- Роообеерт! - донесся со стороны дома голос Вилины.
Садовница обернулась на крик, а Роберт прижался спиной к шершавому стволу пальмы. Выждав пару секунд, выбрался обратно на тропинку и пошёл к дому.
- Роберт! - Вилина радостно кинулась ему навстречу, но тут же осеклась. - Что случилось? Ты сам на себя не похож. А что это у тебя на щеке?!
- Ничего не случилось, - раздраженно пожал он плечами. - Я работал в мастерской, услышал крик, всё бросил и помчался к тебе. Подумал, что-то стряслось. По дороге меня укусила пчела. Пройдёт.
- Ой, прости! Я не хотела тебе мешать. Приходили Дэвидсоны.
- Какие еще Дэвидсоны?
- Что значит - какие? Наши соседи - Айрин и Кристофер. У них сегодня маленький юбилей - три месяца со дня свадьбы! Мы приглашены!
Роберт недовольно оттопырил губу:
- Три месяца? Это что - повод для торжества? Мы тоже будем отмечать свадьбу каждый месяц?
- Ну, Роберт, ну что ты какой бука! Это же так здорово! Мы будем пить шампанское и танцевать! Я уже подобрала себе платье, туфли и жемчужную нитку на шею. Фреттхен готовит им какой-то совершенно грандиозный торт!
- Опять торт. Помешался он на этих тортах, не иначе.
- Ты просто не в настроении.
Она обняла его за плечи и осторожно поцеловала в щёку рядом со вздувшимся красным пятном.
- Болит? - Вилина участливо заглянула мужу в глаза, и он подобрел.
- Да нет, уже прошло.
- Ну, вот и замечательно. Заканчивай свою работу, потом примешь ванну, переоденешься. В ту рубашку в гибискусах. Помнишь, такие красные на чёрном фоне? Мне кажется, она тебе очень пойдет! И чёрные бархатные джинсы.
- Что это - гибискусы?
- Ой, ты невозможный сегодня! - рассмеялась она звонко. - Цветы такие! Вон, посмотри! - она ткнула куда-то за его спину. Он обернулся и увидел куст в ярко-розовых цветах с махристыми лепестками. И Бернис. Она вышла на дорожку, и, не говоря ни слова, прошмыгнула мимо, к выходу.
- Кто это? - оторопела Вилина.
- Почем я знаю, наверное, садовница.
- Не знала, что у нас есть садовники!
- Ну да, вся эта красота сама выросла. Всё, кроме сорняков.
- Какой ты, оказывается, ворчун! Ну ладно, я побежала, меня ванна ждет! А ты заканчивай и приходи!
- Хорошо, - буркнул Роберт, развернулся и пошел обратно в мастерскую.
Глина чавкала и липла к рукам. Он мял её с непривычным ожесточением, бездумно таращась в стену напротив. Стена, покрытая текстурной краской, походила на природный камень. По сероватому фону разбегались бежевые пятна, имитируя шероховатость горной породы. В выпуклостях, неровностях и бороздках чудились женские формы. То крутое бедро, то абрис полной груди, то очертания тела целиком, набросанные парой штрихов.
Распаляясь все больше и больше, он лепил фигуру, не похожую ни на гнома, ни на эльфа, ни на русалку. И уж меньше всего она походила на бесполого ангела.
Скорее, она напоминала древнюю богиню плодородия. Маленькая голова с пучком волос на затылке, огромная грудь, падающая на круглый живот, широкие бедра и короткие, устойчивые ноги. С тем же вниманием, какое раньше, затаив дыхание, он посвящал тонким пальцам, складкам одежды и мельчайшим перышкам на крыльях ангелов, он вытягивал соски и формировал круглые, раздутые ягодицы. Лицо он делать не стал, но, помедлив, прорезал ногтем мизинца полоску под животом, а затем, поставив свое творение на стол, направил на него свет лампы.
Фигурка походила на Бернис. На сильно раздобревшую Бернис. Он сглотнул и медленно расстегнул молнию на шортах.
- Роообеерт! - донесся из сада мелодичный голос Вилины, ударивший грозным набатом.
Лицо залило жгучей краской, он вскочил, одним ударом расплющил фигуру и смахнул глиняную горку в ведро.
- Роберт! Ты закончил? Пора собираться.
- Да закончил, закончил, - сердито заворчал он, выключая лампу и незаметно подтягивая молнию наверх.
- А что ты лепил, - она подошла сзади, обняла его за плечи и с любопытством оглядела стол.
- Ты что, следишь за мной?
Он развернулся так резко, что Вилина опешила.
- Роберт, милый, что с тобой? Откуда такая абсурдная мысль? Зачем мне за тобой следить? Ой, да ты весь красный, как пожар! Не температура ли у тебя?
Она прижала прохладную ладонь к его лбу, и он остыл.
- Да нет... не знаю, прости. Может, это аллергия из-за проклятой пчелы. Какая-то слабость в теле и муть в голове. Вот, посмотри - слепил совершенно неудачного ангела.
Он отодвинул от стены тонкую, длинную фигуру с поникшими крыльями.
- Ну что ты, совершенно замечательный ангел! На меня похож, - она расцвела открытой, детской улыбкой, - только грустный. Наверное, ты и правда меня любишь, - добавила кокетливо, - раз все твои фигурки похожи на меня. Да, Роб?
- Конечно, люблю, пойдем, мне нужно принять ванну. Я весь в пыли.
- Если ты себя неважно чувствуешь, мы останемся дома, - ласково сказала Вилина, беря его под руку.
- Да нормально я себя чувствую, - он покрутил шеей, потрогал распухшую щеку и неуверенно добавил, - вот только выглядеть я буду с этим пчелиным флюсом по-идиотски.
- Ничего, черная рубашка с ярко-красными гибискусами и бархатные джинсы отвлекут на себя внимание! С твоим ростом и статью ты затмишь всех мужчин на празднике.
Она щебетала и щебетала всю дорогу к дому и не заметила, как напрягся Роберт, проходя мимо деревца с головками райских птиц. Как стиснул руку жены и ускорил шаг.
Едва они вошли в дом, Роберт потащил Вилину на кухню, подхватил играючи, как пушинку, и посадил на стол.
- Что ты задумал? - она широко открыла глаза в напускном ужасе. - Нет, я не могу. Нет, нет. Здесь слишком светло.
Не говоря ни слова, он схватил её за руку и, сдернув со стола, увлёк в ванную.
Там, не включая света, развернул и, подтолкнув вперед, так что она упала руками на крышку унитаза, задрал подол и порвал тонкие трусики.
Он крепко сжимал её хрупкие бедра и, глядя в темноту, видел садовницу в тонких, обтягивающих леггинсах.
- Мне показалось, что ты был не со мной, - хмуро сказала Вилина. Она сполоснула для него ванну, включила воду и высыпала полную горсть ароматной, голубоватой соли.
- А с кем еще, - недоуменно пожал плечами Роберт, пробуя воду босой ступней. - Горячая!
Он вытащил ногу обратно и открутил посильнее кран.
От двери по всему дому разлилась трель звонка.
- Кого еще черт принес!
Роберт поднял с пола шорты, натянул их, скроив страдальческое лицо, и пошел открывать.
Ну, конечно - Фреттхен, собственной персоной.
- Приветствую, Роберт. Вилина, привет! Вы идете к Дэвидсонам?
- Да, идем, - недовольно отозвался хозяин дома.
- Мы уже собираемся. Сейчас Роб примет ванну, оденется и пойдем.
- А что ты такая грустная, душа моя?
Фреттхен ласково приподнял подбородок Вилины и заглянул в небесно-голубые глаза, подернутые ледком печали.
- Так что-то, нашло, - ответила она, отворачиваясь. - Проходите, Марк, я напою вас чаем, пока Роберт плещется.
- Нет, нет, я ненадолго заглянул, - Фреттхен торопливо пробежался к окну, взглянул на градусник и недоверчиво постучал по нему пальцем. - Да, без разговора нам не обойтись, но я обещал Айрин и её гостям самолично разрезать торт.
Он огорчённо развел руками.
- Я просто хотел узнать, идете вы или нет.
- Да, мы скоро будем. Чёрт, я забыл про ванну!
- Не надо чертыхаться, это не прибавляет позитива, - наставительно произнес Хорёк и направился к выходу.
Мысленно проклиная предстоящую вечеринку, Роберт побрел в ванную.
"Вот бы жить где-нибудь на необитаемом острове", - мечтательно думал он, намыливая капроновую мочалку-утенка. "Пальмы, море, мы с женой и больше никого!"
Он натирал раскрасневшееся тело и представлял себе хижину, крытую соломой, пальмовую рощицу и изумрудное сияние океана за тонкими, длинными стволами.
Под навесом из пальмовых листьев он лепит прекрасную женскую фигуру. Непонятно, куда делась Вилина, но напротив него, на пляжном лежаке загорает Бернис. Она улыбается, отчего верхняя губа смешно задирается кверху, и подставляет солнцу голую лоснящуюся грудь с шоколадными сосками.
Глава 14
Вот так всегда и происходит. Когда сутки наполнены делами, хочется побольше свободного времени для чтения, прогулок и просто - тишины, в которой только и способна рождаться музыка. Хочется скрыться ото всех, закрыть глаза, заткнуть уши, и пить одиночество крохотными глотками, как апельсиновый сок со льдом.
Джереми не очень любил школьные занятия. Скучал на математике, презирал домоводство, лепил криво, а рисовал, точно корова хвостом. Он бы с радостью оставил уроки Триоль, а остальное стёр из расписания.
Теперь свободного времени было с избытком, а избыток его, как известно - штука вредная. Вместо того чтобы сидеть в библиотеке или загорать на берегу, Джереми зачем-то гулял по Эколе, забредая в самые дальние и укромные уголки, в которые прежде и в голову не пришло бы заглянуть. Он как будто проверял границы своей свободы. И - как ребёнок, впервые в жизни разломавший часы, вдруг обнаруживает под гладким циферблатом непонятные шестерёнки - так и Джереми натыкался на все новые и новые постройки, о назначении которых не подозревал.
Ранним утром, когда все ещё спали, он прошел до конца "длинного" пляжа и очутился на незнакомой лодочной станции, где под навесом, блестя свежевыкрашенными боками, дремали новёхонькие катера. А ему-то казалось, что в Эколе есть только вёсельные лодки! Водить катер он не умел, но от желания - немедленно, прямо сейчас - покататься на таком сладко заныло под ложечкой. Он, должно быть, летит, как птица - как чайка, разрезая волны белоснежной грудью, скользя по воде, но устремляясь в небо, и широкая пенистая дорожка стелется за ним следом.
За лодочной станцией, открывалась каменная площадка с огромной, выведенной масляной краской буквой "H" посередине. Джереми, как ни напрягал фантазию, не мог угадать, для чего она служит. Вероятно, для какой-то игры.
Он блуждал неподалеку от карьера, в котором скульпторы Эколы брали глину для своих поделок, и находил там обрезки труб, катушки с проводами, железные трансформаторные будки и приземистые, длинные строения, запертые на амбарные замки. Оконные стёкла закрашены, на дверях таблички с требованием носить защитную одежду и обувь. И рыжая ржавчина повсюду. Все это выглядело не столько запущенным и старым, сколько неуместным и не имеющим никакого отношения к той Эколе, которую он знал.
Захотелось посмотреть, что скрывается за рабочим поселком и, обойдя его стороной, Джереми уткнулся в причудливый зеленый лабиринт. Никому из ребят и в голову не приходило совать нос в эту часть Эколы, а тем более её исследовать. "Нелюбопытный похож на слепого, - говорил себе Джереми, ощупывая кирпичную кладку, густо затянутую плющом, - смотрит, но не видит". Плющ стлался и по земле, заставляя оскальзываться на глянцевых, мясистых листьях и обращая пространство между стенами в тропический лес.
Лабиринт почему-то нагонял страх. Даже не испуг, а внутреннюю дрожь, лёгкую, но неприятную судорогу, которая волнами расходилась по телу и, застревая в позвоночнике, вызывала тупую боль. Знакомо заломило виски. А потом стены расступились - и Джереми увидел серое здание, большое и грузное, точно отлитое из свинца. Его окна ярко блестели, вспыхивая - тускло и мёртво, как змеиная чешуя - но не солнечный свет отражался в них. Красный металлик, оранжевый металлик, жёлтый металлик, зелёный металлик...
Здание утробно гудело и вибрировало, от фундамента до кончика вентиляционной трубы, отчего контуры его казались слегка размытыми.
Джереми взглянул - и отшатнулся. Затем повернулся и бросился бежать, назад, сквозь изумрудную сумятицу плюща.
- Я видел дом, где живет радуга, - рассказал он изумленному Хайли.
- Где? - опешил тот.
Они стояли у входа в столовую. Пока он бродил по Эколе, утренняя медитация закончилась, и народ потянулся завтракать. Мимо спешили ребята, толкали обоих, здоровались на ходу. Чудилось это Джереми или нет - но при виде него многие ускоряли шаг и отворачивались. Девчонки перешёптывались и хихикали. С тех пор, как его отстранили от медитаций, он и есть должен был отдельно, в маленьком закутке. Может, он все это нафантазировал, но и Хайли рядом с ним как будто чувствовал себя неловко: озирался смущённо, переминаясь с ноги на ногу.
- За корпусами работников. Идём, покажу. Только посмотрим издалека, а то плохо станет. Это ведь радуга.
- Я сейчас не могу, может после обеда. А вообще, это всё ерунда какая-то, - Хайли нетерпеливо потоптался и снова зачем-то оглянулся. - Все знают, что радуга - это поле. Она существует, только пока включён генератор. А зачем его включать, если никто не женится? Тебе померещилось, Дже. Лучше скажи, когда в школу вернёшься? О тебе Триоль спрашивала. Скучает, наверное, по своему любимчику.
- И всё-таки она там, - Джереми упрямо нахмурился, - радуга. Сидит, как птица в клетке. В доме под железной крышей. Не веришь - не надо, но только я сам видел. А в школу - не знаю, когда Верхаен разрешит. Взъелся на меня, как чёрт, из-за этой врушки...
- Софи? Она, кстати, про тебя всякие гадости болтает... Что ты, мол...
- Зачем мне Болонкины сплетни? - резко оборвал его Джереми. - Не хочу о ней ничего слышать! Ну, так что, когда пойдём?
- Куда пойдем? - сунул свой любопытный нос в их разговор как из-под земли выросший Боб.
Джереми промолчал. Ему не хотелось рассказывать про радугу заново.
- Пошли, пошли, Торопыга, скоро занятия начнутся, - Хайли потянул приятеля за собой. - Я тебе за завтраком расскажу, куда, - и добавил, обращаясь к Джереми:
- Да сходим как-нибудь. Куда она денется, радуга эта? Сидела там сто лет и еще просидит. Пока, Дже, - он хлопнул его по плечу и устремился прочь, увлекая за собой Торопыгу.
- Пока, дружище! - крикнул Боб, оборачиваясь и помахал короткопалой пятернёй.
Джереми снова остался один.
Есть расхотелось. Что-то унизительное было в этой изоляции, в отдельном столике за ширмой, куда - словно дразня - долетали порой беззаботный смех и счастливые голоса. Его отсадили от других, как будто он страдал какой-то заразной болезнью.
"Да ну их всех. Пойду на набережную, возьму в магазинчике орешков или чипсов", - решил он.
Из столовой уже тянуло вкусными ароматами - омлета, какао и выпечки. Призывая занимать места за столами, работница-повариха три раза гулко ударила половником в жестяной поднос.
Низко опустив голову, Джереми брел по дорожке к набережной. Мимо нарядных стен, покрытых весёлыми рисунками, мимо цветущих клумб и улыбчивых глиняных фигурок. Ангелы, гномики, сказочные персонажи подмигивали ему - не то сочувственно, не то насмешливо, но Джереми отворачивался от их взглядов. Остро - острее, чем собственное одиночество и непонимание друзей - он переживал свою бесполезность. Вечером все снова соберутся на "длинном" пляже. Будут смотреть на океан, серебряный, как ртуть, ловя на волнах острые блики, погружаясь душой в его гул, в голоса чаек, в жаркий блеск песка. Станут просить покоя, мира и благополучия - не для себя, для других. И будет им - по их просьбе. Ведь так? Они - жизнерадостны, гармоничны, полны творческих сил, и странные градусники в их комнатах всегда показывают наивысшее значение по шкале эмоций. Не то, что у него. Джереми готов был расколотить проклятый прибор, но понимал, что дело не в нём. Если хочешь, чтобы твои просьбы исполнялись - надо измениться самому. Вот только как? Он не знал, и никто не мог ему помочь. Даже Хорёк - и тот избегал его в последние дни. А ведь он считал его своим другом.
Джереми совсем растерял аппетит.
Он присел на лавочку под цветущей акацией. Надел наушники, отгораживаясь от навязчивой музыки. Многое нужно было обдумать. Прозрачная тень легла у его ног, лизнула носки кроссовок и свернулась клубочком, как домашний зверек.