- Загораете? А меня Дже обещал на лодке покатать. Правда, Дже? Надоело стоять за мольбертом, да и рисовать тут больше нечего - везде одно и то же. А с погодой сегодня повезло, не жарко. Да, Дже?
"Ничего я не обещал", - буркнул Джереми, но так тихо, что никто не расслышал.
- Повезло? - сердито возразил Хайли. - Того и гляди заштормит!
- Да ладно, какой шторм? Покачаемся на волнах немножко и обратно.
- Не слушай её! Нашла время для прогулок.
- Джереми - опытный моряк. Я же не тебя прошу, а его, - невинно изрекла Болонка, привычно сдувая челку со лба.
Боб в спор не вступал. Он растянулся на гальке, пытаясь заглянуть Софи под юбку.
Джереми усмехнулся:
- Пошли. Поможешь мне свернуть сети.
Не оглядываясь на друзей, он зашагал по берегу к лодке. Софи, оскальзываясь в туфельках на гладких камнях, радостно засеменила вслед за ним.
Джереми грёб молча, рассеянный и слегка встревоженный. Что-то важное он сегодня упустил, не заметил за болтовнёй. В голове еще вертелись обрывки разговора и собственные - иногда размытые, иногда четкие до боли - воспоминания. Его детство, как яблоко с червоточиной, несло в себе какой-то дефект, вот только он никак не мог сообразить, какой именно. Лодка, медленно покачиваясь, скользила вдоль скал. Иногда высокая волна швыряла её в сторону, легко, как бумажный кораблик или кусок пенопласта, но Джереми, орудуя веслами, выравнивал утлое судёнышко.
Софи устроилась на корме, вытянув тонкие загорелые ноги. Туфли скинула, дразня спутника узкими ступнями. Красная юбка задралась высоко - намного выше колен, и Джереми очень хотелось её одернуть. Но он крепился - и старательно отводил взгляд.
- Ты всегда такой угрюмый, Колючка? - спросила вдруг Софи.
- Не называй меня Колючкой! - неожиданно для себя рассердился он.
- Извини, Дже.
Опустила голову. Взглянула исподлобья, из-под спутанной челки. Большие собачьи глаза заблестели - не от обиды, конечно, от ветра. В океане он дул не так, как на берегу - сплошной стеной. Так, что ресницы слипались от соленых брызг и дыхание перехватывало, а в мокрых кудряшках Софи играла радуга.
Джереми стало стыдно. Он не привык обижать девчонок.
- Смотри, рыбки-клоуны, - он веслом указал на пеструю стайку, - их тут много.
- Ого! - Софи наклонилась к воде, и от её резкого движения лодка накренилась. - А их есть можно?
Хорошее чувство - вместе смотреть на рыбок. Вроде ничего особенного не делаешь, а как будто вдвоем создаешь новый мир, невидимый для других. Вот если бы с Вилиной... но и с Болонкой неплохо.
- Нет, они просто красивые. Мне нравится за ними наблюдать, - отозвался Джереми. - А ты, значит, рисуешь? - спросил он, хотя и без того прекрасно знал, что она художница. Видел её пейзажи в галерее, довольно точные, но скучноватые, без фантазии.
- Угу, - кивнула Софи. - Сколько себя помню, всегда любила рисовать. Что это там, на дне? Кораллы?
- Да. Что, с детства?
От ветра закладывало уши. Небо потемнело, насупилось тучами. Скалы и длинная гряда кораллов гасили волны, но всё равно лодку заметно качало. Джереми с трудом удерживал равновесие вёслами.
- Я делала кукол, - прокричала Софи сквозь ветер, - склеивала из бумаги, а потом раскрашивала им лица и платья. Узоры всякие, рюшечки. Бусики. А еще вязать любила. Вязаные куклы - такая прелесть! Они у меня здорово получались. У каждой свой характер. Одну как сейчас вижу. Глаза - пуговицы, стеклянные с огоньком внутри, а нос круглый, как у... ой!
Пенистая стена воды обрушилась на лодку и накрыла их чуть ли не с головой.
- Дже! - теперь в ее голосе звучал испуг. - Волны сильные! Давай вернёмся!
- Всё в порядке, - крикнул Джереми, отплёвываясь. - Сейчас обогнём вон те скалы и через пять минут будем на "длинном".
Упираясь ногами в дно лодки, он грёб изо всех сил. Его босые ступни омывала вода.
- Дже! Я не умею плавать!
Какая она смешная и жалкая - мокрая Болонка! Красная юбка облепила ноги. А прозрачная кофточка... о! ... лучше и не смотреть. Но взгляд все равно тянулся к ней, и - признался себе Джереми - в таком виде Софи нравилась ему гораздо больше.
- Ничего, зато я умею, - улыбнулся он ободряюще. - Я тебя спасу.
Трясясь от холода, она отжимала волосы.
- Я бы повернул назад, но до "длинного" сейчас ближе, - сказал Джереми. - Мы проплыли большую часть пути.
Они как раз огибали скалистый мыс полуострова. Впереди, на скрытом туманом берегу затеплились мягкие оранжевые огни. На Эколу, на скалы, на чёрный, неспокойный океан быстро опускались сумерки.
- Я замёрзла, - заныла Болонка. - Ты хоть знаешь, сколько мы тут уже болтаемся? А на "длинном" готовятся к медитации. Куда мы явимся в таком виде? Ты посмотри, на кого я похожа! - дрожащими пальцами она оправляла липнущую к телу блузку.
И правда. Джереми совсем забыл о времени. У него и часов-то не было. Брать с собой в море часы - это всё равно, что загорать в толстом свитере. Бессмысленно, почти кощунственно. Он попытался грести быстрее, но танцующая на волнах лодка сделалась неуправляемой. Вёсла рвались из рук.
- Колючка, осторожно! - взвизгнула Софи.
Снова на них обрушилась стена горько-солёной воды. Раздался треск - лодка царапнула дном о камни.
- Я же сказал, не смей называть меня Колючкой!
Он видел, как Софи съежилась, точно от пинка, но тут же вскинула голову, тряхнула мокрой челкой - вся желчь и яд.
- Ну да! Конечно, нельзя! Это же ваше с Вилиной словечко!
- Придержи язык! - разозлился Джереми. - Не твоё дело!
- А вот и моё! - не унималась Болонка. - Нам Хорёк что говорил? Если где-то в Эколе что-то не так, сразу сообщайте мне. Не успела замуж выйти, уже по ночам к тебе на "рыбацкий" бегает!
"Она подглядывала!" - Джереми вспомнил, как ему послышался чей-то возглас в кустах бугенвиллии и сжал кулаки. Вернее, впился ногтями в крошащееся дерево.
- Закрой рот! Только попробуй кому-то что-то рассказать. Мы просто гуляли, поняла? Не суди по себе о людях!
Хотелось сгрести девчонку в охапку и вышвырнуть за борт. Или, на худой конец, надавать ей пощечин. Вот зараза - еще разболтает по всей Эколе, накличет на Вилину неприятности. Снова - теперь уже не от страха перед штормом - зашлось сердце, тревожно, сладко... Поздний вечер. Белый пляж, залитый лунным светом и высокая девичья фигура в выцветших добела джинсах и нежно голубой футболке. Точно светится изнутри, окутанная холодным сиянием... "Это из глубины тела мерцает душа", - думает Джереми. Вот что всегда влекло его к Вилине - это глубокое мерцание, рвущееся наружу, то, чего не скрыть даже днем, а тем более - в полумраке.
Конечно, он и Вилина не сделали ничего плохого. Прошлись немного по берегу - ну, и что? С каких пор дружба считается преступлением? А с другой стороны не хочется её подвести. Ему-то всё равно, а она - замужняя дама.
Что там опять пищит эта девчонка?
- Дже, мы тонем! В лодке вода!
- Да успокойся ты! - прикрикнул на неё Джереми. - Она здесь уже давно. Перехлестнуло через борт.
Но вода прибывала. К счастью, по ту сторону мыса волны были не такие огромные, и ветер дул в спину - подгонял. Жаль, что лодка - не парусник. "Длинный" приближался - но гораздо медленнее, чем хотелось бы. Джереми больше ни о чём не думал - работали только лёгкие и мышцы, однообразно, яростно, на пределе возможного. Ни на что другое не оставалось сил. Уши заложило. Зрение лишь смутно ловило оранжевый блеск костров на берегу. Голова отключилась, как во время медитации. Только теперь это была медитация о собственном спасении.
А потом они оба вдруг оказались в холодной воде. Темно, где-то, кажется, совсем близко, океан плещет о скалы. Рядом барахтается Болонка. Джереми схватил девчонку за волосы и поплыл, надеясь, что в направлении "длинного" пляжа.
Он так и не понял - добрался ли до берега сам или кто-то их вытащил. Запомнил удивлённые возгласы, мелькание рук и Хорька, который метался от них с Болонкой к Верхаену.
- Это никуда не годится! Вы могли погибнуть! Ты рисковал не только своей жизнью, ты рисковал жизнью другого человека. Не плачь, Софи. Бедная девочка.
Болонка размазывала слёзы и куталась в наброшенный кем-то плед.
Ей протягивали чашку с чаем. О, да это сам господин Верхаен.
- Завтра жду вас у себя в кабинете.
Для Джереми у него чая не нашлось, только указание прибыть на разбор перед утренней медитацией.
Джереми сидел на песке, покачиваясь от слабости, уставившись в костёр. От огня струилось тепло, в котором растворялся только что пережитый кошмар.
- Эй, Дже, говорил я тебе, не слушай её.
Хайли набросил ему на плечи колючий плед.
- На, это чай. С жасмином, - Боб совал в руки горячую чашку. Никогда еще Джереми не видел на глуповатом лице друга такого явного беспокойства.
- Ладно, - сжалился, наконец, Фреттхен. - Завтра поговорим. Идти можешь? Ступай в "детский городок". Ребята, проводите его.
Хайли и Боб помогли ему подняться и, не чувствуя ног, Джереми побрел с пляжа. Вспомнив про Болонку, он оглянулся и чертыхнулся себе под нос. Она о чем-то доверительно шепталась с профессором, и лицо её светилось той же преданностью, с какой она обычно смотрела на Джереми.
"Не разболтала бы про Вилину", - кольнуло, как шипом бугенвиллии.
Глава 11
"А знали вы фантомные боли? - привычно надрывался репродуктор, но на этот раз в словах песенки Джереми чудилась неприкрытая издёвка.
Когда ты в небо кричишь - доколе?
Доколе будут болеть крылья
Которые взмахом одним срубили".
Его крыльями были вёсла, но океан разломал их в щепки. А лодка - его любимая лодка - гниёт, должно быть, на дне залива, облепленная креветками и морскими рачками. Дадут ли ему новую? Вряд ли - после того, как он чуть не утопил Болонку. Но ведь девчонка сама виновата - напросилась. Всё равно, не дадут. А если сделать самому? Нет, он не умеет строить лодки.
Джереми пошевелил лопатками, напряг бицепсы, потом аккуратно попытался размять ноющие мышцы. Он чувствовал себя оплёванным и беспомощным. Всё тело болело. Вчерашнее приключение лишило сил. Усталый, выжатый, как половая тряпка, Джереми не сомкнул глаз до утра. Ворочался с боку на бок, разглядывал лунную дорожку на полу, представляя на её месте прохладный, укрытый листьями ручей, считал синих овец, потом красных лангустов, потом золотых рыбок... а после уже и не думал ни о чём, и не считал, а бессмысленно таращился в пустоту. Бессонница мучала его давно, но обычно хотя бы часа три или четыре за ночь Джереми удавалось поспать. А сейчас в мозгу как будто горела красная лампочка и, подавая непрерывный сигнал тревоги, отгоняла сонливость, мешала расслабиться. В конце концов, он сдался, встал и принял холодный душ. За окном только-только занимался рассвет, было туманно, серо, и на виноградных листьях тускло поблескивала роса.
Денёк предстоял так себе. Втык от Верхаена - ладно, можно пережить. Затем - утренняя медитация. Почему-то при мысли о ней на Джереми накатывала тошнота. Не то чтобы он не понимал, как это важно, или не желал покоя, здоровья и сытости всем воинствующим, голодающим и тяжко больным, но что-то в нём с ночи разладилось. А как отдавать другим, когда не хватает самому?
Джереми взглянул на стену - на градуснике царила глубокая зима. Впрочем, он ведь уже понял, что этот прибор - не градусник. Вместо комнатной температуры он, очевидно, мерял другую - температуру человеческой души. В этом даже было какое-то утешение. Толстый пластиковый столбик горевал вместе с ним.
Есть у раннего утра несколько минут хрупкого равновесия, когда небо, прозрачное и зелёное, как океан, и океан, туманный, как небо, точно сливаются воедино. Становятся одним существом, первозданным хаосом, древним, как сама Земля. В этой изумрудно-туманной стихии, живой и, вероятно, разумной, тонут жалкие островки суши, будто обломки разбитых о скалы кораблей в океанской пене.
Джереми шел от "детского городка" к дому профессора Верхаена, и Экола казалась ему чем-то вроде летучего голландца из моряцких легенд. Вокруг покрытых граффити стен, вокруг ярко цветущих кустов бугенвиллии и фонарных столбов плескалась небесная зелень. Дорожка под ногами текла и клубилась, а островерхие крыши отливали начищенной медью.
Джереми стал подниматься на холм. Чем ближе к вершине - тем разреженнее становилась дымка, резче свет, отчетливее контуры. Солнце, уже готовое вознестись над миром, притаилось где-то совсем близко под линией горизонта и, как стоящий за кулисами артист, затаило дыхание, дожидаясь своего выхода. Возле дома Фреттхена Джереми нерешительно остановился. Зайти? Но Хорёк, наверное, еще спит, в такую-то рань. Да, но он говорил, что встаёт рано. "За пару вздохов до восхода солнца", то есть как раз в это время. Хотелось бы поговорить с ним до встречи с профессором Верхаеном. Джереми подошел почти вплотную к двери и взялся за латунную ручку. Помедлил... Дверь была выкрашена в ядовитый голубой цвет, а над ней висел колокольчик. Стилизованный под старину звонок. И всё-таки неловко - может, как раз сегодня человек решил выспаться или... а вдруг он не один?
Джереми отдернул руку и отступил на полшага. В тот же момент дверь приоткрылась и Хорек, цепко ухватив за плечо, втащил его в дом.
- Что случилось, господин Фреттхен? - растерянно спросил Джереми.
Он так перепугался, что даже забыл сказать "доброе утро".
- Тыквенный суп, - лаконично ответил Хорёк.
Джереми мог бы поклясться, что он облизнулся, словно голодный зверёк.
И правда, в комнате аппетитно пахло овощным, и сладким, фруктовым, и жареным, и печеным. Витали ароматы острых приправ и пряностей: кориандра, базилика, гвоздики, мускатного ореха, имбиря и еще чего-то невероятно пикантного и вкусного. Хорьковское ноу-хау. Над столом поднимались душистые струйки пара. Вырывались из-под закрытых крышек, из носика пузатого чайника, бережно укрытого махровым полотенцем. Тёплым облаком окутывали тяжелую хрустальную люстру. Джереми потянул носом. "Ого! А Хорек-то, видать, всю ночь стряпал!" - подумал удивленно. Есть ему не хотелось - после бессонной ночи внутренности словно узлом скручены - но отказаться было нельзя. Фреттхен такого не прощал.
- Садись, - радушно пригласил Хорёк, отодвигая для гостя лёгкую сосновую табуретку. - Позавтракаем.
Джереми сел. Фреттхен поставил перед ним тарелку сливочно-жёлтого супа. Посыпал зеленью, затем снял крышку с самого большого блюда. Взгляду Джереми предстала горка пирожков, крохотных, золотисто-коричневых, обжаренных в масле.
- Это на закуску, - скромно пояснил Фреттхен. - Потом будет овощное рагу. А на сладкое - компот из айвы, лимонный пирог и запеченные в тесте бананы с медом. Угощайся. Моя мама говорила: "Если ты можешь что-то сделать своими руками - сделай это. Обыкновенный пирожок с капустой ценнее тысячи воздушных замков". Моя мама была знатной кулинаркой. Простая женщина с драгоценной душой. Готовила - язык проглотишь. Божественно.
Фреттхен вздохнул, очевидно, вспоминая маму, и тут же переменил тему.
- Ну-ка, дружок, угадай, что я положил в суп?
Начиналась их обычная застольная игра.
- Тыкву?
- Ну, конечно! А ещё?
- Ммм... Сейчас.
Джереми поднес ко рту вторую ложку, посмаковал... Не обладая ни тонким нюхом, ни талантом дегустатора, он умел определять компоненты лишь одним способом. Если представить себе суп, как мелодию, то какие инструменты её исполняют?
Он крепко зажмурился и обратился в слух. И вот, сладковатый сливочно-овощной вкус на языке распался на тонкие журчащие ручейки. Суп зазвучал. Сперва неотчётливо, смутно, будто издалека, потом все яснее и яснее.
- Имбирь, - сказал Джереми, не открывая глаз. - Морковь. Лук. Чеснок. Картошка. Яблоко?