Все это было самым первым потрясением в моей жизни. Вторым – и тоже очень страшным – была затронувшая нас война. В один прекрасный весенний день на улице послышались выстрелы, а потом в дом ворвались русские солдаты. Они убили всех мужчин из числа слуг и отлавливали, уводили или насиловали женщин. Мама и я спрятались в саду – но бежать было некуда – через стену забора мы перелезть не могли и оказались пойманными в собственном доме. Солдаты рубили, жгли и пили, мочились в фонтан и продолжали насиловать всех попавших в поле зрения женщин. Одна из служанок повесилась на ближайшем к нам дереве. Мать сказала, что это самый страшный грех в глазах Аллаха и чтобы я и думать не смела. На второй день нас нашли. Солдаты содрали с моей матери ее дорогие одежды и, не снимая сапог – по очереди оприходовали ее. Я от ужаса не могла даже дышать и прижималась к земле под кустом в надежде, что меня не заметят или сочтут мертвой. Я, никогда не знавшая никакого горя или даже расстройства – оказалась не готова к таким испытаниям и лишилась чувств…
Очнулась я на корабле, в каком-то грязном полутемном помещении с дощатыми стенами, со связанными над головой руками, одежда отсутствовала вовсе. На мне корячился какой-то прыщавый подросток в одной рубахе и сапогах. Он больно сжимал мою грудь – а она уже и так была синего цвета с зелеными переливами – видимо, не ему первому так понравилось ее сжимать. Я чувствовала жуткую боль промеж ног. Только когда он закончил, то поднял на меня взгляд – увидев, что я смотрю на него, он даже отпрянул, испугался и с криком «Братцы, османская шлюха очнулась!» – вскочил на ноги, потряхивая своим хозяйством чуть ли не у меня перед лицом. В общем – их было шестеро, они приходили по очереди и развлекались. В промежутках я с безразличием осматривала свое тело – свернувшаяся кровь на ногах, синяки разных цветов… Но мне уже было все безразлично – я чувствовала себя мертвой, мое тело не имело никаких потребностей – ни жажды, ни голода, ничего… Мне казалось, что все это продолжается вечность, что я уже давно умерла и со стороны наблюдаю за этой вакханалией под шелест волн за стеной…
Однажды все закончилось – в помещение зашел новый человек – чистый, трезвый, в мундире и белых перчатках. Разглядев меня в полумраке, он какое-то время смотрел на меня со смесью сострадания и брезгливости на лице. Потом гаркнул «Купор!» Подбежал один из моих знакомцев, стоя перед новеньким навытяжку. «Что это?! Убрать! Сгною гадов!» – после чего меня отвязали и куда-то понесли за руки и за ноги.
Двое вынесли меня на улицу – яркий солнечный свет слепил мои глаза. Нарядный офицер накрыл меня каким-то тряпьем, потом дал одному из матросов позвякивающий мешочек и сказал:
– Найди кого-нибудь, кто позаботится о ней. Отплываем через полчаса. Все понял? И смотри мне… – офицер замахнулся на нерадивого подчиненного. Тот испуганно закивал и куда-то убежал – наверное, искать… Офицер опять смерил меня жалостливым взглядом, резко развернулся на каблуках и взошел обратно на корабль. Я осталась лежать прямо на досках пирса – надо мной по чистому небу пролетали кудрявые облака – казалось, я лечу вместе с ними и давно уже покинула свое многострадальное тело… Я его совсем не чувствовала – ни боли, ничего…
Наконец к пирсу подъехал на телеге мужик, а вместе с ним на козлах – один из моих мучителей. Он быстренько спрыгнул, зашвырнул меня на телегу, где оказалось сено, и обратился к мужику:
– Отвези ее куда-нибудь, а? Ну – в больницу, или в монастырь какой…
– Так она ж еле живая! А ну как отойдет?
– А отойдет – так закопаешь. На вот – этого тебе хватит за хлопоты – и он передал мужику все тот же мешочек.
***
И мы поехали. Мне было все равно – куда и зачем, мне казалось, что хуже чем есть – уже никогда не будет. Мы очень долго ехали, судя по меняющемуся рельефу – в горы. Потом мужик остановил лошадь.
– Эй, девка! Может – по нужде сходишь или как? Ты вообще жива еще? Воды будешь?
– Да… – еле слышно выдавила я из себя.
– Ты сама-то откуда? Из родных есть кто?
– Черкеска я.
Как же тяжело было разговаривать… Тем более, что в то время русского я почти не знала. Понимать-то понимала, в общих чертах, а сама разговаривала коряво – меня этому языку учили очень поверхностно.
– А-а-а – разочаровано протянул мужик – басурманка… То-то я смотрю – черноглазая какая… В монастырь тебя не возьмут, наверное… Так это что они тебя – через море везли, аж от султанского берега? Жалко мне тебя, девка, да вот не знаю даже – куда тебя и везти… Домой привезу – так и там тебе будет несладко – война ведь, а тут вражескую девку в деревню привез… Да еще избитую и попорченную… Я бы денег тебе этих и отдал, что за тебя заплатили – да вот только чем они тебе помогут-то?
Крестьянин надолго затих. Наступала ночь, я все так же лежала на телеге. Очень тяжело было держать открытыми веки и я их закрыла. Где-то недалеко шумел мужик, ходил, шурша ветками… Потом запахло костром… Иногда слышалось дыхание лошади. Так я и заснула.
Проснулась я от движения – мы опять ехали. Мужик шел рядом с телегой и смотрел на меня – видимо, все не мог решить, куда же меня деть. Увидев, что я открыла глаза – он обрадовался, и его простодушное лицо расплылось в улыбке.
– О – живая! Проснулась наконец! А я-то боялся, что уже все… Выглядишь ты, конечно – краше в гроб кладут… Не замерзла ночью-то?
Моя рука выскользнула из-под тряпья – мужик взял меня за запястье и собирался уже засунуть руку обратно, под покрывало.
– А ручки-то барские, гладенькие… Не из простых ты, да? А это что? Это что у тебя на ладонях? А ну стой! Тпрууу!
Остановив лошадь, мужик судорожно сдернул покрывало с моих стоп, потом с переполненными ужасом глазами подошел опять к голове:
– А ну открой рот! Рот открой, я тебе говорю!
Я, ничего не понимая – открыла рот. Мужик ухватил меня за нижнюю губу и вывернул ее наружу. Лицо его побелело, глаза округлились от испуга:
– Так и есть… Язвы у тебя, девка – на ладонях, ступнях и во рту… Наверняка и на срамных местах, но я там смотреть не буду… Заразили они тебя, девка… Срамной болезнью заразили… Я-то ее знаю, в казармах насмотрелся…
Огорченный мужик отошел от меня в раздумьях. Где-то недалеко шумел водопад, оглушительно распевали птицы… Наконец он обернулся.
– Прости, не могу я тебя домой отвезти… У меня жена и пятеро ребятишек, мал-мала меньше… Да и других людей там полно. Боюсь я за них. Прости, милая – этот бесхитростный русский мужик стоял и плакал передо мной. – Знал бы – ни за что бы не взялся везти тебя… Я понимаю, что ты не виновата… Мне ведь солдат сказал – груз отвезти нужно… Да и заработать прилично… Будь прокляты они, кто тебя так попортил! – крикнул он в сердцах и стукнул кулаком по телеге. Потом опять отвернулся – наверное, плакал…
Видимо, все же решившись – он поплотнее завернул меня в покрывало, взял на руки и куда-то понес. Мы подошли к водопаду – я слышала его шум снизу. Мужик смотрел мне в глаза, по его обветренным щекам катились слезы.
– Как зовут-то тебя?
– Мила.
– Ты понимаешь, что я сейчас сделаю, Мила?
Я выразительно закрыла глаза.
– Прости меня, Мила. По крайней мере – это будет быстро и не больно. Ты ведь не жилец уже – ты это понимаешь? А деньги эти грязные я отнесу в больницу, на лечение людей с такой же вот болезнью… И свечку поставлю за упокой души твоей, Мила… Какой бы ты там веры ни была… Простишь ли ты меня?
Я опять закрыла глаза.
– Прости меня, Мила… И прощай. – Поднатужившись, мужик бросил меня в водопад.
***
Я пришла в себя, потому что кто-то тянул меня за ноги. Тянул по воде. Я попыталась вспомнить – что же со мной произошло, но память отказывала – только грохот водопада и окружающая меня вода… Приоткрыв глаза, я увидела спину мужчины с длинными седыми волосами в холщовой рубахе – он тащил меня куда-то, наверное – к берегу. На всякий случай я опять закрыла глаза – пусть лучше думает, что я мертвая. Вытащив меня на глинистый берег, он присел где-то рядом, а потом вдруг горько заплакал:
– Ну как же так можно?! Да что же вы за существа такие? Да какое же еще существо так относится к особям своего вида?! Ну как же можно было такое вот сделать? Девочка ведь еще, почти что ребенок… – человек плакал, горько и безутешно по чужой и незнакомой ему девушке. Я приоткрыла глаза. Увидев это, он вскочил с камня и вытер слезы.
– Так ты жива?! Ну, слава богу! Крепись, девочка – я тебе так просто умереть не дам! – Он подхватил меня на руки и куда-то понес. Я вспомнила крестьянина, предыдущего моего благожелателя – и решила предупредить:
– Болезнь у меня… Заразная…
– Да? А ну-ка, ну-ка… – сказал он совсем без испуга, а даже с каким-то интересом. Аккуратно уложив на траву, он принялся меня осматривать – ладони, живот, стопы, залез ко мне в рот и осмотрел губы и язык с нижней стороны, а потом даже завернул край… э… половых губ и туда тоже заглянул. Учитывая то, что я и так лежала перед ним голой, так как мое покрывало осталось где-то в водопаде – то меня это уже не особенно и смутило. Он сказал:
– Сифилис у тебя, дорогуша. И довольно запущенная стадия… За меня не беспокойся – сифилис в основном передается половым путем или через кровь. Ни так, ни эдак мы с тобой контактировать не будем. – он усмехнулся – Есть, конечно, и вероятность случайного заражения – но тут уже дело иммунитета, а он у меня в порядке. Так что обо мне не переживай – думай только о себе. Ты обязательно будешь живой и здоровой – просто прими это как данность…
Как ты уже догадалась – это был наш общий знакомый, Учитель. Я просто каждый день благодарила бога, что он послал меня к такому человеку. Очень долгое время я не могла прийти в себя – не могла ни ходить, ни даже вставать. Он принес меня в небольшой шалаш на берегу водопада – и там мы с ним и жили. Он не кормил меня, только поил водой из этого же водопада, каждый день заносил в него и мыл. Всю, как ребенка. Кроме того, с помощью стебля какого-то растения он устраивал мне клизмы, как он их называл. Но, чтобы я не боялась, он подробно рассказывал мне – что делает, зачем и как. Я совсем потеряла счет дням, один день был похож на другой – процедуры, разговоры, разговоры, разговоры… Причем односторонние, потому что я пока нее найти могла в себе ни сил, ни доверия – чтобы рассказать свою историю. Ограничилась только именем. Однажды я попросила дать мне какую-то одежду – я уже сама понемногу ходила – медленно, но зато сама. Учитель мне ответил:
– Я стар, Милуша – так что твое стеснение беспочвенно. И даже если бы я был моложе – я отношусь к тебе как к дочери и не вижу в тебе сексуального объекта. А других людей здесь нет. Так что не забивай свою прелестную головку всякой ерундой – и пусть твое бедное тельце получит максимум солнечной и воздушной энергии. Если уж совсем невмоготу – можешь ходить в одеяле, которым ты пользуешься ночью… Мне ведь больше нечего предложить тебе, разве что свою рубаху – но тогда я буду ходить голым, а это уже было бы некрасиво во всех отношениях – Учитель заразительно рассмеялся. Удивительный человек – он почти в любом событии умеет найти что-то хорошее, а плохое делает мелким и незначительным.
Мы долго жили там с ним – однажды я все же доверилась ему и рассказала всю мою историю. Он меня не торопил, вопросов не задавал и терпеливо ждал, когда я сама решусь.
Что удивительно – я ничего не ела все эти дни, а сил у меня прибывало. Учитель сказал – это потому что я «даю организму возможность восстановиться, а не заниматься перевариванием пищи и ее выводом». Со временем прошли внешние увечья – синяки и ссадины, зажили рубцы от веревки на руках. Позже начали сходить ужасно зудящие язвы на теле. И в один прекрасный день я поняла, что здорова – я не нащупала язв при купании. Нигде. Когда я сказала об этом Учителю – он очень обрадовался, посоветовал еще какое-то время поголодать «для полного обновления крови» и потом еще столько же выводил меня из голода – какие-то разбавленные соки ягод, причем разбавленные водой по-разному – в первые дни вкус почти не чувствовался, а потом все гуще и гуще… Ну и так далее – в итоге он вывел меня на еду, которую ел сам. Я провела вместе с ним все лето и начало осени. Уже стало холодать, и он отвел меня в деревню. Я боялась идти к другим людям, но он пообещал мне, что не даст меня в обиду… И мы пошли – я, замотанная в меховое одеяло, и мой Учитель и спаситель… Так что я ему обязана буквально всем. Ты как там – спишь?
За время Милиного долгого рассказа я полностью пришла в себя – как всегда, осознание того, что кто-то намного несчастнее меня и больше нуждается в сочувствии – вывело меня из комы, в которую я вошла, еще когда Сашка убил Домку…
– Нет, Мил – я не сплю. Твой рассказ, конечно – никого не оставит равнодушным. Мне очень жаль тебя, ты пережила действительно страшные события… Что касается меня – у меня все проще – ведь Сашка не чужой мне человек, мы с ним жили четыре года и регулярно спали, просто, конечно – не так грубо… Да и я – не молоденькая девственница, как ты была тогда…
– Ну вот видишь – ты уже и говоришь… Значит, не зря я рассказывала – устало произнесла Мила – а теперь давай спать, а то скоро и ночь закончится…
– Давай… – все еще сжимая ее руку, я заснула.
Глава 5
Проснувшись утром, я увидела перед собой лицо Милы. Вспомнилась моя прошлая ночевка в их домике – когда я с Алексеем шла в деревню на костыле – как все тогда было тихо и мирно – Олег был жив, и Домка… Вспомнив о вчерашних событиях, я расплакалась. Мила открыла глаза и уселась на печи.
– Проснулась? С добрым утром! Давай на улицу выйдем, развеемся, да и посмотрим – как там милый мой…
Мы вышли из домика – теплое солнышко играло пятнами на хвое под ногами. Ефима нигде не было видно. Какое-то время мы стояли, прислушиваясь. Потом Мила тихонько позвала:
– Ефи-и-им!
Часть веток на крыше их домика зашевелилась, и оттуда выполз сонный и помятый Ефим. Вот так замаскировался – ни за что бы не заметила, если бы он сам не вылез!
– Доброе утро, любимый! Замерз?
– Есть немного… И вам доброго утра! Как спалось? Таня, я вижу – пришла в себя уже, да? Взгляд-то живой…
– Да, спасибо, Ефим – мне намного лучше… И спасибо вам обоим – за то, что спасли меня вчера…
Мила ответила:
– Да пожалуйста… Только я вот так и не пойму – почему же ты вчера такая была, если говоришь, что не в изнасиловании дело?
– Они вчера Домку убили. И Олега, возможно, тоже – я опять сорвалась в плач.
Ефим сразу решил это дело пресечь:
– Ты уверена? Погоди плакать – может и не из-за чего… Ты тела-то видела?
– Нет… – и я все подобно рассказала им, всю сцену у реки.
Когда я описывала поступок Алексея, Ефим чему-то развеселился и даже покачал головой.
– Эх, алексайос! Вот уж точно греческий дьявол! Все в своем духе – так и не остепенился, не смотря ни на что!
– Это ты о чем вообще? И откуда ты знаешь про греческого дьявола – Виктор рассказал?
– Да что мне твой Виктор… Уж не знаю – в чьей жизни алексайос отличился больше, чем в моей…
– Так ты что – тоже оттуда? Откуда и Алексей?
– Ну да.
– И знаком там с ним был? А почему же он здесь виду не подавал, что вы знакомы?
– Ну как вам сказать… Я с ним знаком, а он со мной – нет…
Тут уже подключилась и Мила:
– Ну расскажи – интересно же! Ну пожалуйста…
– Эх, девоньки… Ну так уж и быть – расскажу.
***
– Начну с самого детства – когда я впервые увидел алексайоса – так его называли греки и мы тоже – ну, моя мать и жители нашей деревни. Все мы о нем знали, некоторые встречали – но солдатам его не выдавали, хотя награда за него была обещана немалая… Очень много добра он нам принес, причем бескорыстно, никогда никакой платы не брал и даже в дома не заходил, когда звали отблагодарить хоть угощением… Так вот – как-то мальчишкой пас я коз в горах, а козы – они создания резвые, скачут по каменистой горе, как по земле…