Туман лениво перекатывался по холодному асфальту. Дома безразлично взирали на новых игроков с судьбой. А Найл и Зейн с ужасом и непониманием смотрели на то, как за спиной странного мужчины в алом кимоно бесконечная пустынная дорога вдруг начала менять очертания. Тишина, до этого оглушавшая своей нереальностью, развеялась, и воздух наполнили звуки. Звуки, от которых парни синхронно подумали: «Лучше бы их не было…» И впрямь, лучше слушать тишину, чем стоны, всхлипы, крики, ругань, мольбы о пощаде и плач. Туман всё так же окутывал город, впитывая в себя излишний шум, но слабые, приглушенные крики отчаяния до слуха друзей всё же долетали. Ведь туману больше не надо было скрывать этот звуковой фон ни от кого в этом мире — просто потому, что «игра» уже началась.
Дорога всё так же казалась бескрайней, сливавшейся с горизонтом, но в некоторых переулках мелькали фигуры людей. Иногда кто-то выходил, выбегал, а то и выползал на главную дорогу, но тут же скрывался в соседнем провале между унылыми зданиями. Окна домов мертвыми глазницами смотрели на своих гостей и порой позволяли им увидеть перекошенные от ужаса лица тех, кто смог зайти в квартиры, а точнее тех, кого туда заманили. Но самым страшным были даже не звуки и не то, что город населяли безумцы, боявшиеся собственной тени. Самым ужасным было то, что на этих людей никто не нападал.
Какая-то женщина выбежала из проулка и упала на асфальт. Тонкая черная ткань спортивных штанов с резким, почти неслышным треском порвалась на колене. Острые края щебня окрасил алый. Но женщина не замечала ни ран, ни крови, ни боли — она пыталась отползти от… пустого места? Ведь на нее ничто не нападало, так почему же она смотрела на туман глазами, полными панического ужаса? «Безумцы», — промелькнуло в мыслях друзей. Вот только подойти к женщине они не решились: мужчина в алом всё еще преграждал им дорогу и сейчас куда важнее было понять, что здесь происходит. Потому что… «Им уже не помочь!» — звенело колокольными переливами в висках друзей детства. И они были правы. Тем, чье тело на Земле умерло, было уже не помочь. Их души были заточены в Разрыве навечно.
— Итак, — прошелестел голос брюнета в кимоно, — вы ступили на поле. Я поясню правила игры. Они просты. Этот мир не Рай и не Ад, здесь не платят за грехи.
Парни переглянулись, и Зейн нахмурился. Неужели они не умерли? Тогда как они оказались в этом странном городе? И что вообще происходит?..
— Это место, — продолжало существо в алом, — иной мир. Измерение, если пожелаете. Он существует отдельно от мира, из которого прибыли вы. Он соткан из ужаса, и всё, что здесь происходит, реально. Попасть сюда можно лишь одним способом: душа должна быть отделена от тела и перенесена в этот мир. Однако тело без души умрет, а потому мы всегда оставляем тончайшие нити, связывающие тела игроков и их души. По этим нитям вы сможете найти дорогу домой, в свою реальность, однако лишь в случае победы. Вашим душам ныне дарованы временные тела, точные копии старых, сохранившие все физиологические особенности, включая моторику, память и навыки. Эти тела реальны, и любое повреждение, полученное ими, вызовет те же ощущения, что вызвало бы в вашем мире. Итак, правила игры просты. В Разрыве есть четыре уровня, четыре круга, но это не Ад. Это место страшнее Ада. С каждым кругом испытания будут становиться сложнее. От простых страхов вас подведут к ужасу, сводящему с ума. И если в конце четвертого уровня вы сумеете выполнить определенное условие, задание, победа будет считаться вашей. У каждого игрока свое условие, и узнает он его лишь добравшись до финала четвертого уровня. Сбежать из Разрыва невозможно: он существует в иной реальности, и весь этот мир состоит из одного города, выхода из которого нет. Но вы можете попытаться уйти: передвижения игроков не ограничены. Однако у вас ничего не получится: вы подписали контракт и…
— Ничего мы не подписывали! — буквально выплюнул Зейн. Он сжимал руки в кулаки от бессильной ярости, но точно знал, что не сможет ничего поделать. Этот мир был слишком реален для сна, а его возмущение и претензии вряд ли здесь кого-то будут волновать. Вот только и молчать он уже не мог: как какая-то анорексичная тварь посмела играть его судьбой и судьбой Найла?! А где-то на краю сознания теплилась глупая мысль: «А может, это всё же сон?» Ведь люди так любят надеяться на чудо… Даже если не верят в мистику.
— Вы подписали его собственной кровью, — не разжимая губ, не шевелясь и лишь безразлично глядя прямо в глаза Малика, ответил мужчина в кимоно. — В день, когда вы врезались в столб, судьба давала вам шанс спастись. Избежать этой игры. Вы здесь, потому что не вняли ее предупреждениям.
Щёлк.
В тумане раздались звуки бесплодных попыток завести мотор, и парни синхронно вздрогнули.
Щёлк!
Настойчиво, очень настойчиво, кто-то пытался заставить несуществующую машину поехать. А может, существующую? Может, они даже знают, что это за машина? И может, они даже знают, кто пытался повернуть ключ в этом замке зажигания?..
— Вы не вняли совету.
Щёлк…
— Вы выехали на дорогу, рискуя не только своими жизнями, но и чужими.
Щёлк-щёлк.
— Вы могли уничтожить тех, кто не должен был погибнуть.
Щёлк-щёлк-щёлк!
— Как та девочка.
Кара! Этот мир — не наказание за грехи. Он — попытка их предотвратить. Но поймете ли вы это, смертные?
Белые волосы, обагренные кровью. Образ, настолько реальный, что дыхание перехватывало, возник перед глазами парней, затопляя всё вокруг. Не было больше ни города, ни черноволосого мужчины в странном одеянии, была лишь ночь — беспроглядная, беспросветная, и светлые локоны маленькой девочки, медленно, но верно окрасившиеся в алый. Так неотвратимо. Так обыденно. Так безразлично. Смерти ведь плевать на тех, кого она забирает. Так же, как Разрыву плевать на игроков.
— Убийцы.
Тихий вкрадчивый голос заставил парней вздрогнуть, как от удара хлыстом, а наваждение — развеяться. «Она… умерла?» Паника накрыла с головой. Губы парней дрожали, глаза судорожно пытались отыскать в бесстрастном выражении лица оратора оттенок лжи, но не находили. Ведь там не было вообще ничего — ни единой эмоции.
— Нет, — пробормотал Найл, делая шаг назад. Колени подгибались, а руки дрожали, как и хриплый голос, иссушенный жаждой. — Она жива… Жива… Мы не убивали… Нет…
— Кто знает, — спокойно, без тени сарказма ответило существо, похожее на восковую фигуру. — Ни один из вас не помнит аварию. Осколок стекла, отлетевшее колесо или металлическая деталь — всё это могло привести к летальному исходу. Как для вас, так и для нее.
— Нет… — пробормотал Хоран. Шаг. Еще шаг. Подальше от реальности, которую разум отказывался принимать. — Нет! Нет!!!
Его схватили за руку, и блондин дернулся в сторону, но, поймав взгляд карих глаз, полный решимости, замер. Зейн снова держал друга за руку и пытался спасти. Спасти, не давая окунуться в пучину отчаяния. В его голове звенела лишь одна мысль. «Спасти любой ценой». Он защитит друга. Не важно, чем ему придется ради этого пожертвовать. Он вернет его в мир живых. Даже если придется играть по идиотским правилам этого аномального мира! Такое решение Зейн Малик принял в миг, когда увидел в глазах друга отчаяние. Отчаяние, которое сжигало его душу сильнее, чем одиночество в детстве. А ведь пакистанец поклялся защищать друга ото всего. Даже от него самого.
— Девочка не умерла, — уверенным голосом прохрипел Зейн, хотя уверенности в этом у него всё же не было. — И мы вернемся, чтобы увидеть ее своими глазами.
Ладонь Найла судорожно сжалась. Именно эти слова были необходимы ему, чтобы заглушить чувство вины, рвавшее душу на лоскуты. «Жива, жива, она жива!» — как мантру повторял блондин мысленно. «А жива ли?» — шептал на краю сознания ехидный голос. Чужой, излишний, раздражающий… Но игнорировать его не получалось.
— Для этого вы должны выиграть, — спокойно ответил единственный настоящий житель Разрыва, не являвшийся игроком. — Пройдите четыре круга, выполните каждый свое условие в финале последнего уровня и найдите свой свет, который приведет к дому. К жизни. Иначе вы навсегда останетесь здесь.
Зейн покосился на Найла. В синих глазах застыл немой вопрос. «Что нам делать?» И пакистанец понял, что решение придется принимать ему. Вот только в глубине голубых омутов всё же теплилась решимость, и потому Малик обернулся к палачу и уверенно, четко, осипшим голосом произнес:
— Мы выиграем.
— Попытайтесь. Выбора у вас, всё одно — нет, — безразлично ответил тот. — Правил в этом мире не существует. Но есть то, что вы должны усвоить. Первое: помощи ждать неоткуда, другим игрокам до вас дела нет, равно как и мне. Я Хранитель Разрыва, тот, кто следит за порядком в нем. Вам не убить меня, не покалечить. Но можете попытаться. Я часть Разрыва, и уничтожить меня невозможно. Второе: у каждого свой страх. Разрыв видит вас насквозь, знает все ваши мысли, желания и чувства. Ваше прошлое, настоящее и мечты о грядущем. А потому каждый здесь видит то, чего боится. И у каждого испытание свое. Как и страхи на уровнях. Третье: этот мир реален. Если вас ранят, боль будет как в реальной жизни. Если вам отсекут конечность, новая не появится. Если вы умрете здесь, станете пленниками Разрыва навечно, потеряв шанс вернуться. И когда ваши тела в том мире исчерпают свое время, они перестанут функционировать.
Это было сказано так обыденно, так буднично, словно смерть не имела для говорившего никакого значения. Словно он частенько пил с Ее Костлявым Величеством на брудершафт, спокойно глядя в пустые глазницы, моргавшие истлевшими веками, и говорил с ее устами, покрытыми струпьями. Умрут еще двое? Да какая разница? Очередные мешки с костями, привыкшие рисковать своей жизнью.
Но если вы не цените свою жизнь, смертные, почему ее должен ценить кто-то другой?
И от тона мужчины в алом по спине друзей пробежали мурашки. Единственная мысль, облаченная в разные слова, громом взорвала сознание: проигрыш недопустим. Но где-то в глубине двух душ всё еще теплилась надежда на то, что это всё сон, на то, что их отпустят, на то, что они сумеют договориться с этим странным Хранителем, а, быть может, на то, что они победят в этой игре… Не важно, на что именно. В их душах просто жива была надежда. В отличие от душ тех, кто был заточен в Разрыве навечно. Как та женщина, что, сжавшись на мерзлом асфальте в комок, тихо подвывала, пустыми сухими глазами глядя прямо перед собой. С ее бледных потрескавшихся губ периодически капала на серое полотно дороги вязкая слюна, а монотонный вой, вырывавшийся из приоткрытого рта, похожего на шахту доменной печи, больше напоминал заунывное горловое пение. Безумие здесь было нормой.
— Четвертое, — безжалостно и абсолютно спокойно продолжал Хранитель, не давая парням обдумать его слова, — все страхи, что вы увидите, реальны. Для вас. Для других их не существует, как не существует для вас страха этого игрока, — впервые мужчина пошевелился — он обернулся к корчившейся слева от него женщине и безразлично на нее посмотрел. — Вам не увидеть, чего она боится, но это не значит, что то, что так ее напугало, нереально. Оно существует. Но существует только для нее. Присмотритесь.
Парни во все глаза уставились на женщину, а ладонь Найла, липкая от пота, судорожно сжалась. Предчувствие беды затопило разум, душу, всё естество. И вдруг женщина взвизгнула, а ее левое предплечье, чуть ниже короткого рукава черной, пыльной, влажной от пота футболки, окрасилось в алый. Рваная рана, глубокая, уродливая, отчетливо выделялась на бледной грязной коже. Багряная жидкость сорвалась вниз, и Хоран рванулся к женщине, но был остановлен ледяным потоком воздуха, настолько сильным, что парень не мог сделать и шагу, и лишь продолжал, щурясь от холодных порывов ветра, столь резких, что на глаза наворачивались слезы, смотреть на срывавшиеся вниз рубиновые капли и сжимать ладонь друга.
Кап…
Безразлично смотрел на кровь Хранитель.
Кап.
Подвывала от боли женщина, даже не пытаясь убежать.
Кап!
Старались прорваться сквозь ветер двое парней — единственные, кому эта багряная влага не была безразлична.
Кап!!!
Женщина вдруг закричала не своим голосом и кинулась прочь, падая на каждом шагу и оставляя за собой вереницу алых пятен, тут же покрывавшихся белой пленкой. Изморозь не любила тепло. И убивала его так быстро, как только могла.
Ветер резко стих, и парни замерли. Женщины уже не было в пределах их видимости, бежать же за ней было бы верхом глупости. А, несмотря на причины аварии, занесшей их в мир Разрыва, идиотами эти двое не были.
Хранитель вновь обернулся к ним и прошелестел:
— Запомните. Всё, что произойдет с вами в этом мире, реально. Для вас. Но не для других. Если же вы умрете здесь, то не сможете вернуться, и в конце концов умрут и ваши тела в том мире. Но смерть не означает покой и отбытие в Рай или в Ад. Если вы умрете в Разрыве, или ваши тела в том мире умрут до того, как вы в них вернетесь, ваши души навечно останутся здесь без возможности спастись. В телах, которые будут быстро регенерировать, чтобы вновь и вновь испытывать боль и страх. И тогда этот мир, мир вечного ужаса, станет вашим. Навечно. Как стал он вечен для той женщины.
Хоран вздрогнул, а Зейн крепко сжал его ладонь, и уже не ясно было, кому этот жест требовался в большей степени. Но ведь они решили выиграть. А значит…
— Я не сдамся, — прохрипел Малик с ненавистью, черными клубами вздымавшейся в его душе. — Мы вернемся домой.
— Кто знает, — безразлично ответил Хранитель. — Правила ясны?
Мысли друзей лихорадочно забегали. Вопросов было неимоверно много, и выбрать один, главный, было невозможно. Но пакистанец всё же зацепился за собственные ощущения и потому выделил то, что казалось безумно важным:
— Что насчет еды, воды? Если мы умрем от обезвоживания…
— Эти тела не нуждаются в еде и воде для поддержания жизнедеятельности, — перебил парня Хранитель. Возможно, их реакция, конструктивный подход и отсутствие обвинительных криков понравились бы ему… если бы ему было до смертных хоть какое-то дело. — Вы не умрете ни от голода, ни от жажды, но эти ощущения будут вас терзать. Ведь в Разрыве нет ни воды, ни еды.
Парни переглянулись. Перспектива была пугающая.
— А что насчет других игроков? — впервые за это время подал голос блондин. — Мы можем им помочь? А они нам?
— Нет, они не видят ваших страхов, а вы — их. Помощь здесь вам никто не предложит, — прошелестели неподвижные губы. — Однако вам повезло. Вы попали в Разрыв вдвоем, а значит, многие испытания у вас будут одни на двоих.
— Многие? Но не все? — насторожился Малик.
— Рано, — Хранитель бы усмехнулся. Ведь смертные всегда так нетерпеливы! Но всё же он этого не сделал. Ведь их нетерпение было для него очередным ненужным проявлением человеческой глупости. — Каждое испытание придет своим чередом. Не преодолев одно, не достигнуть другого. Помните лишь, что начнется игра с простых страхов, а закончится самыми главными.
— Чёрт, да какими именно?! — не выдержал пакистанец. Ярость в нем боролась с осознанием того, что злить Хранителя игровой площадки не стоит.
— Рано, — повторил марионеточник и медленно, плавно поднял вверх руки с черными когтями, уродовавшими тонкие бледные пальцы. Широкие алые рукава раскинулись, словно крылья гигантской бабочки, противореча всем законам физики. Руки мужчины замерли, простертые к небесам, а багровая ткань затрепетала, хотя ветра не было. Туман липкими клубами закружил вокруг него, и вдруг рванулся к парням. Они не успели даже вскрикнуть — ледяной плен заставил их замереть. Холодная, влажная, отвратительно-скользкая дымка просачивалась им в рот, в нос, в уши, заполняя разум и вытаскивая из глубин памяти самые мерзкие и самые ужасные картины…
«Найл, держись! Врачи скоро приедут!»
«Зейн, знаешь, я не хочу здесь больше оставаться…»
«Я всегда буду рядом. Не позволю кошмару повториться, Хоран!»
«Опять я один, Зейн… Отец снова работает сверхурочно. Почему я всё еще жду его?»
«Чёртова вода!»
«Проклятое одиночество!»
Парни вздрогнули и вынырнули из своих воспоминаний. Они всё так же держались за руки, но что-то изменилось. Возможно, то, что щебень царапал не только ступни, но и колени, ладони, щеки? Они вновь лежали на асфальте, испещренном сетью черных морщин-разломов, а туман беспечной серой змеей скользил по их телам, превращая липкий холодный пот в изморозь. Прямо на них — окутывая черные футболки белым саваном. Зейн пришел в себя первым. На этот раз не было ни судорог, ни тошноты, лишь чувство опустошенности. Все его кошмары были прочитаны и показаны ему буквально за пару мгновений. Всё то, что он пытался забыть, а, быть может, просто надежно спрятать в глубинах памяти, было вырвано на свет. Старые раны разбередили, вспоров память ржавым скальпелем без наркоза, да еще и присыпали солью. И почему-то Зейн Малик чувствовал не злость и даже не страх, а опустошение. Равно как и Найл Хоран. Ведь слишком много боли убивает сильнее ножа. А апатия — это смерть эмоций. Первый шаг на пути к тому, чтобы сдаться.