Такой извращенный, олененавистнический Вудсток. Я должна была чувствовать к ним неприязнь, но у меня не получалось. Впрочем, это наверняка пройдет, когда они решат выпустить нам кишки.
- А что еще известно о Потерянных? - спросила я.
Но вместо кровавых подробностей, которых я ожидала, я услышала:
- Да ничего особенного. Живут своей жизнью, какая уж им доступна. Стараются не попадаться на глаза Неблагому Королю, боятся, что он завершит их превращение. Цепляются за остатки своей души. Их вожак, Жадина, вроде бы за ними следит, он поумнее.
Я нахмурилась. Мне совсем не нравилось, как он об этом говорил. Астрид выразила свою мысль за меня:
- Короче, не сладко им здесь, а ты еще и издеваешься.
- Лучше подумайте о том, как там Герхарду и Констанции.
Я всматривалась в темноту, пытаясь увидеть их силуэты или хотя бы силуэты их клеток. Но темнота была изменчива, она отступала перед людьми у огня, но позволить мне увидеть моих брата и сестру не могла.
- На случай если мы умрем, Делия, мне жаль, что ты не сходила со мной на свидание!
Голос Акселя вытянул меня из забытья, и я почувствовала благодарность за то, что своими глупостями он вырвал меня из хватки волнения.
- А я жалею, - сказал Адриан. - Что этот разговор происходит при мне.
- А я жалею, - добавила Астрид. - Что нельзя дать в табло тому парню, который нас сюда притащил.
А я, наконец, сказала:
- Я жалею, что здесь не кормят.
Мы засмеялись. Сегодня мне то и дело было с ними хорошо. Наверное, общие беды и страхи и вправду сближают. Мы сидели в разных клетках, но были, кажется, близко-близко, как после истории с деревом на болоте. Я снова пожалела, что Герхарда и Констанции рядом нет.
А потом я увидела, как к нам направляются Потерянные. Они двигались странным образом, вселявшим в меня волнение и вину. Многие их из них пошатывались, как мертвецки пьяные, другие же непрестанно дрожали, как некоторые из моих монстров. Я подумала, что соскучилась по Говарду и Эдгару. И что зря я их никогда не жалела.
Мой кинжал изъяли, и я увидела его болтающимся на поясе какой-то девчушки, она то и дело поглаживала его с той радостью, которую дает нам приобретение новой, красивой вещи. Чувство совершенно детское, очень знакомое. Я посмотрела на ее лицо, испещренное то ли двигающимися под кожей темными венами, то ли странного вида червями, живущими в ней. Она вместе со вторым Потерянным, крепким парнем со слепыми бельмами вместо глаз, открыла засов, вытащила меня. Грубовато, но вполне терпимо.
- Эй! Куда вы ее ведете? Подождите! - крикнул Аксель. Астрид принялась стучать по прутьям клетки, и только Адриан помахал мне.
Мы пошли через лагерь, меня держали с двух сторон. Я шла по подтаявшему снегу и мокрой земле, между кострами. Я ощутила и другие запахами, кроме бьющего в нос аромата мяса, вызывавшего отвращение и аппетит одновременно. Пахло травами и горькими, кислыми ягодами, брусникой, наверное. Этот северный, неприветливый край мог бы вызвать у меня чувство легкой ностальгии по Швеции, но нет, не вызвал. Я спросила:
- Вы убьете меня?
Нам навстречу шли еще двое Потерянных. Наверняка, они шли за Акселем, Астрид или Адрианом. Нас все-таки боялись, боялись, как бы мы чего не выкинули. А мы и не могли - моих монстров тут не было, сила Адриана, судя по тому, что он вообще здесь, не особенно помогала, Герхард мог максимум рассказать, когда мы умрем, Констанция рассчитать, как быстро будут обескровливаться наши тела, к примеру, а у Астрид вообще никакой силы не было.
Словом, не были мы так опасны, как они о нас думали. Но может и они не были так опасны, как думали мы.
Никто не мне отвечал. Я повторила, обращаясь к девушке:
- Вы убьете меня?
Мы с ней даже были немного похожи - у нее были темные, как у меня волосы, бледная кожа и светлые глаза, и даже наши черты имели определенное сходство. Было странно видеть извивающиеся под ее кожей вены. Я словно посмотрела в зеркало и увидела там нечто отвратное, что-то из того, что воображала себе после Хеллоуиновского марафона фильмов ужасов в прошлом году. Да уж, тогда Хеллоуин лучше удался.
Девушка некоторое время шла молча. Она кусала губы, будто сдерживаясь, чтобы не ответить мне. Вены на ее лице жили своей жизнью, уходили под ненадежное, плохо сшитое одеяние из шкур.
- Ты - молчи, - сказала она, наконец. В голосе ее была строгость, но такая, словно она скорее пыталась казаться злой, чем была таковой. Я услышала за спиной голос Астрид. Ее вели на приличном расстоянии от меня, но такие мелочи никогда не были для нее помехой.
- Давай, тронь меня еще раз, и я покажу тебе ярость Принцессы Воинов!
Это она, конечно, преувеличила. Скорее всего сама фраза была взята из "Зены, королевы воинов" и чуть адаптирована к ситуации. Я не выдержала и едва не засмеялась.
Меня привели к круглой арене, огороженной костяным забором, где каждую балку венчал металлический, острый наконечник. Сначала я увидела Герхарда. Он был без сознания, бледный, губы его приобрели почти синий оттенок. Он не стоял на ногах, но его поддерживали в вертикальном положении двое Потерянных в перекинутых через плечи шкурах, на которых еще топорщилось мясо. В центре я увидела алтарь, будто склеенный ребенком из бесчисленного количества костей. Алтарь был нелепый и пугающий одновременно. Он не имел определенной формы, нагроможденные кости разных размеров, степени остроты и формы топорщились в разные стороны. Примерно такие же произведения искусства я в семь лет составляла из зубочисток.
Только вот детскость и нелепость алтаря придавали ему пугающий вид. На нем лежала Констанция.
Ее голова была запрокинута, она тоже была без сознания, тело казалось совсем маленьким, незначительным на фоне протяженного алтаря. Жадина стоял над ней и вливал ей в рот кровь из мехового подобия фляги, испачканного и влажного. И я подумала, сложно сказать, почему, что они уже отравили Герхарда, что он не без сознания, как я сначала совершенно автоматически подумала, а мертв.
А теперь они травят Констанцию, и она умирает. Словно в доказательство моим словам ее неподвижное тело прошила легкая дрожь. Видимо, не только меня посетила эта ужасная догадка. Я и не думала, что одна мысль о смерти Герхарда и Констанции вызовет у меня столько ужаса, но я словно не могла сдвинуться с места.
Астрид крикнула:
- Не смей их тронуть!
И, в принципе, от этих слов было бы мало толку, но Астрид кое-что громко добавила, так что услышали точно все. Наверное, где-то на пути к нам убивался Аксель, мечтавший об этой минуте.
- Я вызываю тебя на бой!
И если раньше вокруг то и дело доносились обрывки чьих-то коротких разговоров, то теперь все захлестнул только треск многочисленных костров, показавшийся мне очень и очень громким.
Жадина поднял голову, посмотрел на Астрид. У него были покрасневшие, выглядевшие розовыми под отсветом костра белки глаз. Бледные губы задвигались будто бы в усмешке, под которой не скрывалось зубов. В этот момент он был особенно страшным, еще страшнее, чем когда скидывал свои бесформенные одеяния.
Потерянные замерли, и даже шепот их смолк. Я обернулась на Астрид, и никто меня не остановил. Она стояла прямо, глаза ее были совершенно злыми, такой злости я прежде ни в одном человеке не видела, эта злость даже будто бы делала жарче костры, которые цвели вокруг.
- Нет-нет-нет, разумеется, она не подумала, что говорит, - начал было Аксель, но Жадина сказал, перебив его с варварской властностью, будто слова Акселя для него совершенно ничего не значили.
- Вызов принят. Выходи.
Потерянные вокруг начали раскачиваться, будто все мы были на концерте и заиграла хитовая песня, ради которой все и пришли.
- Астрид, не смей! - крикнул Аксель. Может он даже волновался. Адриан, наверное, волновался больше, однако он знал, что отговаривать Астрид бесполезно. Она растолкала мерно раскачивавшихся Потерянных, которые теперь не останавливали ее и даже не смотрели на нее. Они вообще не отвлекались от своего занятия, и их движения были такими синхронными, будто разум у них был один на всех, как у пчел в ульях и муравьях в муравейниках.
Я снова посмотрела на залитую кровью Констанцию. Я не понимала, это ее кровь или может быть кровь, которой ее поили. Мне стало грустно, и я впервые поняла, почему взрослым не нравится, что я гот.
Потому что смерть это не круто, и они не хотят о ней помнить.
Потому что это последняя Констанция, которую я увижу, других не будет. Не будет Констанции, которая смеется и которая ругается, и Констанции, которая расчесывает волосы. Не будет Констанции, которая сцепляет пальцы и расцепляет их снова и снова, как только задумывается. Никакой другой Констанции больше не будет. А может и никакого Герхарда. Так вот все просто. И никаких черепов, крестов и черной помады не нужно будет, чтобы никогда об этом не забывать.
Я по-настоящему поняла, что такое смерть. И что за драгоценные камни приносят мои монстры. Мне не понравилась эта мысль. Впервые этот сказочный мир стал казаться мне не жутким, не волшебным, а по-настоящему страшным.
И меня окружала сотня по-настоящему мертвых людей.
Ветер стал пронизывающим до костей, и я испугалась, что Буря уже рядом.
Астрид открыла ворота едва ли не пинком. Жадина оставался неподвижным, будто был картинкой, которую кто-то приклеил в этот ночной пейзаж, а волосы Астрид развевались от ветра и были похожи на локоны костра.
- Чего ты хочешь? - спросил Жадина. Голос его был спокойным, и даже сипение, вырывавшееся из его глотки не казалось таким болезненным. Они стояли друг напротив друга, принцесса и вождь.
Астрид сказала:
- Отпусти нас. Я не хочу забрать твое племя или вроде того.
- Ты можешь загадать все, и я выполню это. Ты хочешь, чтобы я просто отпустил вас?
- Еще я хочу переодеться и поесть. И чтобы нога не болела.
Да, подумала я, Астрид можно доверять. Самое главное она упомянула. А потом мой взгляд наткнулся на бледного Герхарда, и я почувствовала стыд за то, что думаю о еде. Я была бесчувственной и одновременно не по-своему стыдливой.
- А если ты проиграешь, - сказал Жадина после паузы. - Я хочу, чтобы твои друзья поглядели на Хрустальный Грот.
- То есть, ты больше экскурсовод, чем убийца?
- Ты не поглядишь. Тебя я убью, - сказал Жадина. Но для него явно было важно, чтобы Астрид согласилась. Она кивнула. Тогда Жадина взял костяной клинок и дотронулся им до своей щеки, надавил так сильно, чтобы выступила кровь. Он крикнул:
- Верните ей оружие.
Почти тут же кто-то бросил за ограду кинжал. Он приземлился в снег, свет огня не доходил до него, и кинжал выглядел пятном из темноты, будто кто-то вырезал кусок снега в фотошопе.
Астрид подхватила кинжал. Жадина постучал пальцем по своей окровавленной щеке.
Астрид кивнула. Они понимали друг друга намного лучше, чем я думала. Она порезала свою щеку, не поморщившись и, кажется, сама была удивлена этому.
Все было готово к бою, и напряжение стало таким ощутимым, будто сам воздух был напоен электричеством.
А потом посреди этого невероятно жесткого, ощутимого пространства вдруг раздался стон Констанции, я отшатнулась, Аксель рядом вздохнул, Адриан сохранил свойственное ему спокойствие, а Астрид даже вскрикнула, впервые проявив испуг. Некоторое время глаза у Констанции были дикие, первобытные - совсем ей не свойственный взгляд, роднивший ее скорее с Потерянными. А может в ней все еще было что-то умирающее или даже мертвое.
- Констанция! - крикнул Аксель, она обернулась на его голос, на лице ее не сразу отразилось узнавание, и сказать она ничего не успела.
- Выбор сделан, - сказал Жадина. Движение у него было стремительное, такое быстрое, что и заметить его было сложно.
Тогда я подумала, что с Акселем они могли бы сражаться на равных или почти на равных.
Констанция испуганно вскрикнула, а Астрид не успела сделать ровным счетом ничего. Все случилось очень быстро, и я увидела клинок в руке Жадины, только когда он вошел в ее плечо. Астрид выглядела удивленной, а Жадина как-то совсем по-звериному зашипел.
Если одна моя сестра жива, значит скоро умрет вторая. Плохой сегодня день или карма плохая, как сказал бы Адриан.
Жадина скинул с себя шкуру, и я вновь увидела его уродливое тело, будто сложенное из двух таких неподходящих кусков. Он передвигался очень быстро, словно его длинные паучьи ноги были созданы для того, чтобы делать движения стремительными и тонкими, как узор.
Астрид на секунду прижала руку к ране, ее пальцы тут же стали красными, но на лице вместо испуга мелькнула радость, а может даже облегчение. И хотя я стояла достаточно близко, я не могла точно считать ее эмоции, золотой свет костра делал ее лицо сказочной иллюстрацией, придавая ему смелость и красоту, но смягчая и смешивая все оттенки эмоций. Она бросилась навстречу Жадине, фактически это был рывок, сильный и нелепый, как у молодого, большого зверя. Жадине было легко его избежать. Он двигался вокруг нее, и она то и дело разворачивалась, чтобы он оставался в ее поле зрения, но это было совершенно бесполезно. Его движения были слишком быстрыми, чтобы их можно было предсказать. Астрид никак не могла сориентироваться, и хотя движения ее изобиловали силой и решительностью, она не могла добраться для него - он был слишком ловким.
Сама же Астрид покрывалась порезами, некоторые из них были довольно глубокими. Они могли быть и глубже. Вся сила Астрид будто ушла в резкость ее уворотов. И хотя она не могла избежать клинка, она умудрялась не впускать его слишком глубоко.
Но это не могло продолжаться вечно. Она слабела. Вернее, она должна была слабеть.
Только Астрид улыбалась, лицо ее было почти спокойным, а вот лицо Жадины было искажено гримасой боли.
Словно бы это он был изрезан клинком Астрид. Ее кинжал и вправду был в крови, только это была ее кровь.
Сначала я все думала, что за сирена здесь визжит, откуда вообще сирена. Мысли текли вяло, словно были щедро, как поделка младшеклассника, смазаны клеем.
А потом я поняла, что это Констанция визжит, на какой-то невероятной ноте:
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста прекратите!
Слов "прекратите" и "пожалуйста" было так много, что они даже потеряли свой смысл, затерлись от многократного повторения.
Но никто, конечно же, не прекращал.
Я думала, Астрид ведь уже должна была свалиться, но это движения Жадины стали менее точны, смазаны, как у человека, который не может сосредоточиться.
А потом он закричал, когда клинок вошел в плечо Астрид, в уже оставленную им рану, так ему подходящую, и прошил его насквозь.
Они все еще были связаны, но только кричал Жадина. Кинжал Астрид прошелся по его второй щеке, довершая жуткий грим, и мог легко скользнуть к шее. Лапки танцевали, но не сдвигали тело Жадины с места. Астрид пнула его, и он упал, словно все эти лапки были мягкими, игрушечными.
Астрид, как ни в чем ни бывало выдернула клинок из своего плеча, чем вырвала из горла Жадины еще один крик. Она взяла два клинка, свой, металлический и его, костяной. Оба они были готовы пронзить его грудь, а он трясся на земле, этот мертвый мальчик.
Астрид сказала:
- Я поступила нечестно. Но я не знала всего, что могу.
Я лишь интуитивно понимала о чем она. Не Астрид чувствовала причитавшуюся боль, а Жадина. Раны Астрид истекали кровью на снег, но это Жадина дрожал от боли.
Мне казалось, она была готова бросить оба клинка, хотя ими, конечно, стоило бы воспользоваться.
Интересно, если он и есть душа, куда он попадет после смерти?
Констанция крикнула:
- Нет! Пожалуйста, Астрид, не убивай его, они спасли нас с Герхардом! Пожалуйста!
И я поняла, что не видела как вели Герхарда и Констанцию. Я слышала ее крики, но это могли быть крики боли и страха, а не вопли о спасении.
Я вспомнила, как легко умереть в Буре, и как быстро я потеряла там каждого.
Астрид замерла. У нее было совершенно дикое выражение лица, злое и голодное. И хотя ее руки были готовы отпустить клинки, глаза не были готовы.
- Что? - спросила она, будто Констанция говорила с ней на другом языке. Теперь Астрид и Жадина поменялись местами. Она была варваром, дикой воительницей, а он - поверженным королем, глаза его были наполнены совсем не свойственной подросткам гордостью, которая равна смирению с неизбежным.