- Вовки - они ловкие...
- Поимели ее эти поимщики и выгнали вон.
- Милую, голую - на мороз.
- Хоть и просила их: пожалейте, пожалуйста.
- В дверь стуча, крича не по-девичьи.
- А потом исчезла она.
- Исчезла? - Павел слушал внимательно, в то же время пытаясь дрожь в колене унять.
- Не вполне, тело нашли. Но души в этом теле не было. Совсем отошла душа. И открылся ее слезами Сезам.
- В этой кочегарке дело было? - вновь спросил Павел.
- В этой, в этой... - сказал Сережечка.
- Ты и в прошлом году так говорил, - упрекнул Данилов. - Хотя та кочегарка совсем другая была.
- Ну, ошибся разок.
- Я же их всех, кроме участкового, лично знал, - волновался Павел. - Выпивали... Вместе работали.
- Да ты садись, - сказал Данилов. - Стоит, как восклицательный знак в конце предложения. Есть еще времечко до конца.
- Он еще с вопросительным не знаком, - сказал Сережечка.
- Да. Мы тебе еще предложения не делали, а ты уже вскочил. Да и не трясись ты так. Мы из бюро расследований. По расстрелам у нас другое бюро.
Колено вдруг перестало трястись, вместо этого Павел почувствовал в ногах слабость. Он сел.
- Так вы это... Вы эти... - бормотал он.
- Мы этот случай расследовали. Причем Юрка отрицал не только вину, но и дееспособность. Мол, мой только пиджак был под ней.
- Пиджак же был не его, - сказал Сережечка, изображая конфиденциальность. - Скажу вам больше: мы выяснили, чей это был пиджак.
- Так вы следователи? А то осветитель, артист, - почему-то обрадовался Павел, хотя милиции никогда особо рад не бывал. Но оказалось, что они не из милиции.
- Точно. Следователи. ФБР. Фигуральное бюро расследований. - Данилов вынул и помахал перед безносым лицом визитной карточкой - той самой, с черепом, которую у Сережечки взял. - И эту темную тему мы проясним. Был ведь еще и четвертый фигурант.
- И адвокаты, и прокуроры. Полномочные представители в мире ином, - сказал Сережечка. - Мы и вам выражали свое недовольство. Но видимо наше недовольство до вас не дошло.
- А судьи кто?
- И судьи мы. Эх, брат... Виновные не могут быть судьями, невинные не хотят. Да и как может невинный быть судьею виновному? Это как если бы дурак умного по себе судил. Но в основном мы, конечно, по адвокатской части. Сутяги. Хочешь, будем представлять и твои интересы в мире ином? - предложил Данилов.
- Да какие ж там интересы? Не интересно мне там.
- Что ж, так и запишем: отказался от адвокатов и презумпции. Люди склонные к раскаянию, часто отказываются. Желаем, мол, пострадать.
- Да и мира, иного этому, нет.
- Это всего лишь гипотеза, в которую тебе самому верить не хочется. Всякий предпочтет относительное нечто абсолютному ничто. Да и факты не укладываются в прокрустово ложе этой гипотезы. Приходится кое-что подрубать, кое-что подтягивать. Селенитов тех же...
При упоминании селенитов Павел опять вздрогнул.
- Понимает уже понемножку, - обрадовано отметил Сережечка, как будто приятнейшей для себя целью считал Павла в реальности мира иного убедить. - Вы излишне теоретизируете действительность. На самом деле она проще. Тот свет есть. И устроен просто. Всё почти так же, как здесь. Даже свое маленькое отделение милиции есть. Сами вот удивитесь, когда очутитесь.
- В мире ином, брат, есть такие места... - сказал Данилов мечтательно. - Где можно заказать себе музыку, ужин, женщину, летний вечер, дождь... Их трубы дышат чистым кислородом, а не угольным перегаром, как здесь. Тут воздух горек.
- Зачем же вы из того мира - сюда, коль горько вам здесь?
- Взболтнуть это Заурядье. Поискать насчет виноватых. Мы ведь тоже себе не принадлежим: на нас чужая тамга и право собственности. Мы только импульсы справедливости, те ж селениты - не путать с лунатиками - только с более хмурым лицом.
- Не выпить ли в таком случае? По сто и еще по столько же, - сказал Сережечка.
- Хорошая мысль. Давай, алкодав, с нами, - предложил Данилов.
- Нет,- решительно отказался Павел.
- Ну а мы-с этой мыслью воспользуемся, - сказал Данилов, разливая коктейль.
- Тут как раз тебе порция выйдет, - сказал Сережечка. - Сто и еще сторица.
- Алкоголь для меня потенциальный враг, - сказал Павел немного более пафосно, чем хотел.
- Ну-с, а мы его депотенциируем, - пообещал Данилов.
- Взяли бы чару, очертили бы ею круг, хмелея с нами взахлёб, чем в скуке кукситься, - соблазнял артист.
- Правда, кочегар. Чаруйся с нами. Если уж жил, утоляясь пивком, пробавляясь вином, тешась водочкой, то и останется эта привычка с тобой во веки веков. Пока надгробный камень не ляжет на грудь, - сказал Данилов. - Может, ты в прошлом своем воплощении сильную жажду испытывал.
- Чтобы радость была в каждом камне, а не только в душе, - поднял стакан Сережечка.
Они закусили языками из одной банки, предварительно их убив.
- Ты подкидывать не забывай, - напомнил Павлу Данилов. - А то вот уже и звонят рассерженные потребители.
Телефон, действительно, трезвонил давно и довольно требовательно. Павел, занятый собой, его не слышал.
- Это секс по телефону. - Голос и впрямь звучал сексуально. - Что? Ах, вам уголь кидать... Извините, что ж... Можете сами нам перезвонить немного попозже. Мы вам понравимся. Обещаете перезвонить?
- Ладно, - пообещал Павел.
- То стоит, словно столб каменный, то боится со стула слезть, будто ему приспичило, - проворчал Данилов.
Павел вышел к котлам.
Следователи... Юриспруденты... Меньше всего они на ментов похожи. Собак нюхают... Ни разу не видел безносых ментов.
Представители полномочные. Бюро фигуральное. И намеки: мол, фигурант. Визиткой передо мной размахивал. Фиговый листок фигуральности. Засунь его знаешь куда?
Если уж на то пошло, то и впрямь они больше на артистов смахивают. Мастеров оригинального жанра, иллюзионистов и фокусников. Ловко он с арматурщиками управился. Надо с ними постоянно быть начеку. Присматриваться, прислушиваться и принюхиваться. Может, они в бегах от милиции. А может, милиция от них в бегах.
Он попытался поискать правдоподобную версию, которая бы все объясняла - и фокусы, и анормальную внешность пришельцев, и их осведомленность в летальных случаях с кочегарами, а также насчет призрачных баб - но придумать что-либо на ходу ему не удалось. Отвлекали обязанности. Он на время выбросил размышления из головы. Первым делом - с работой управиться. Ибо температура действительно снизилась почти до пятидесяти, давление упало на две десятых, еле тлели котлы.
Он приоткрыл задвижку подпитки, добавляя в систему воды. Вернувшись к котлам, распахнул топку первого, наблюдая краем глаза в открытую дверь, как выпивали следователи. Вернее, только что выпили. Пустые стаканы маслянисто поблескивали. Как и глазки Сережечки, который подцепил двумя пальцами из банки язык и, запрокинув голову, опустил его в рот.
- Шнеллер! - едва успев проглотить, заорал он на каком-то диком немецком. - Арбайт унд ... унд орднунг. Унд бауэрн махт!
- Ихь заге... - обратился к кочегару Данилов. - Ты бы действительно того... На лопату б налег. А то спалит к собачьим чертям этот приют праздности.
- Хенды хох! - продолжал выпивать и выкрикивать его приятель Сережечка.
- Яволь, - буркнул себе под нос Борисов на том же наречии, хотя языков не ел и не знал, мимоходом удивившись тому, как просто бывает порой найти общий язык. Он начинал побаиваться пришельцев и незаметно для самого себя перед ними слегка лебезить.
Взяв лопату, он принялся кидать уголь.
- Да проворней там! - подстегнул Данилов. - Надо душу вкладывать, а не вкалывать без души. Выкладываться надо, брат.
Странно, почему ни мастер, ни сменщик, ни напарник - которого носит черт неизвестно где, и наверно, он уже не придет - почему никто из них ни словом не помянул Елизарова. Обошли вниманием такое событие. На обвязке второго котла еще были видны следы недавних ремонтных работ. Мелкие поломки - явление заурядное. То труба потечет, то обмуровка даст трещину, то задвижку заклинит или вентиль сорвет. Но все это, как правило, обходится без травм и без жертв. Но Елизаров! Умолчали умышленно? Не хотели пугать? Или настолько незначительной была в их глазах гибель машиниста котельной, что не стоила и упоминания? Словно все сговорились тут же забыть о ней.
- Сережечка!
- Аюшки!
- А не закусить ли нам древнегреческим?
- Да пошел ты!
- Да пожалуйста!
И про бабу этим артистам известно. Оказывается, она не только ко мне... Хорошо: Вовка, Юрка и Елизаров могли кому-нибудь поведать о ней незадолго до того, как их участь постигла. Но он-то, Борисов Павел Игнатьевич, никому про это не говорил. Не успел. Не посмел даже, опасаясь что примут за незалеченное последствие 'белочки'. Елизаров... Нет, невозможно при всем усилии с его стороны превратить воду в пар на этих котлах.
- Сережечка!
- Чегошеньки?
- Изобрази третий акт, явление первое!
- Тута вас додж дожидается!
- Виртуоз! До смерти забил бы аплодисментами!
Следователи. Адвокатура. Легкомысленные чересчур. Как бы их отсюда учтиво выпроводить?
- Сережечка!
- Ась?
- А что ты думаешь о телевидении?
- Бред. Я бы, ей богу, в жаб превратил всех телезрителей. В зеленых, с глазами-линзами. Или высечь велел бы этих потребителей электричества. И может, велю.
- Бред бывает систематический и бессистемный. Так телевидение - систематический или бессистемный бред?
- Это смотря по тому, что принять за субъект. Вернее, кого. Если субъект по ту сторону - то систематический. А если по эту - то бессистемный, - сказал Сережечка, пытаясь запустить неработающий ламповый телевизор. - Это как явление той бабы нашим покойным клиентам. Является она им систематически. А воспринимается вроде как бессистемно. Сегодня есть, а завтра ее нет и не будет. А будет кто-нибудь другой вместо нее. Мы, например.
Задней панели на этом телевизоре не было, и Павел был уверен, что когда заглядывал туда, то не хватало и кое-каких ламп. Тем не менее, экран вспыхнул, и по прошествии необходимого для прогрева времени, выдал кое-какое изображение. Звука пока что не было, а действие представляло собой фрагмент какого-то фильма, мистического, по всей видимости, ибо что-то клыкастое возникло на весь экран, выставив впереди себя когтистые пальцы - так сквозь стекло смотрят - словно пыталось заглянуть в бытовку через экран. Иллюзия была полная, и Павел невольно поежился, словно этот некто его искал, а не найдя, от экрана отпрянул.
Сережечка захлопал в ладоши, радуясь на собственное мастерство телемеханика. Данилов одобрительно крутанул хвостом. Ч-черт... Павел перемигнул, руками в угольной пыли протер глаза - хвостом! Безносый сидел к Павлу лицом, но то что высовывалось из-за его спины, из-под полы полушубка, был, несомненно, живой, энергичный, черный, как шланг, и безволосый хвост.
- Кобчик спрячь, - сказал Сережечка, видя изумление чумазого, замороченного до обморочности кочегара, таращившегося на них в открытую дверь.
- Хвост? Это поправимо.
Безносый сунул руку за спину, потянул, дернул, дернул еще и бросил на пол то, что оказалось в конце концов брючным ремнем.
Ч...черт... Неужели опять накатывает? Не надо бы больше поминать чертей. Павел перевел дух и вновь принялся за лопату.
Мысли все время возвращались к предыдущей теме, но думать хоть какое-то время связно и систематически он не мог, отвлекаясь то и дело. Кочегары, конечно, если пьяные, могли всего натворить. Но все ж не такое. Выгнать, голую, на мороз. А я и вовсе тут ни при чем - зачем она мне является?
На телеэкране мелькал все тот же фильм - с обилием спецэффектов и голых тел.
Он вспомнил, что двери после арматурщиков остались не заперты. Кто угодно непрошено может опять нагрянуть, забрести на огонек. Хотя лампочка над дверью горела столь тускло, что едва освещала себя, в отличие от той, что слепила глаза в бытовке. Но все же могла привлечь внимание нежеланных гостей.
Он выглянул на улицу: темно, благополуночно. Ни фонаря, ни звука. Ветер улегся. Окна давно погашены. Во все стороны простирался сплошной мрак. Лишь на востоке светился край облака, выдавая прятавшуюся за ним луну. Он запер дверь на все три щеколды.
- Где-то наш кочегар запропастился?
- Отбежал и обиделся. Зря ты накричал на него.
Он вернулся и приступил ко второму котлу.
Этот котел был дальше от дверей бытовки, но все, что в ней происходило, было и отсюда видно. Виден был и телеэкран, на котором изображения менялись согласно капризам зрителей. Пульта управления не было, да и не предусмотрен был к этим телевизорам пульт, но Сережечка ухитрялся менять каналы на расстоянии, не подходя к ручкам настройки. Выставив в сторону телевизора ладонь лодочкой, он делал вид, что нажимает на ней невидимые кнопочки, и телевизор послушно реагировал, отзывался сменой телепрограмм. Павел отметил, что изображение сделалось четче, стали даже проявляться цвета, что было уж совсем удивительно, ибо телевизор не был приспособлен для передачи цветов.
Поле битвы за мяч было зелено. Запуганный мяч метался по полю и не давал себя бить. Футболисты ругались и дрались ногами. Защитник к тому же великолепно боксировал. Нападающий вышел на поле с телохранителем. Вратарь же скучал, зевал, потягивался, работая на публику, всем своим видом показывая, что ему здесь делать нечего. Судьи давно покинули поле.
- Сережечка!
Но тот не откликнулся, глядя на экран, словно это захватывающее зрелище захватило его всего.
- Паханя! Какой у тебя любимый сериал? - крикнул тогда Данилов в открытую дверь.
Любимых сериалов у Павла не было, но Тома смотрела три: про любовь, про бандитов и про проституцию, да еще зарубежный какой-то по выходным прихватывала.
- Слышь, синеман?
- Да ну вас начисто, - буркнул Павел угрюмо.
Он закрыл дверцу топки и придавил ее лопатой, поплотней прижал, а когда вновь обратил внимание на экран, происходило там следующее.
Краски темнели, атмосфера сгущалась, события нагнеталось. Павла объяла тревога, происхождение которой никак с экранным изображением не увязывалось.
Странно. Страшно станет вот-вот. Мир иной? Почему бы и нет. Павел так и представлял себе, что мир иной на кочегарку похож. Он и не таких миров насмотрелся - с селенитами, луноходами, 'аполлонами' - пока в белочке пребывал. А кочегарка - дело знакомое и необходимое. Ничего ужасного в этом мире нет.
Внутренность котельной, транслируемой по ТВ, была немного похожа на ту, в которой в данный момент находился Павел, но только котлов в ней было не три, а два. И поменьше она была. Наверное, какое-нибудь отдельно стоящее здание ею отапливалось. Очень напоминало котельную дома культуры в рабочем квартале города, где Павлу тоже доводилось уголь кидать. По экранному изображению трудно было судить о полном сходстве, тем более, что котлы с того времени, скорее всего, заменили, да могли еще сделать кое-какой внутренний ремонт. К тому же помещение было застлано дымом или туманом, очертания проявлялись сквозь него не всегда отчетливо, это убогое еле-видение только зря засоряло эфир.
Бытовки из этого ракурса не было видно, были видны котлы и кусок стены, снятые сверху, как бы с точки зрения паука, свившего гнездо в верхнем углу. Видимая стена была увешана афишами, паук-оператор специально наехал на одну из них: 'Двое на дне - 2'. Верно. Шел такой сериал осенью: 'Двое', 'На дне' и 'Двое на дне'. И сейчас, может быть, идет.
Потом на экране возникло движение. Движение осуществлял кочегар. Но это была не присущая и привычная работа лопатой или кочергой. Движения представляли собой беспорядочные метания меж котлов, из угла, отмеченного на экране, в противоположный угол, который паучий глаз не захватывал. Как если бы кочегара внезапно свели с ума. Или он допился до белочки, беснуясь без слов. Отмахиваясь от бесов сих, как от мух, в то же время стараясь прикрыть голову. Он то падал, словно поддатый, и принимался кататься по бетонному полу котельной, опрокидываясь вверх четвереньками, то вскакивал и опять убегал. То сам набрасывался на кого-то, видного ему одному. В другой раз он возник уже с лопатой, отмахиваясь ею, словно чертей гонял. И однажды лопата действительно наткнулась на что-то - невидимое, но настолько жесткое, что черенок переломился пополам.