- У меня планы, - пожав плечами, ответил Саске. Не хотелось углубляться и раскрываться, хотя бы до того момента, пока за ним не заедут Наруто и остальные, но Хатаке, похоже, и не собирался расспрашивать, словно он и так все знал наперед или же ему было все равно. Впрочем, сейчас Учихе было не до этого.
В груди снова начала подыматься волна волнения, и Саске не мог поверить в то, что он чувствовал. Неужели он, и правда, так плохо спал потому, что нервничал и, как бы по детски это ни звучало, боялся проспать, вздрагивая и смотря на часы едва ли не каждый час? Это же должна была быть обычная прогулка. Он ведь уже привык к Наруто, Кибе и Гааре. Он даже мог назвать их друзьями. Он не должен был опасаться оставаться с ними наедине, когда вокруг не было сотен пар глаз и не нужно было скрывать себя истинного под масками. Его не должно было волновать то, что в неформальной обстановке он может увидеть их в ином свете, особенно Наруто. Значит, у его волнения была иная подоплека. Определенно, потому что все, о чем он только что подумал, было абсурдным, бессмысленным и не соответствовало его, учиховскому, характеру.
- У вас же небольшая ферма, Какаши, да? – у него не было необходимости развивать разговор дальше, по большому счету, ему было все равно до птичника и его бизнеса, но все же они жили бок о бок, Хатаке, в своей манере, конечно же, присматривал за ним, кажется, даже пытался привить ему какие-то навыки и взгляды, что, впрочем, не увенчалось успехом, но и оставаться совершенно чужими друг другу людьми, живя под одной крышей, тоже было как-то неправильно. – Вы же не нанимаете работников и со всем справляетесь сами.
- Почему же, нанимаю, - затушив окурок в пепельнице, ответил Какаши, так и не взглянув на него, - на период полевых работ, когда нужно сеять и молотить зерно. А так, - мужчина пожал плечами, - ферма у меня, действительно, мелковатая, но мне для прибыли и жизни вполне хватает тех нескольких контрактов на поставку яиц и мяса, которые я заключил с местными супермаркетами и базами по переработке. Да и перо птицы, знаешь ли, сейчас в цене.
- Ясно, - коротко бросил Саске. А на что он, собственно, надеялся, начиная расспрашивать? На то, что одноглазый чудак будет с ним многословен и откровенен? На то, что между ними наладится какой-никакой контакт? Глупо было предполагать, что между ним и Какаши возможны более близкие взаимоотношения, нежели между сожителями, и вообще, сегодня с утра он просто был не в своей тарелке, вот и поддался неуместным порывам.
- Пойду собираться, - он развернулся, направляясь в дом: пусть Какаши как хочет, а о своих планах он его уведомлять не намерен, все-таки пепельноволосый должен всего лишь присматривать за ним, а не контролировать каждый его шаг. Похоже, для Хатаке он такая же обуза и нарушитель личного спокойствия и размеренной, состоявшейся жизни, как и сам пепельноволосый для него. Всего лишь человек, образ которого сотрется с памяти сразу же, как только все вернется на круги своя.
- Да-да, - отстраненно пробормотал мужчина, махнув рукой, мол, поступай, как знаешь. И Саске резко хлопнул входной дверью, зарекаясь, что это был первый и последний раз, когда он попытался пересмотреть свою жизненную позицию и намеренно с кем-то сблизиться. Какаши же, вновь прищурив свой единственный глаз, довольственно улыбнулся уголком губ, потянувшись к открытой пачке за новой сигаретой.
========== Глава 5. Часть 1. ==========
Когда я буду засыпать,
Утешишь ли ты меня?
Когда мое сердце будет страдать,
Спасёшь ли ты меня?
Будешь ли ты рядом,
Когда мне холодно?
Будешь ли ты рядом, когда я буду падать?
Ты будешь рядом?
* Skillet. Will you be there?
Наверное, в этом было что-то эпичное – троица всадников на проселочной дороге – и, возможно, если бы Саске обладал каким-нибудь творческим талантом, например, искусством передачи действительности с помощью красок, он бы запечатлел эту картину для потомков, которым, вполне возможно, не суждено узреть столь первозданное зрелище. Но, увы, Учиха Саске был прагматиком, реалистом и, чуточку, скептиком, веря лишь аргументам, фактам и логическому обоснованию. Наверное, именно поэтому, поняв, что он стоит у калитки едва ли не с открытым ртом и завороженно смотрит на всадников, подросток одернул себя, нахмурившись. Как-то неуместно восхищаться тем, что не соответствует твоему мировоззрению и привычному обывательству, а чувство прекрасного… что ж, никто из нас не идеален.
- Спишь ещё, гарадской, что ли? – вот Киба, например, точно не сочетался с понятием прекрасного, одним лишь своим присутствием развеивая в прах даже ту толику глубинного восхищения, которое все ещё теплилось в его душе. Наверное, у каждого человека все-таки есть какой-то особый талант, и талант Инудзуки заключался в том, что он, как никто другой, умел дать пинка так, что падение с небес на землю было не столько болезненным, сколько стремительным.
- Чего? – Саске насупился, вскинув голову и смотря Собачнику прямо в глаза. Эта ситуация его… не устраивала. Он не любил смотреть на людей снизу вверх, но даже не потому, что это как-то принижало его гордость или же заставляло чувствовать себя неуютно, просто Киба был не тем человеком, который мог смотреть на него свысока, при этом нагло скалясь и демонстративно гарцуя на пегом жеребце. К слову, Инудзука был одет обычно – джинсы, кофта-американка, кеды – и совершенно не соответствовал образу, достойному запечатления, разве что это мог быть сельский стиль… Саске про себя фыркнул, заметив, как Инудзука, оценив его снисходительно-пренебрежительный прищур, недовольно скривился и отвел взгляд – возможно, конная прогулка будет не такой уж и гиблой, как ему показалось ещё минуту назад.
- На озеро поедем, - отстраненно бросил Гаара. – Речка далеко, да и не сезон сейчас, - Собаку из-подо лба посмотрел на недовольно сопящего шатена, с которым, скорее всего, провели какую-то усмирительно-воспитательную беседу, а Учиха кивнул, полностью соглашаясь с аловолосым. Техас, конечно, не Лос-Анджелес, но даже сейчас, в середине октября, здесь было тепло, солнечно и довольно таки заманчиво, учитывая то, что город ангелов дышал цивилизацией, а этот кусочек земли - первозданностью, тем более, собираясь на своего рода пикник, Саске все же на что-то надеялся, пусть и не был против того, чтобы существенно сократить время езды верхом. Не то чтобы ему претило весь уикенд провести с чудаковатым, одноглазым фермером, по сути, Какаши не так уж и сильно вмешивался в его жизнь, особенно, если он, не пререкаясь, выполнял его поручения, но и назвать этого мужчину компанейским человеком было сложно.
В Лос-Анджелесе он посещал вечеринки и всякого рода приемы только потому, что статус обязывал, впрочем, в свое время, та же участь постигла и Итачи, который относился к подобным выходам в свет с допустимой для ответственности члена семьи Учиха снисходительностью, но Саске так не мог. Толпы его утомляли. Возможно, в какой-то мере он был мизантропом, тем более, если речь шла о малоприятных ему лично мероприятиях, на которых приходилось чопорно играть свою роль. Как бы сказал его психолог, это все последствия детской травмы, результат того, что малыша Саске родители постоянно таскали с собой на все банкеты и корпоративы, демонстрируя его обществу, как какую-то домашнюю зверушку. Но, на самом деле, вся соль была в том, что подросток просто предпочитал одиночество. Ни к кому не привязываться и ни на кого не полагаться – вот чему его за семнадцать лет научила жизнь, и Учиха сильно сомневался в том, что и в тридцать или же сорок он изменит свою жизненную позицию. Сделай сам и ответь за свой поступок тоже сам – таковым было одно из его жизненных правил. Относительно же оказания поддержки другим… по сути, любая услуга имеет свою цену. Но здесь, в деревне, эти правила почему-то не действовали. Он принимал поддержку, более того, желал её, привыкнув к ней, видя в ней необходимость, и это раздражало, пусть то плечо, на которое он опирался, и принадлежало Намикадзе Наруто.
- На озеро – так на озеро, - Саске обыденно пожал плечами, но не сделал ни шага, все ещё хмурясь и за этим выражением скрывая собственную растерянность. Честно сказать, он слегка нервничал, даже пришел к выводу, что спал так плохо потому, что ему мешало волнение. Словно проигрывая один и тот же дубль несколько раз, но в разных вариациях, он пытался представить себе эту прогулку, намереваясь выработать линию поведения.
Да, намеревался, но с Наруто это было невозможно, потому что поступки блондина не поддавались анализу и прогнозированию, а ход его мыслей был ещё той загадкой, к которой хотелось подобрать ключик. Да, хотелось, но Саске не поддавался столь скоропалительному желанию, потому что привязанности ещё никогда не оправдывали того доверия, которое в них вкладывали. По крайней мере, в его случае. Итачи не в счет. Брат – это исключение, то самое, которое Саске презирал, которым пользовался сам лишь в единичном случае и ввиду которого не смог отказаться от Итачи, когда он перестал быть частью жизни семьи Учиха. К тому же, именно сейчас, когда он украдкой взглянул на Намикадзе, на его щеках вспыхнул предательский румянец, который, как надеялся сам брюнет, не будет воспринят самим блондином как-то двусмысленно. А все потому что, а ведь утром подросток совершенно позабыл об этом, вчера, перед сном, он размышлял над тем, а что было бы, если бы на пикник они с Наруто отправились только вдвоем?
- Это Ласка, - Наруто, держа в руках поводья, спрыгнул с лошади и подошел к нему, ведя за собой рыжую кобылу с белым пятном на морде. – Она завидно спокойна, так что не волнуйся, - блондин улыбнулся, - не сбросит.
- Я и не волнуюсь, - Саске нахохлился – да такими темпами первые морщины появятся у него ещё до совершеннолетия! Но как иначе нужно реагировать на столь выразительную близость, когда твое личное пространство сужается до закостенелых предрассудков, ломаясь под напором стремительного индиго? Тут либо подпускать, либо отталкивать – золотой середины нет, а Саске старательно пытался её найти, хотя и понимал тщетность своих попыток. Наруто просто не позволит – это единственное, что понял Саске. Для этого человека, в плане отношений, существует только черное и белое, и нет тех, которых можно держать на предельно допустимой дистанции, ожидая, когда понадобится эта мнимая связь. Наруто своей жизненной позицией напрочь выбивал его из колеи.
- Зато я волнуюсь, - этой улыбке невозможно было противостоять, в ответ на неё кощунством было хмуриться и притворяться, что тебя не цепляет, но все-таки Саске не поддался слабости, понимая, что подобной реакцией он обнажит всего себя, причем не только перед Намикадзе, и если Собаку волновал его мало, этот парень вообще, казалось, не придавал значения тому, что происходило вне его личностного мира, то Инудзука уже сейчас подозрительно щурился. – Я же в ответе за тебя, Саске, - это определенно было излишне, хотя, скорее всего, Намикадзе не вкладывал в эту фразу никакого двойного смысла, но Учиха был слишком честен сам с собой, чтобы не признать, что плевать он хотел на Собачника и его шельмовскую улыбку. Барьер был внутри него самого, вокруг него и, если нужно, вместо него, а Наруто тоже было плевать – и на его барьеры, и на мнение окружающих. Намикадзе всегда поступал так, как хотел, как считал нужным и правильным. Наруто, со всей непонятливостью его взглядов, убеждений и позиций, был индивидуален и ярок даже в каждом своем вдохе и взгляде. Саске таким не был. Он был выточен и огранен угодным и правильным, соответствующим и образцовым, должностным и показательным. Они просто были слишком разными, чтобы не притягиваться с такой гипнотической силой.
Он аккуратно взял поводья, стараясь не прикоснуться к руке Наруто, пусть его нарочитая осторожность была слишком заметна. И Намикадзе заметил: его светлые брови чуть сошлись на переносице, а глаза вновь взглянули из-под густой челки так, словно порицали за сдержанность, точнее, за обман… обман Саске самого себя. Но Учиха не мог иначе. Казалось, Наруто намеренно провоцирует его на чувства, эмоции, опрометчивые действия, которые он не мог себе позволить ввиду множества причин и обстоятельств. Возможно, стоило поговорить с Намикадзе, таки вытребовать ответы на свои вопросы, расставить все запятые и точки, перестать жить в неопределенности и двусмысленности происходящего, но Саске, впервые за последние несколько лет, был растерян. А ещё Саске боялся, но только пока ещё сам не понимал чего – то ли того, что после всех выяснений и объяснений Наруто перестанет быть его другом, то ли того, что тем самым он лишит себя пусть и крохотного, но все-таки шанса быть Наруто не только другом. Саске ненавидел понятие друг. Отныне. Потому что, как оказалось, грань между дружбой и… заинтересованностью может быть слишком тонкой и гибкой.
- Что, гарадской, стремаешься? - странно, но Саске не обиделся, пусть Инудзука намеренно над ним стебался и провоцировал его на ответные колкости. Он был благодарен, пусть так и не понял, то ли Собачник просто был в своем репертуаре, то ли оказался настолько сообразительным, что вовремя пришел ему на помощь, пока сам Учиха, поддавшись волне неуверенности, не повернул обратно, проще говоря, пока он не сбежал.
- Или, может, - Киба подался вперед, наклоняясь к шее лошади, и переходя на громкий шепот, - гарадской мальчик не знает, как оседлать деревенскую кобылу? – шатен рассмеялся, пусть его никто и не поддержал, но сам Инудзука находил свою шутку смешной и, похоже, ему было все равно на то, что друзья могли посчитать его придурком.
Похоже, внутри этой троицы существовало негласное правило, которому они неукоснительно следовали: всегда и во всем оставаться самим собой. Возможно, именно поэтому никто не таил зла на Гаару за его поступок. Возможно, именно поэтому выходки Кибы воспринимались с должным снисхождением. Возможно, именно поэтому Наруто не скрывал своей заинтересованности в нем. Но Саске так не мог, пусть и пытался в новой среде, где никто его не знает и он сам никому ничем не обязан, не прятаться за выработанными масками и не цепляться за марионеточные нити, которыми он был незыблемо соединен с фамилией Учиха. И Наруто, похоже, понимал, что что-то удерживает его в рамках, останавливает на полпути, одергивает, когда он уже готов сделать шаг, пусть и не знал истиной причины, поэтому и взял на себя ответственность за его, так сказать, адаптацию. Вот только самому Саске не нужно было внимание со стороны понравившегося ему человека только потому, что тот был ему чем-то обязан и просто выполнял данное обещание.
- Хн, - Саске не нравилась эта его вредная привычка всегда, когда он был уверен в своей правоте или же в своем превосходстве, издавать этот многозначительный звук, но, как говорил Ходзуки, в этом была его фишка, и Учиха превратил этот недостаток в достоинство, научившись произносить это “хн” с такой интонацией и в такой манере, что собеседник сразу же терялся.
- Поверь, Инудзука, - Саске, поставив левую ногу в стремя, обернулся, бросив на шатена превосходствующий взгляд через плечо, - я седлал ещё и не таких кобыл в то время, когда твоя собственная седлалка была ещё слишком мала для быстрых скачек, - и лихо запрыгнул на лошадь, даже сам удивившись тому, насколько привычно тело отреагировало на подзабытое ощущение. Нет, конным спортом Учиха не увлекался, но и глупо было думать, что он согласился бы на прогулку верхом, если бы не обладал соответствующими навыками. Просто сын четы Учиха должен быть безупречен во всем, так что в свое время он получил несколько базовых уроков верховой езды, пусть это так и не стало его увлечением.
- Да я чуть ли не с рождения в седле! – Киба, ожидаемо, возмутился, и Саске снова фыркнул, улыбаясь и поглаживая смирную лошадь по шее. Впрочем, он не злорадствовал, просто эта непосредственность шатена его забавляла и, в какой-то мере, уже стала частью его деревенской жизни.
- Так и я не совсем о лошадях, - Учиха решил добить и не прогадал. Инудзука вспыхнул, как расцветший мак, вдохнул, но так и не выдохнуть, меча просящие взгляды на Собаку и Намикадзе, которые предпочли отмолчаться в стороне. Наверное, он одеревенщился, раз позволил себе столь пошлую и неприемлемую шутку, но вины за собой подросток не чувствовал, считая, что Собачник справедливо напоролся на то, за что боролся. Скорее всего, его психолог, оправдывая окрыленное после шалости состоянии своего подопечного, выискал бы какое-нибудь заумное определение для сего феномена, уже до занудства привычно ссылаясь на травмированную психику ребёнка или же подростковое отрицание реальности через перенос сознания. А Саске было просто хорошо, и дело было отнюдь не в том, что он не оглядывался на правила и нормы, ляпнув то, что первым пришло на ум. Может, таковым и должен быть юноша его возраста? Может, в семнадцать лет вполне допустимо и простительно просто быть тем, кем ты есть?