Борисыча уже не было - спина его торопливо семенила вдали. Причём, в сторону 'Горэнерго'.
Не раздумывая я свернул во двор, прибавляя шаг. Ничего подозрительного: бабка с коляской, трое собачников курят и смеются на погребах. Псины предоставлены сами себе - рычат от счастья и как могут бесятся в пёстрой куче мале. Когда я торопливо проходил мимо, то едва не присел от громкого окрика:
- Лежать!
Я остановился.
- Лежать, кому говорят!
Когда я готов был растянуться в луже, подобно тому дровосеку, сцепив руки на затылке, голос уточнил:
- Молодец, Красс. Красавец.
Телефон давно рвался наружу, вибрируя, как и моё сердце. Свернув за угол, я прибавил шагу ещё, оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха. Взгляд пробежал по вывескам очередного здания 'Пошивочное ателье', 'Ремонт обуви'... Задержавшись на 'Опорный пункт полиции'. Миновав неприятное место, я перешёл на полубег, торопливо доставая аппарат. Отвечать очередному неопределившемуся номеру я не стал, скинув вызов. А на ходу пролистав контакты, выбрал единственный, что мог прояснить хоть что-то.
Самсонов являлся школьным другом и помогал всегда - даром, что мент. Неуклюжий, толстый, умудрившийся дослужиться до майора растяпа был тем самым опером, который работал не за бабло а по совести. Такие ещё встречаются в нашем мире, и я знал точно: как в школе я защищал увальня от местного хулиганья, так и тот мне поможет сейчас, чем сможет. Без вариантов.
- Самсонов, колись! - задыхаясь, я летел по дворам, перепрыгивая клумбы и песочницы. - Какого лешего происходит?!
Голос на том конце помолчал, потом ментяра начал говорить:
- Молодец, что звонишь через мессенджер, так мне меньше шансов впухнуть. Теперь слушай сюда и не перебивай.
- Так я...
- Рот закрой и слушай. Прошла ориентировка на тебя высшего приоритета, как на особо опасного. Такая на маньяков или убийц-рецидивистов бывает. Вся полиция на ушах, да и не только. Не знаю, что ты натворил, но...
- Самсон, подожди!.. - я забежал в открытый подъезд, прижавшись в тамбуре. - Объясни мне, ты же можешь помочь...
- Мне больше не звони, сам понимаешь. И лучше приди, и сдайся сам.
Связь оборвалась.
Дверь в подъезд резко открылась, едва не придавив меня, и я встретился глазами с недовольной старушенцией в пёстром платке. Такие живут в каждом подъезде каждого дома нашей страны: про них написаны песни, ходит городской фольклор и вообще - те являются классикой жанра. Непонятно одно: то ли они вечны, эти старухи и владеют секретом бессмертия, подобно Агасферу. То ли рождаются сразу злобными бабулями. Минуя стадию детства и период становления. Потому что переходной фазы между женщиной и такой вот каргой не наблюдал, наверняка, ни один учёный. Тайна веков! Въедливо оглядев меня, та начала с полоборота:
- Ходют и ходют здесь! Бомжары, спасу от вас нет! Опять на батарею спать пришёл, нехристь?! - та замахнулась клюкой, надвигаясь на меня.
- Бабушка, да я так зашёл! - отступая, я упёрся спиной в стену. - Позвонить!
- Позвони-и-и-ить?! - та вылупилась на телефон. - У меня, ветерана труда пенсии не хватает, а ты с нашей батареи ещё и звонить станешь?! Вот я тебя сейчас!!!
Палка чувствительно ткнула меня под рёбра.
Быть избитым божим одуванчиком не входило в мои планы. И я, ловко прошмыгнув между ним и стеной, вновь оказался на улице. Встреча эта всё же принесла пользу, хотя как, пользу...
Отсоединив от постоянно уже вибрирующего телефона крышку, я безжалостно выдернул прямоугольник батареи. Заставив китайца умолкнуть на полуслове. Полувибре или полувызове, чёрт те знает, как правильно...
Затем, под крики из дверного проёма, торопливо направился туда, где меня ждали при любых обстоятельствах и конечно же не домой, куда путь был заказан. Благо тут совсем недалеко: несколько минут ходьбы.
- Щас милицию вызову! - доносилось мне вслед.
'Не стоит беспокоиться, бабушка. Вся давно уже на ушах...'
Борщ вышел на славу! Такой, какой он и любил: наваристый, да со свежей капустой, да ночь отстоявшийся в погребе... Ай-я! Хорошо!
Дососав мозговую косточку, полный мужчина неторопливо вытер салфеткой губы, с сожалением оглядев пустую тарелку. Хотелось, ой как хотелось да крикнуть, да приказать добавки, и та тотчас возникла бы на цветастой скатерти! Внесённая цветущей Алевтиной на подносе в парящей сытно фарфоровой супнице. Потом сразу накрошить зелени (самолично!), капнуть свежей горчицы с перебором в дымящую красноту и сладко, зажмурившись, прихлебнуть с шипением...
Нельзя, желудок пошаливает да и печень давно не та. Тарелка жирного блаженства в день - всё, что он мог себе позволить.
Мужчина закрыл глаза, не желая отпускать видение и помедлил ещё некоторое время. После, решившись, резко поднялся, громыхнув отодвинутым стулом. Позвонил в изящный колокольчик.
Алевтинка немедля влетела, суетливо озираясь вокруг. Молча бросилась к столу, сгребая посуду в поднос, гибко при этом выгнувшись. Румяное лицо её дышало такой юной свежестью, а округлость изгиба столь манила, что мужчина не сдержался. Проведя рукой вниз, подцепил край юбки, проникнув ладонью во влажный жар. Поднявшись чуть выше, с силой сжал прохладную упругость, и не дожидаясь ответа дёрнул брючный ремень.
Девка сладко прильнула к нему, выпустив посуду и распрямив стан. Повела плечами, и пёстрая вышиванка скатилась к поясу, обнажив высокую грудь с острыми сосками.
Ни громкие стоны Алевтины, ни распахнутая настежь дверь, за которой один раз мелькнуло бородатое лицо управляющего, его не волновали. Покряхтывая и сладко пыхтя, толстяк двигался всё быстрей, вжимаясь ладонями в податливое тело. Дойдя до пика тот клокотнул горлом и, схватив девку за волосы пригнул к полу, уронив на колени.
Через две минуты, наблюдая за собирающей посуду красавицей, он блаженно нежился в кресле. Всё вокруг его устраивало и соответствовало вкусу: и простой, кедровый потолок с резьбой по углам - совсем не сравнить с каким-то 'евроремонтом', пусть и самым изысканным. И вырезанная по личным чертежам мебель, тоже из кедра: грубая на первый взгляд, простая... Но именно то, что ему хотелось: крепкая и надёжная. Даже камин в углу соответствовал тайным пожеланиям: простецкий, с каменными медведями по углам. Медведей он вообще уважал и чтил - зверь не простой и лютый. И потому стены украшали головы трёх лично заваленных им косолапых, а ноги приятно ласкала раскинутая по полу шкура...
Алевтинка неосторожно брякнула тарелкой, и он перевёл взгляд на неё: красавица на загляденье! Среди всех дворовых она выделялась особой женственностью: точёное лицо, высокий лоб, стать не как у других. Добавить сюда пару шмоток из бутиков, да стервозности... Той самой, женской, что так кружит головы мужикам - выйдет породистая элитная сука. Жаль только, что читать не умеет даже... Родители её, он знал - из интеллигенции, тех ещё, что первопроходцы. И лишний раз убеждался, что генетика вовсе не лженаука. Совсем, не лже... Наблюдая за её суетливостью, тот решил нарушить молчание:
- Вытрись! - указал он на салфетки.
Та испуганно метнулась, неосторожно рассыпав всю стопку. Охнув, начала собирать упавшие, позабыв об испачканном лице. Ему это понравилось:
- Что тебе привезти? Когда снова буду?
Девка вздрогнула, зардевшись пунцовым и едва не выронив поднос. Удержав равновесие застыла посреди комнаты, подобно изваянию.
- Давай, давай, не стесняйся... - улыбнулся мужчина. - Что хочешь? Брошь? Помаду?
Неожиданно его осенило:
- А хочешь, духи привезу?
Идея с духами понравилась. Конечно, Алевтинка мылась в бане вчера, готовясь к его приходу вместе с другими девками, а запах свежего тела ни с чем не сравнится, но... Но он уже решил и даже знал, что именно выберет.
Девка между тем явно собиралась, но стеснялась что-то сказать.
- Барин... - наконец решилась та. - Можно просьбу?
- Давай.
- Я... Мы... Мне можно замуж? - выпалила та, зардевшись до невозможности.
- Замуж?..
Неожиданный поворот пришёлся ему не по вкусу. Улыбка махом сползла, превратив блаженное лицо его в строгое и совсем неприветливое.
- Да, барин, замуж! Антон Генрихович, кормилец вы наш! - та неожиданно рухнула на колени.
По лицу Алевтинки побежали обильные слёзы, и оттого он весь сразу сжался в своём кресле. Послеобеденный отдых стал теперь безнадёжно испорченным, превратившись в пшик.
На короткий миг ему почудилось, что речь о нём и что эта дворовая начнёт умолять сейчас его, Стамеева о браке. Но лишь на миг - такой дурой та, конечно же, не являлась. Брезгливо глядя на девку, тот уточнил:
- Кто жених?
- Иван, из лесорубов!
- Номер?
- Триста двадцать семь ха! - выпалила та с надеждой, перестав плакать.
Как он ни напрягал память, как ни старался - вспомнить такого не мог. Номер, как и профессия говорили лишь, что Иван тот трудился в бригаде по отвалу леса, относился к низшему уровню работников и ходил в холопах - буква 'ха' гласила именно о таком статусе. Формально отношения людей в усадьбе не запрещались и в брак мог вступать кто угодно и с кем, но на практике он, Стамеев давно ввёл порядок утверждения им лично. Так оно верней: и люди ближе, и он в курсе.
- Я подумаю. - сказал он. - А теперь пшла прочь!
Алевтинка сорвалась с места, засверкав пятками.
- Управляющего позови мне! - крикнул он вдогонку.
Через минуту высокий бородач тихо вошёл в комнату. Прикрыв дверь отбил поклон, как положено и в ожидании остановился:
- Доброго утра, барин!
- И тебе, Андрей. Всё видал? - Стамеев погрозил пальцем.
- Как можно, Антон Генрихович... - бородач снова поклонился.
Хитрые глазки, впрочем, говорили обратное. И хоть Стамеев отлично видел бороду того в процессе, зла на него не держал: управляющий слыл отличным распорядителем и держал усадьбу в узде. Не жалился с людом, не панибратствовал: когда требовалось нещадно наказывал и сёк, проще говоря - дело своё знал отлично.
- Ладно, смотри у меня, стервец... Рудник как?
- Трудимся, Антон Генрихович, добываем. Пять кило за неделю вынули.
- Записи с собой?
- Конечно, барин. - и Андрей уважительно положил тетрадь на стол.
Вникать в цифры Стамееву не хотелось, и потому он поднялся, застёгивая штаны.
- Серебро приготовил?
- А то... Рюкзак в сенях.
- Буду через неделю, чтоб накопал не меньше!
Застегнув ширинку, толстяк как раз собрался распорядиться об Алевтинке, но лай собак на улице отвлёк:
- Кого принесло? Узнай! - подойдя к окну, приказал он.
- Сейчас, барин...
- Рюкзак прибери! - кинул он вдогонку.
Шаги Андрея протопали по дому, послышалась возня в сенях, затем входная дверь хлопнула... Стамеев наблюдал, как фигура управляющего пробежала через двор, остановившись у ворот. Приоткрыл глазок, тот посмотрел наружу... После чего сразу кинулся подымать засов. Отсюда хорошо виделось, как Андрей старается и спешит, и значить сие могло одно: едут те, кто главней самого барина. И хозяина усадьбы этот факт почему-то совсем не порадовал. Выматерившись вволю, Антон Генрихович кинул взгляд в зеркало и поспешил во двор, изобразив на лице радушие доброго хозяина. Через ворота, распугивая домашнюю птицу, уже въезжал уаз с характерной эмблемой. Гневить же таких гостей не следовало ни разу.
- Здрав будь, Антон Генрихович!
Хмурый мужик в камуфляже, поставив ногу на колесо лениво игрался с ножом: подкидывая и ловя его за лезвие. В машине звучал шансон и время от времени из салона прорывался дружный хохот, но Стамеев намётанным глазом различил у одного из пассажиров торчащее дуло. АК-47 он мог опознать где угодно - годы в армии не пропьёшь. И факт сей добил окончательно: заявившись с дружинниками без предупреждения, начальник охраны губернатора явно что-то хотел. Ветеран Афгана и множества более мелких точек, офицер в отставке по кличке Батя просто так по усадьбам не мотался. Вопрос: что случилось?
- Приветствую дорогих гостей! - расплылся в улыбке хозяин. - Как Всеволод Арнольдович? Как сами живёте?
- Живём как-нибудь... - резким движением воткнув нож у ног, Батя выпрямился. - Подарок у нас тебе.
- Подарок?
- Он самый. Выгружайте! - рявкнул гость.
Боковая дверь открылась и из машины выбросили тело. Человек упал лицом вниз, но вопроса жив он, или мёртв даже не ставилось: на затылке того, в волосах со спёкшейся кровью, зияло пулевое отверстие. На спине измазанного бушлата белела крупная надпись: 'Стамеевка'.
- Твой? - носком сапога повернул Батя голову.
- М-мой, по всей видимости. Натворил чего? - Стамеев съёжился. - Я номера не вижу...
- Ща исправим. - бывший афганец с силой толкнул тело. Развернувшись, мертвец широко раскинул руки, и хозяин усадьбы вздрогнул: на бирке чёрным по белому было написано: 'СТ-237Х'. Тот самый, что называла Алевтинка. Стало быть, нет больше жениха?
Батя тем временем мягко и как-то по-кошачьи оказался рядом. Приблизив вплотную небритое лицо, прошептал в самое ухо:
- А знаешь, что случилось?
Стамеев не двигался, замерев. Если холоп провинился, зацепив чьи-то интересы, дело могло кончиться плохо. Эти ребята шутить не умели, и олигарх отлично это знал. Трясущимися губами он пробормотал:
- Н-нет.
- Через твой ход, Антон Генрихович, прошёл гость. Незарегистрированный.
Стамеев побелел.
Насладившись эффектом, Батя обошёл застывший соляной столб, зайдя с другой стороны. Всё так же вкрадчиво прошептав в противоположное уже ухо:
- И ушёл обратно. Тоже, через твой личный ход. Смекаешь, Антон Генрихович? Чем пахнет?
Стамеев не шевелился. Прекрасно понимая, куда тот клонит. Раскрытие кому-либо способа перемещения каралось смертью без каких-либо вариантов. Причём смертью как тайну раскрывшего, так и всех близких. В памяти жил и всегда будет жить случай, как сын бывшего соседа притащил сюда подружку. Просто побаловать красотами да поскакать на лошадях по отцовским угодьям. Сам он не видел, но говорили... Смерти, какую приняла вся родня, включая девчонку не пожелать самому лютому врагу. Имение же соседа просто сравняли с землёй, распродав всех людей. Он сам, Стамеев выкупил тогда по дешёвке немалую часть. А там, в привычном мире, семья якобы сгорела в пожаре вместе с городским особняком. И он лично присутствовал на похоронах, прикладывая платок к глазам и отлично зная, что гробы закапывают пустыми. Потому как настоящие могилы безвременно усопших находились здесь.
Удар по плечу вывел его из обморочного состояния:
- Да расслабься ты, Антон Генрихович. - Батя хохотнул, выдернув из земли нож. - Случайный то пассажир, не ссы. Его и ТАМ возьмут с минуты на минуту, а этот... - он указал на мертвеца, - Просто поговорил. Ты не при чём, мы знаем... - пряча лезвие в ножны, процедил сквозь зубы тот.
Щелкнув застёжкой ветеран похлопал себя по поясу, вновь став серьёзным. Внимательно оглядев белого как мел Стамеева, Батя добавил вполголоса:
- А о рудничке твоём серебряном, что у речки... Мы тоже в курсе, имей в виду. Треть отстёгивать от того, что уносишь не забывай, хорошо? - указал он пальцем вверх.
И, подмигнув, ловко вскочил на сиденье. Мотор немедленно затарахтел, и уаз начал сдавать назад.
А из дома уже доносился протяжный женский вой. Жуткий в своей беспомощности и одиночестве - так плачут только те, кто искренне любил и ждал домой. Но Антону Генриховичу было не до того. Проводив взглядом машину, он подозвал Андрея:
- Рюкзак забирать не стану.
- Как так, барин? - изумился управляющий. - А куда ж...
- Доставишь с поклоном Губернским. Сегодня же!
- Понял, Антон Генрихович, - поклонился тот. - Сделаем. С этим что?
- Похоронить, что ещё-то? - изумился Стамеев. - Хочешь, себе оставь на память. Лошади готовы?
- С утра ещё.
- Тогда поехали.
Направившись к конюшне, Стамеев никак не мог отделаться от протяжного плача, что доносился из сеней. Голос тоскливо выл, навсегда провожая своего убитого Ваню. Вспомнив, как Алевтинка стонала под ним, он нахмурился. Притворства он терпеть не мог и вдвойне не выносил, когда обман касался себя. Выходило что женщина, плачущая именно так развела недавно его, Стамеева, как последнего лоха? Потому как настоящий мужик её - вон он лежит, к гадалке не ходи.