Его старшая сестра - ласковая и незлобливая - умела подлизаться к папочке и получала меньше работы и наказаний. Её брат не прощал папаше обид. Он их копил, как иной бедняк копит гроши, клянясь наедине с собой, что никогда не забудет побоев и унижений. Никогда в жизни не станет он преемником деспотичного, скорого на расправу отца. При первой возможности покинет опостылевший семейный бизнес и криминальный район, заселённый такими же неудачниками, как Верхаены.
Так и случилось.
Не успел Гельмут окончить школу и порадоваться приличному аттестату, как в семье разразился скандал. Из дома пропали деньги - вся дневная выручка, сложенная лично главой семейства в ящик пузатого комода. Ключ хранился в кармане широких, вечно облитых пивом штанов господина ресторатора. Кто и когда вынул ключ и завладел деньгами, так и осталось тайной, но отец накинулся с обвинениями на сына. А когда тот, впервые за долгие годы взорвался праведным гневом, Верхаена-старшего накрыло так, что он затрясся и пошел на Гельмута с дубовым табуретом. Подросший и возмужавший Верхаен-младший выбил табурет ногой и кинулся в бой. Как два борца, катались они по лысому от старости ковру, не слыша крики обезумевшей жены и матери. Победила молодость, и это положило конец побоям и оскорблениям. Вскоре Гельмут покинул отчий дом навсегда.
Перепуганная дракой сестра разбила копилку, а мать достала из запасников горсть золотых побрякушек, которые время от времени скупала у местных пьяниц, жаждущих опохмела.
Этого хватило на билет до Миннеаполиса, где жила родная тетка Гельмута. Она приютила симпатичного племянника и помогла ему устроиться на работу в тот же самый торговый центр, в котором сама много лет продавала элитную косметику.
Так Гельмут начал карьеру продавца в отделе подарков и сувениров фирмы Холмарк. Проводить дни среди плюшевых мишек и ярких открыток было куда приятнее, чем в дыму и пьяных визгах. Но амбициозный молодой человек мечтал о большем. Он хотел войти в круг победителей.
За спиной Верхаена раздался мелодичный звонок причудливо стилизованного телефонного аппарата - профессор любил антиквариат. Он мог себе это позволить. Под проект открыли щедрое субсидирование.
Гельмут шагнул с залитого тропическим зноем балкона в прохладу комнат и поднял трубку:
- Алло.
- Господин Верхаен, простите за беспокойство, это Марк. Марк Фреттхен.
- Марк, вы можете называть меня по имени, я же говорил.
- Совершенно верно! Простите, Гельмут. Я звоню, чтобы удостовериться, что наша договоренность в силе. Быть может, у вас изменились планы...
- Нет, мои планы не изменились, - спокойно и с достоинством ответил Верхаен, - я сейчас выхожу.
- Так я вас жду у школы, - оживился Хорёк. - Я покажу вам нашу главную галерею, познакомлю с лучшими работами, а потом мы поужинаем в "Лангусте". В "Бризе" вы уже были...
- Договорились.
Профессор положил трубку. Его взгляд упал на портрет в серебряной рамке: цветная студийная фотография, с которой безмятежно улыбались крупная голубоглазая блондинка и два похожих на неё белобрысых мальчугана - Марти и Джонатан. Сейчас они оба взрослые, а Джонатан уже обзавёлся семьей. Верхаен взял в руки более поздний портрет супруги. Да, Милена постарела. Пышные кудри посеклись и поредели, округлые щёчки стекли вниз, грудь опала. Время безжалостно ко всем без исключения.
Он спускался по лестнице, насвистывая нехитрую мелодию. Ту самую, под которую они впервые танцевали с Миленой.
Молодому продавцу из отдела подарков Холмарк сказочно повезло. Судьба послала ему дочь известного банкира. Она вошла в отдел уверенной походкой, покачивая полноватыми бедрами, и, капризно выпятив губу, двинулась к полкам с игрушками.
Гельмут с первого взгляда понял, что в его тихий залив заплыла крупная рыба. Да что там рыба! Акула! В ушах искрились бриллианты, под круглым локотком пристроилась сумка Луи Вуиттон, и даже простое на вид льняное платье выдавало безукоризненный вкус и чувство стиля.
- Разрешите вам помочь, - предложил он, почтительно склонив голову.
- Будьте так любезны, - томно произнесла она и ткнула розовым ногтем в мягкий живот плюшевого медведя, - у вас есть что-нибудь покрупнее этого?
- Секундочку!
В подсобке, в открытом ящике, лежал огромный, лоснящийся шоколадными боками мишка - неразобранный товар. Гельмут не успел навесить ценник и выставить его на продажу.
Да, - расцвела Милена, это именно то, что она искала.
- Сколько? - она вынула из сумки кошелек.
- Для вас - бесплатно, - не раздумывая ни секунды, произнес Верхаен.
Девушка закусила губу, но не сказала ни слова.
Она просто развернулась и пошла из отдела вместе с подарком, будто так и должно быть.
- Простите, - Гельмут догнал её у самого выхода.
- Вы передумали? - усмехнулась она.
- Нет, что вы. Я счастлив одной только мыслью, что буду связан с вами этим подарком. Не посчитайте это подкупом... но, могу ли я надеяться когда-нибудь увидеть вас снова?
Сколько обожания способны выразить его глаза? Чуть-чуть прищуриться, улыбнуться уголком рта - точно в смущении... посмотреть искоса... Вот так, хорошо. Милена таяла как молочный шоколад на языке.
- Позвоните мне.
В протянутую ладонь упала визитка с фамилией, известной всему городу.
"Бинго!"
Потом были танцы - да, под ту самую мелодию! - дорогое вино, романтичная прогулка. "Ах, эти новые туфли стёрли все ноги!" - "Я понесу вас на руках!"
А еще через полгода они поженились.
- Гельмут! - Фреттхен помахал носовым платком и стёр им же испарину со лба. Похоже, бедняга простоял у парадного входа школы достаточно, чтобы изжариться. - Пройдемте, я покажу вам наши лучшие работы.
- Как вам здесь? Нравится?- спросил профессор, спускаясь по разноцветной брусчатке вниз, к набережной.
- О, замечательно! Просто замечательно! Я уже не представляю, что где-то существует зима и слякоть, и грязное метро, неустроенные бомжи и прочие прелести внешнего мира. Отвык, знаете ли.
- Да, вам необыкновенно повезло, Марк. Такая удача выпадает не каждому. Надеюсь, вы сможете оценить это по достоинству и оправдать наше доверие.
- Конечно, конечно, - заторопился Хорёк, - Экола для меня - всё! И семья, и жена, и любовница. У меня ведь никого нет. Родители уже умерли. Меня никто нигде не ждёт, - горько заметил он.
- Иногда это неплохо, Марк. Вы просто не осознаете своего счастья, - криво усмехнулся Верхаен.
- Ну, что вы! Какое счастье в одиночестве...
- Да, хорошенькая подружка вам бы, наверное, не помешала.
- Наверное, - улыбнулся Хорёк смущённо, - но девушки всегда были ко мне равнодушны.
- Печально, печально, - пробормотал профессор, уклоняясь от колючего побега бугенвиллии.
- Ну, вот мы и пришли, - с облегчением выдохнул психолог и смахнул насквозь промокшим платком пот со лба. - Добро пожаловать в нашу главную галерею!
Он с гордостью подвел Верхаена к огромному стенду с золотой надписью: "Лучшие из лучших".
- Вот - это победители прошлого конкурса "Экола - энергетический центр планеты".
- Да, да, хорошо, пусть почувствуют ответственность. Они первопроходцы в оздоровлении и общества, и всего земного шара, - кивнул благосклонно профессор. - Хорошие лица, - добавил он, бегло осмотрев портреты молодых людей, вывешенные на стенде.
- Вы обратили внимание? Никаких фотографий! Все портреты выполнены нашими местными художниками. А скульпторы украшают сады и улицы. Я вам покажу наш сад скульптур.
- Хорошо, замечательно, - Гельмут взглянул на часы, - сад скульптур оставим на потом. Давайте, пройдемся по галерее и - на набережную. Я уже проголодался.
- Конечно, как скажете, - заторопился психолог. - Вот текущая экспозиция, пойдемте!
Верхаен двинулся по светлым залам, осматривая картины. Большие - во всю стену и миниатюрные - с ладошку. Прозрачные, нежные акварельки и многослойные работы маслом. Попадались рисунки карандашом и углем. Несколько залов занимали аппликации и инсталляции, их разбавляли установленные тут и там скульптуры. Все это многообразие воспроизводило Эколу, её узкие улочки, заросшие плющом, нарядную площадь и длинный пляж с медитирующими. Тема медитации была особенно популярна среди конкурсантов.
- О, похоже на вас, Марк, - профессор остановился перед гипсовой фигурой - худой и остроносой, замершей на невысокой подставке в позе лотоса.
- Да, - зардевшись, подтвердил Фреттхен, - это меня изваял наш победитель. Эрик Гудман. Большой талант!
- Ах вот как, - усмехнулся профессор, - что ж, он правильно выбрал модель...
- О нет! Победу присуждал не я! Я лишь член жюри!
- Ну, всё? Всё просмотрели? - сменил тему Верхаен. - Пойдемте, предадимся чревоугодию?
- Нет, еще остались работы к новому конкурсу "Океан и его обитатели". Мы их принимаем в правом крыле. Скоро начнем составлять экспозицию следующего месяца.
- Ну вот, когда составите, тогда меня и пригласите. Пойдемте, Марк. Как вы сказали, называется ваше кафе?
- "Лангуст", - в голосе Хорька еле уловимо проскользнула нотка разочарования.
Поблизости от кафе - слава Всевышнему - не вопили репродукторы. Музыка, доносящаяся со стороны поселка, звучала мягко, приглушенно, не лезла в уши, а создавала приятный фон. Полотняный навес отбрасывал прозрачную тень на плетёные кресла и столики.
- Я, пожалуй, закажу паэлью, - бегло ознакомившись с меню, промолвил Гельмут.
- Превосходный выбор! Я возьму то же самое. А как насчёт закусок? Может быть взять тарелку со всем понемножку? Жареный кальмар, сырные палочки, острые крылышки?
- Можно, - кивнул Гельмут, откидываясь в глубоком кресле.
- Вина?
- Белого, на ваш вкус.
Услужливый официант из работников поставил перед ними высокие бокалы с кубиками льда и бутылку газированной воды. Принял заказ, и вскоре на столе следом за водой появилось вино в темной бутылке.
- В целом, я доволен, - рассказывал профессор обратившемуся в слух Хорьку, - но есть и нарекания. Безусловно, подростковому возрасту присущи экзальтированность, потребность выделиться, даже - бунтарство. Но не до такой же степени.
Фреттхен пошел красными пятнами, но промолчал.
- Что это за повальная тяга к примитивному труду? - продолжил Гельмут, глотнув вина. - Откуда она взялась? Зачем мы вкладываем такие огромные средства в этот проект? Для того чтобы тщательно отобранные таланты деградировали до уровня гастарбайтеров? Пардон, работников?
- Это единичный случай.
- Единичный случай предполагает единственное число, а у вас желающих мести улицы, ковыряться в земле и смолить лодки с каждым днем все больше.
- Это глупость! Подростковая глупость. Ребята шутят. Уверяю вас! Я неплохо знаю каждого из них, мы проводим совместно досуг. Мне доверяют. Вот, на лодке недавно с Джереми катались.
- Джереми... такой скуластый, кудрявый парень? Тот, что спал в коробке?
- Он.
- Как раз про Джереми я и хотел с вами поговорить. Откуда взялась эта коробка? Брак - вот как это называется. И ассоциации его мне очень не понравились. Поработайте с ним дополнительно, Марк. Идеи с рыбалкой тоже надо искоренить. Если вы не сумеете вовлечь его в творческий процесс, нам просто напросто придется с ним расстаться.
- До этого не дойдет, обещаю!
- Я на это рассчитываю, - бросил профессор и развернул салфетку. - Мне бы очень не хотелось терять людей, в которых вложено столько трудов и денег.
Салфетка перекочевала на светлые брюки, а их хозяин придвинул к себе тяжёлую чугунную сковороду - в ней подавалось фирменное блюдо. Полюбовался на натюрморт из даров моря и темного, с золотым отливом риса, с наслаждением вдохнул ароматный парок и принялся за еду.
- Я всё держу под контролем, - заверил его Фреттхен, - ведь я понимаю - за нами стоят огромные средства.
- И не только средства, - невозмутимо добавил Гельмут, цепляя вилкой плотное колечко кальмара, - за нами стоят серьезные люди.
- Да, конечно, - подобострастно кивнул Фреттхен.
- Я ценю вашу понятливость, - профессор великодушно похлопал Хорька по плечу.
Психолог заулыбался и, вооружившись вилкой, принялся выковыривать из риса морепродукты.
Глава 5
Джереми чихнул во сне - и проснулся. Утро ворвалось одновременно в глаза, в уши и в ноздри. Окутало солнцем и музыкой, и цветочной пыльцой, летящей в открытое окно. Он улыбнулся, предвкушая новый день, но тут же в памяти всплыло: "Вилина!" - и вставать расхотелось.
Сегодня его любимая девушка выходит замуж. Большой праздник для Эколы - свадьбы здесь отмечают нечасто. А уж когда случается такой повод, веселятся от души. Свадьба в Эколе - не простое торжество. Это - мистерия, в которой новая любовь рождается, как Афродита из морской пены. Главная улица устлана белоснежными перьями, будто работники к этому дню ощипали не одну сотню чаек. Люди высыпают из домов, посмотреть, как жених с невестой, точно по облакам, шествуют по белому-белому птичьему пуху от "детского городка" до центральной площади.
Джереми нехотя сполз с растрепанной постели. Пошарил под кроватью в поисках одежды, вытащил - пыльную и мятую. Не будет он сегодня наряжаться. Пусть все расфуфырятся в пух и прах, а он пойдет в шортах. Да, и непричесанный. Всё равно теперь. Гортань - уже не зашнурованная, а узкая, как тростниковая дудочка, в неё только свистеть...
Он бросил косой взгляд на градусник у окна и увидел, что спиртовой столбик почти спрятался в колбу. Странно. Неужели так сильно похолодало? Да нет. Какое там. Солнце голодное, как волк, кусает даже через тюлевые шторы. То ли прибор сломался, то ли... Джереми впервые пришло в голову, что массивный градусник в пластиковом чехле меряет не температуру, а что-то другое. Шкала размечена не пойми как и в чем, но едва ли в фаренгейтах.
Будь сегодня обычный день, Джереми обязательно забежал бы к Хайли и Бобу поделиться своим открытием, но сейчас не до того. Он вышел из корпуса - руки в карманах - и зашагал по обочине к центру поселка. Пух и перья летели в лицо.
На площади одетые в синие халаты работники возились с генератором. Ими руководил возбуждённый Хорёк. Из окна ближайшего дома, через клумбу с бегонией, тянулись длинные черные провода, извиваясь в пыли, точно ядовитые змеи. Сама установка громоздилась на открытой платформе и тонко, противно гудела - это был тестовый режим. Сквозь обычный для Эколы гам до Джереми доносился её комариный писк, едва уловимый, но болезненный, вызывающий ломоту в висках.
"Танцуй, сказала она, танцуй, - игриво журчало из репродуктора, -
А я не знал, смеяться или плакать..."
Но вот куплет иссяк, оборвался, словно кто-то с размаху заткнул певцу рот, и зазвучал марш Мендельсона. Джереми вздрогнул. Чей-то голос произнес прямо у него над ухом: "Боже мой! Этой вещице уже столько лет!", а потом внутри мелодии вдруг - медленно и нежно - расцвела другая, ломкая, светлая и ранимая, как только-только проклюнувшийся росток.
"Это Вилина!" - прошептал Джереми. Да, это была она, воспарившая, отделённая от плоти, переложенная на музыку. Ликующий марш обнимал её крепко и спокойно, по-мужски - и уверенно вел через площадь, а Джереми стоял и впитывал Вилину каждой частичкой своей души.
Кто-то шумно втянул в себя воздух. Хорёк взмахнул рукой, подавая сигнал работникам - комариный писк прекратился.
И воссияла радуга! Высокая, блестящая дуга, под которой должны пройти молодые. Красный металлик, оранжевый металлик, жёлтый металлик, зелёный металлик... семь ядовитых металлических цветов. Люди шарахнулись от неё прочь, наступая друг другу на ноги. Джереми обхватил голову руками - с новой силой заломило виски. Радуга сыпала искрами и гудела - сочно и тревожно, на низких частотах.
Даже музыка присмирела, точно вслушиваясь в её гул - Мендельсон с Вилиной ступали тихо и легко, будто на цыпочках.
- Дорогу! - заволновались на площади. - Дорогу жениху и невесте!
Джереми толкали, расступаясь, зеваки. Пихали локтями в бок. Он вытянул шею и увидел Вилину под руку с Робертом. Они шли медленно, устремив в пространство одинаковые - невидящие - взгляды. На лицах застыло восторженно-экстатическое выражение. "Наглотались чертовых таблеток", - подумал Джереми, чувствуя, как сердце маятником раскачивается в пустоте. Вверх-вниз, и опять вверх... и опять вниз - в отчаяние, в бездну.