воротник. Тонкие пальчики захрустели, ножки начали подкашиваться, и через какое-то мгновение юноша оказался на коленях, визжа от боли. За руку Булата схватился мужик, и завопил: «Пусти, сынок, а то убьют! Ты знаешь, чей это сын!» «Да мне плевать, чей это выродок!»: сказал Булат, отшвырнув посиневшую конечность. Юноша сидя попятился назад и, упершись спиной в бампер своей машины, начал истерически верещать: «Ну, все! Тебе конец! Ты у меня землю жрать будешь!» Подскочив к двери машины, он еще раз что-то пискнул невнятное и нырнул в салон. Бентли, визгнув покрышками по мокрому асфальту, унесся вдаль, оставляя за собой завихрение водяного пара.