Я кинулась к цветку, чтобы в свою очередь не дать ему поранить Герхарда, но неожиданно, в тот момент, когда я совсем этого не хотела, пришли мои буквы и цифры, пришли и сделали невозможными точные движения, заполонили все. Сначала я не могла в них разобраться, и они не уходили, как бы я ни старалась. Я сжала руками виски, остановившись на поле битвы. Цифры и буквы загораживали все. И тогда я подумала: если я не могу их убрать, я должна их понять.
Сначала я плавала между кривых формул и случайных слов, а потом они начали встраиваться в мое сознание. И я поняла все, все для всех поняла. Я закричала:
- Стойте! Глаза! Ловите глаза! Уничтожайте глаза! Глаза это его мозг!
Я услышала голос Астрид, еще более злой, чем обычно.
- Что за чушь?!
- О, думаю Констанция знает, что говорит! Она же у нас девочка-гений.
Адриан был как всегда многословен, но голос его звучал прерывисто, как после долгой пробежки. Вероятнее всего, он не был ранен. Наконец, цифры и буквы рассеялись, и я всех увидела.
Все болото представляло собой поле битвы, кое-где я видела смешанную с грязью кровь, и видела ее очень ясно. Астрид и Адриан вместе прижимали к земле цветок, Аксель затолкал Делию куда-то в кучу веток, а сам пытался пробраться к дереву в середине болота, используя свой дурацкий меч, как палку, чтобы щупать почву.
Герхард возился с моим цветком. А чудовищное дерево запускало все новые и новые лозы. Одна из них стремилась точно ко мне, я бросилась в сторону, как героиня фэнтези, пытающаяся увернуться от огненного шара, снова угодила в грязь.
Мой призыв подействовал. Астрид рванулась вперед, пока Адриан удерживал один из цветков. Она принялась, как светлячков, ловить сияющие глаза. Сжимала их в руках, и брызгал сок. Я поймала ближайший ко мне, он был неприятно-теплым, склизким. Раздавив его в ладони, я ощутила, как лопаются ткани.
- Так! - крикнул Аксель. - Работаем в парах! Один защищает офтальмолога, другой удаляет глазки!
План был понятен инстинктивно. Дерево все же не отточило свои совершенно не свойственные растениями рефлексы. Движения у него были быстрые, но не совсем точные. Как разделиться Аксель не упомянул, но я знала, что Астрид и Адриан в любом случае работают сообща, и что я совершенно точно ничего общего не хочу иметь с Акселем. А Герхард уже спас меня сегодня. Договариваться не было смысла, и я крикнула:
- Герхард!
Он меня понял, ногой втоптал цветок, метнулся ко мне. Во всем происходящем было что-то от детской игры, щедро сдобренной жирной грязью, кровью и адреналином. Мы носились по болоту, влипая в лужи, вереща и ловя светящихся крохотных тварей. Они были медлительные, но их было много, с нами все обстояло совсем наоборот. Кроме того, лоз было на три больше, чем нас. Теперь я их сосчитала, лоз было девять. И если с одним стеблем можно было справиться, то два норовили застать врасплох. Герхард перехватывал меня, иногда вцеплялся в стебель, старался пригвоздить его к земле, пока я подпрыгивала, ловя неразумные, не пытающиеся сбежать глаза. Иногда они дергались чуть в сторону, но это было и все, на что эти глаза были способны. Постоянно надо было двигаться, иначе зубастые твари вцепились бы в нас, а так они не успевали сфокусироваться, и глаз становилось все меньше, а вместе с этим падала точность бросков. И на секунду я представила, что мы - на безумной цепочной карусели. Все вертелось, голова кружилась. Вместо длинных цепочек вокруг летали стебли безумного растения, а передвигаться нужно было самостоятельно, иногда еще и перепрыгивая через уродские цветы, впившиеся в землю. Их грязные пасти стремились меня достать, но Герхард всегда успевал вовремя. Я услышала, как кто-то вскрикнул, но не поняла, Делия это или Астрид. Нельзя было останавливаться, нужно было продолжать движение и ловить налету эти дурацкие, страшные глаза.
И тогда я засмеялась, и Герхард подхватил мой смех. Картинка двоилась в глазах, я бежала по болотной грязи, водя хоровод вокруг чудовищного дерева, и я же летела над землей, окутанная облаком запаха сахарной ваты и поп-корна, а подо мной сияли огни парка развлечений. Я летела и летела, наполовину охваченная страхом, а наполовину восторгом, и внизу сияли цветными пятнами, смазанными от моего бесконечного движения, родители. Папа махал мне, а я не видела этого, но он потом сказал. Как же все это было давно. Тогда руки у меня были липкие от яблока в карамели, которое упало с ненадежной, тонкой палочки прямо мне в ладони. И я подумала, что это здорово - потому что я его не уронила.
Сейчас мои руки были липкие от мерзкой древесной лимфы, чего-то среднего между соком и кровью. Коленки были грязные и саднили, в другой раз меня бы вывернуло от отвращения, от одной мысли о том, что кровь моя смешивается сейчас с болотной жижей, которой тут в избытке. Но сейчас все было по-другому. Я подпрыгивала, хватала сияющие глаза, выдергивала их из-под веток, и я знала, что Герхард рядом. Слышала, как он тоже смеется.
- Гляди, Герхард с Констанцией чокнулись! - крикнула Астрид. Но ее голос тоже дрожал от удовольствия. Я уверена, всему этому было физиологическое объяснение. Может, так действовал адреналин, а может - недостаток кислорода. Я впала в эйфорическое состояние, никогда прежде я не испытывала ничего подобного, никогда моя радость не была такой простой. Может быть, дерево выделяло какие-то пары? Нет, у меня не было объяснения, хотя я могла найти его в любой момент. Если уж я что-то и поняла за мое пребывание в Аркадии, так это то, что единственная на свете истина, которую можно познать в полной мере, истина, не опирающаяся на бесконечное множество изменчивых факторов состоит в том, что все устроено очень сложно. И далеко не всегда нужно понимать всю эту сложность для того, чтобы наслаждаться чем-то.
- Как здорово! - крикнула я. - Просто невероятно!
Движения дерева становились все медленнее, они угасали, как угасал и блеск его глаз, скрадываемый мной и моими братьями и сестрами. Все менялось. Опасность схлынула, скорость тоже. Наконец, я поймала последний из кошачьих глаз с вертикальным зрачком, раздавила между пальцами, отбросила и без сил упала в грязь. В третий или даже четвертый раз, и уже по своей воле. Герхард упал рядом, мы оба были красные, мокрые, измученные. Я сказала:
- Чувствуешь отвращение к себе?
Я еще не чувствовала. А он, наверное, не чувствовал подобного никогда. Я хотела было сказать что-то еще, но он поцеловал меня. Его губы были горячими, а язык - прохладным. Я не ожидала от него такого напора, все было романтично и одновременно слишком. На секунду меня даже сковали неловкость и страх, он был порывистый и почти грубый, и я испугалась, но стоило мне коснутся его плеча, даже не оттолкнув, а только обозначив такую возможность, как он отстранился.
- Прости, Констанция, - быстро сказал Герхард. - Я не хотел тебя обидеть.
А я не нашлась, что сказать, поэтому выпалила только:
- Ты не обидел. Все в порядке.
Я не знала, что щеки мои могут гореть еще жарче. Поднявшись, я осмотрела местность. Огромное дерево, вокруг которого мы водили хоровод было бездвижно, как и полагается дереву. Внутри него еще бродили древесные соки, оно еще пахло жизнью, но я знала, теперь оно мертво. Скоро оно засохнет.
- Древесный король мертв, - сказал Герхард. - Может, мы даже освободили его народ.
И я поняла, что ему плохо оттого, что мы убили это чертово дерево. Вот что было в нем самым странным: жалость к созданиям, которых я и не думала жалеть. Погасшие, пустые, растерзанные глаза валялись вокруг, как упавшие ягоды или крохотные плоды.
Астрид потирала ногу, а в плече Герхарда все еще красовалась та ужасная, сиропно-липкая рана. Остальные, по крайней мере на первый взгляд, были в порядке. Делия постучала по древесной коре, потом сказала:
- Да, реально помер.
И тогда все мы, одновременно, даже Аксель, с чьего меча струились капли зеленоватого древесного сока, даже Адриан, который задумчиво смотрел на воду секунду назад, засмеялись, как чокнутые. Как же было здорово избежать смерти. Все мы были грязные, настолько, что под слоем грязи было не различить цвет нашей одежды. Впрочем, на всех кроме Акселя все и без того было черным. Мы смеялись минут пять, и мне даже стало тяжело дышать, но остановиться я не могла. Потом все замолкли, как-то разом, будто опустошив все запасы смеха, хранившиеся внутри и ждавшие этого часа. Было тихо, ни шороха, ни треска - здесь не жило ни единого зверька. Я слышала дыхание Герхарда, и мне казалось, хотя вероятнее всего это была моя фантазия, что я слышу, как кровь вырывается из его раны.
Наконец, Адриан сказал:
- Поздравляю, друзья. Может, вернемся в замок и переоденемся?
- О, нет, возвращаться для слабаков, - сказал Аксель. Он перерубил мечом ближайшие к нему ветки и двинулся дальше.
- В любом случае, мы выбрали лучший путь, - беззаботно добавил он. Я задохнулась от возмущения.
- В смысле лучший путь, Аксель?! Нас здесь чуть не убили.
- Да, и давай лучше даже не вспоминать из-за кого, Констанция. Если ты такая неловкая, стоило предупредить меня, и я понес бы тебя на руках!
- Заткнись, Аксель! - рявкнула Астрид. Рана на ее ноге была не очень большая, но меня пугала грязь вокруг нее. Впрочем, этот испуг скорее был делом привычки и воспитания. Я уже знала, что в Аркадии нельзя умереть от заражения крови или столбняка. Список способов, которыми можно было довольствоваться в этом удивительном месте вообще был довольно узок. Голод, болезни, старость, все то, от чего человек в мире над Аркадией имеет больше всего шансов умереть, было совершенно неважным. В Аркадии была возможна только насильственная смерть.
- Вы как всегда меня недооцениваете. Я спас вас от смерти!
- Вообще-то, - сказал Герхард. - Это Констанция нас от нее спасла.
И тогда я поняла, что да - ведь я и спасла нас всех. Выход из ситуации, в которую мы попали был совсем не очевидным, но я и моя магия пригодились. Я - героиня. Я спасла на всех. Я ожидала почестей или, по крайней мере, душевного и многоголосого "Спасибо, Констанция", но ничего подобного не получила. Вместо этого Аксель картинно приложил руку к сердцу, так же картинно закатил глаза, и все накинулись на него.
- Почему мы просто не могли идти по течению реки? - спросила Делия.
- Ты решил повыпендриваться перед нами, да?! - зарычала Астрид.
- Скажи, Аксель, неужели ты не чувствуешь ни грамма раскаяния? - поинтересовался Адриан.
Словом, все были заняты им, а про меня совсем забыли. И сама я тоже не выдержала.
- Ты серьезно считаешь, что хорошей идеей было прийти сюда?
Аксель поднял руки, покачал головой.
- Какие своевременные вопросы, друзья. Нет, нет, и нет! Просто если бы мы шли по течению реки, то попали бы в Бурю перед Холодными Лесами. Множество путников, прежде пытавшихся преодолеть ее, умирали. Буря никого не щадила.
- Ты можешь перестать представлять, что ты в фильме Питера Джексона, и объяснить? - спросила Делия. У нее у единственной хватало терпения общаться с Акселем. Еще, вероятно, мог справиться Адриан, но он всегда очень ловко избегал долгого общения с ним.
- Хорошо, - сказал Аксель. А потом развернулся и снова двинулся в заросли, и мы последовали за ним. Никому из нас этого не хотелось, но никто из нас и не желал нарушать приказы Неблагого Короля. Если Аксель был назначен нашим командиром, его стоило слушаться. Я слишком хорошо знала, сколько смертей Отец Смерти и Пустоты принес своим детям. Я знала, что он принес и саму смерть. Неблагой Король, пожалуй, был последним человеком, которого я бы ослушалась. Остальные, я полагала, думали о том же самом, только по-другому это мотивировали. Адриан и Астрид, наверное, были убеждены в том, что с них от выполнения приказов ничего не убудет, Герхард мог думать, что отрабатывает таким образом родительский долг, Делия могла считать, что лишние проблемы ей не нужны. Но правда была, в общем-то, одна на всех. Отца Смерти и Пустоты нужно было либо слушаться, либо умереть.
Я так и вовсе никогда его не видела, а приказы Неблагого Короля передавал Аксель. И все же его присутствие чувствовалось, очень часто. Иногда я могла просто сидеть в своей башне, выписывать в своих книгах причинно-следственные ряды, стараясь рассчитать наиболее разрушительные повороты колеса истории, которые могли бы совершиться в будущем. Я теряла ощущение времени за этим занятием, комбинаторика, которой я занималась, бесконечно увлекала меня, и я забывала о том, что я нахожусь в мире, в котором не желаю быть. Я забывала о моей нормальной жизни в Стокгольме, о прежних мечтах, об одиночестве. Для меня ничего не существовало. Но кое-что всегда могло вывести меня из счастливого забытья.
Ощущение его присутствия появлялось резко. Больше всего оно было похоже на странные переживания чужого взгляда во сне, от которых иногда просыпаешься, как от кошмара. Или, может быть, на дурные предчувствия, которые не всегда оправдываются, но невыносимо тяжелы в момент их переживания.
Да, наверное, это была именно тяжесть. Я ощущала ее рядом - тяжесть взгляда и тяжесть самого существования Неблагого Короля. Иногда меня охватывала дрожь, а иногда в груди разворачивался колкий, вызывающий спазмы страх.
Он никогда не проявлял себя открыто, не говорил. Он смотрел и чего-то ждал, а потом будто исчезал, и тогда я улыбалась от счастья. Он был как неотвязные мысли о смерти, которые приходят с темнотой. Ощущение это ни с чем нельзя было спутать, будто мир оказывался загорожен тяжелой, темной пеленой, таким огромным горем, что больше ничего, кроме него не было. Но как только Неблагой Король уходил, все прояснялось, просветлялось.
Так могут воздействовать на человека, наверное, только безумие и смерть, ничего страшнее в мире и нет.
Словом, когда Аксель пошел вглубь леса, я двинулась за ним, почти не задумываясь. Все-таки страх был во мне намного сильнее злости. Аксель рассуждал:
- Что случилось бы, если бы я повел вас на верную смерть? Был бы доволен Отец? Нет! Были бы довольны вы? Сомневаюсь! В Аркадии не так уж много способов умереть, но попасть в Бурю - самый верный.
- И поэтому ты повел нас в болото?
- Да, поэтому я повел вас в болото. Скоро мы обойдем Бурю, и вы увидите, от чего я вас сберег. И скажете мне: спасибо.
- Сомневаюсь, - сказала я, но Аксель только отмахнулся, как будто наше мнение по этому вопросу его совершенно не волновало.
Я заметила, как темно стало без сверкающих глаз. Теперь я и не сказала бы, что над головой был день. Неба почти не было видно, деревья сгрудились так тесно, что приходилось продираться через них практически с кровью. Я избегала смотреть на Герхарда. Мне и раньше иногда было неловко с ним. Он был дурачок, это не было плохо или противно, но просто стоило иметь в виду. И этот дурачок знал больше меня. В какой-то другой сфере за пределами букв и цифр, куда мне хода не было. Иногда он смотрел, и я понимала - что-то знает обо мне, что-то, что я, быть может, и сама еще знаю не в полной мере. У него был особенный взгляд, внимательный и в то же время как бы сквозь. Сфокусированный на чем-то помимо меня. А может на чем-то, что и есть настоящая я. Я старалась воспринимать его так же, как остальных, но мне это не удавалось. Он был другим, со своей рассеянной мечтательностью и странными, светлыми глазами. Мне было стыдно считать его кем-то вроде юродивого, блаженного городского сумасшедшего, но я не могла с собой справиться. И в то же время мне было приятно быть с ним рядом, и даже поцелуй, если вдуматься, был приятен. Никогда прежде я, по крайней мере, не испытывала подобного трепета, целуясь с парнями. Вообще-то, я и целовалась раз шесть от силы, в школе. И всегда с мальчиками, которым я нравилась больше, чем они мне.
Кто-то щелкнул пальцами у меня перед носом, я вздрогнула.
- Эй, Констанция, у тебя психотравма? - спросила Астрид. Я хотела сказать ей "отстань", но просто помотала головой.
- Скорее я волнуюсь, куда еще нас может привести Аксель, - добавила я чуть погодя.
- О, друзья, у меня еще множество вариантов!
И как он всегда слышал, что о нем говорят? Будто у него были локаторы, улавливающие упоминание его имени на любом расстоянии.
- Может нам сбежать? - тихо сказала Астрид. Я едва расслышала ее шепот, хотя она склонилась ко мне. Я твердо сказала:
- Вот уж точно - нет. Я не собираюсь умереть из-за вашего желания помыться.
Я даже нос вздернула. Всегда ненавидела себя за это движение, но мама говорила, что получается по-польски надменно, правильно.
- То есть, ты предпочтешь умереть из-за придурка?