Уже сидя за столиком, мы заказали три вида пиццы, салат и по бокалу красного виноградного сока. Надо бы столового вина, но Степан был за рулем, а я — так, за компанию. Выбор был очевиден и, как мне показалось, очень удачен. Но потом, когда официант принес заказ, первое, что пришло в голову: — что-то не то! Я даже принялся спорить, потому как в моем привычном понимании то, что принесли, было скорее домашним дрожжевым пирогом, но никак не пиццей. В общем, обед был немного испорчен, потому как на вкус пицца ею не оказалась. Стало почему-то обидно и за Петербург, и за своего собеседника. Неужели здешний повар не знает, какое должно быть тесто для пиццы, и из каких продуктов ее нужно делать? Потом я запретил себе расстраиваться из-за всякой ерунды, расслабился, облокотился на стол, оперся подбородком на кулак и приготовился слушать. Вообще-то этикет запрещает ставить локти на стол, руки прятать под стол, разваливаться на стуле и низко наклоняться к тарелке. В ресторане принято сидеть ровно, не сутулиться, как на великосветском приеме, однако при этом важно чувствовать себя свободно. А я не чувствовал. Впрочем, во время смены блюд разрешается слегка откинуться на спинку стула, но это все в идеале. Посетители этого заведения плевать хотели на правила и сидели так, как им удобно, что меня очень даже устраивало. Ресторан больше всего походил на столовую. Хорошую, недешевую, но все-таки столовую.
— Сестра говорила, — обратился ко мне искусствовед, — что ты прежде собирал разные артефакты. Было?
— Было дело… — охотно ответил я, — но давно. Все уже в прошлом. Почти все раздал, раздарил и распродал.
— Почти?
— Оставил себе несколько предметов на память.
— А что так? Почему прекратил?
— Надоело. Интерес пропал, да и деньги понадобились. Продал коллекцию.
— Это бывает, — легко согласился искусствовед. — Дело обычное.
— Угу… Среди моих бывших друзей тоже дело обычное.
— Слушай, а как вообще тебе моя лекция? — с некоторой хитринкой в голосе спросил мой сотрапезник.
— Видишь ли… — замялся я, — ведь не специалист я в данной области, поэтому не могу в полной мере оценить…
— Не соврал! — вдруг засмеялся мой собеседник. — Вот это — уважаю! А то все такие: «было очень увлекательно!» или: «вас слушать — искреннее наслаждение!» или: «вы так интересно говорите!» Чушь какая! Все привыкли врать по всякому предлогу и без всякого повода. Многие давно уже не мыслят себя без вранья, только и думают: с какой целью собеседник врет? Ладно, это я так… Не было там ничего интересного в моей лекции… да и не могло быть. Сплошной филологический мусор и словоблудие. Не моя тема вообще. Это — халтура, за которую немного платят в рамках проекта — «Открытые университеты Санкт-Петербурга». Да, читаю не по своему предмету, да и вообще не поймешь по какой тематике и о чем. Зато главное — всегда могу сказать на собственной службе, что занимаюсь преподавательской и просветительской деятельностью, за что положены разные бонусы. Лекции у меня нечасты, усилий не требуют. А болтать вот так ни о чем, «плести кружева», я сколько хочешь могу — специфика работы, переходящая в профессиональную деформацию. Ладно… Тебя сильно беспокоят нарушения в здешнем меню? — спросил Степан, с интересом разглядывая мою поскучневшую физиономию.
— Да нет… — спокойно ответил я, — просто как-то не так настроился.
— Я тоже так не настраивался. День сегодня неудачный выдался. Не та смена готовит. Надо было вчера приходить. Ну, или завтра. Как любит говорить моя жена, «каждому месту своя цена, а каждому времени свое место». Вот если бы мы захотели не просто поесть, а действительно вкусить полноценной итальянской пищи, то надо было идти совсем в другое заведение. На Фонтанке имеется одно приятное местечко, там даже шеф-повар — итальянец. Настоящий! Марку держит. Как и принято в подобных заведениях, он постоянно выходит пообщаться с гостями. Отличная пицца, мороженое, десерты, кофе. Пробовать-выбирать можно сколько угодно, пока не определишься с заказом. Удачное расположение, милая атмосфера…
«Интересно, — думал я, — как его подвести к нужной мне теме?»
Но искусствовед меня опередил.
— Так, что? — спросил Степан, когда мы все съели и даже выпили, а обсуждение еды обоим начало надоедать. — Поехали к бабушке? Только сразу предупреждаю — ты передашь мне все вопросы, а говорить буду я. Она сейчас не очень-то жалует неизвестных ей людей.
Глава XXIII,
где главный герой попадает в дом ветеранов
До интерната ветеранов, где теперь имела место жительства бабушка Степана, мы доехали довольно-таки легко: в пробках не стояли. Пока ехали, я рассказал, что хочу спросить. У самых ворот Степан кому-то позвонил и сказал несколько обычных слов, уже не помню каких. Типа — «мы приехали» или «мы уже здесь».
Учреждение было похоже на обычную муниципальную клинику как внешне, так и внутренне. Тот же стандартно-медицинский интерьер, такие же стены и общая тревожная атмосфера. Может, я накручивал и придумывал что-то лишнее потому, что о больницах у меня сложились только тягостные воспоминания и нехорошие впечатления.
В вестибюле нас встретила молодая блондинка, облаченная в плотно сидящий на фигуре медицинский халатик и кокетливые розовые тапочки. Видимо, медсестра. Была она крепенькая и, наверное, сильная, чем-то похожая на российскую чемпионку по тайскому боксу. На халате было крупно вышито синими печатными буквами имя «Лиза».
— Только не очень утомляйте, — предупредила блондинка. — Сегодня она не в настроении. Надевайте бахилы.
Пока облачались, Степан как-то резко поскучнел. Потом мы куда-то шли, я разглядывал тоскливые интерьеры и размышлял, что могло означать предупреждение медсестры о настроении. По стенам висели крупные оптимистичные рисунки и яркие цветные картинки большого формата. Несмотря на жизнерадостность оформления, почему-то впечатление производили они крайне удручающее. Как выяснилось, именовалось это заведение «Надежда». Вот уж действительно… Мы миновали пару лестниц, коридор, на удивление красивый зимний сад, еще какой-то коридор, и, наконец, прибыли.
Это была небольшая комната, обставленная со старомодным квартирным уютом. Стены, выкрашенные в светло-бежевый цвет, железная эмалированная кровать с четырьмя блестящими шариками на столбиках по углам, два старых кресла, круглый стол под бахромчатой скатертью. На одной стене висели многочисленные фотографии в рамках, какие-то блеклые картины и пара гравюр. На мой взгляд — старинных, но тут можно и ошибиться, тем более дилетанту типа меня. Другая стенка была совершено пуста. В кресле, недалеко от этой стены, неподвижно сидела очень старая на вид женщина. Ей могло оказаться и девяносто, и сто лет. Она находилась в такой позе и с таким выражением лица, с каким пожилые люди обычно смотрят интересные им телесериалы. Только место телевизора занимала бессодержательная стена.
— Бабушка, здравствуй! — громко обратился к своей родственнице искусствовед, но та никак не отреагировала на приветствие внука. Как написали бы в старых романах — «ни один мускул не дрогнул на ее лице».
— Бабушка? — с вопросительной интонацией повторил Степан. Ответа не последовало. Тогда хранитель Эрмитажа подошел к креслу и повертел растопыренной пятерней перед лицом старухи. Та не изменила ни положения головы, ни выражения лица и так же увлеченно продолжала созерцать стену.
— Не выходит, кажется, — с извиняющейся ноткой сказал Степан, повернувшись в мою сторону. — Не наш сегодня день, не получается. Это у нее бывает иногда. Может, и пройдет к вечеру, но вряд ли. Обычно весь день так. Да, как-то не везет тебе сегодня. Можем подождать, но я не думаю, что…
Я тоже не думал, что. Общая атмосфера дома престарелых производила исключительно гнетущее впечатление и навевала удручающие мысли.
— Так чего у бабушки хотел выяснить? Может, знаю? Что тебя конкретно интересует? Напрямую говори, без разных ненужных метафор, эпитетов и фразеологических оборотов. Язык изящной словесности сейчас ни к чему.
«А почему бы и нет, — подумал я, — мужик, вроде, нормальный, может помочь».
Кивнув, я кратко изложил суть своих интересов, сжато объяснил, что мне нужно получить, и почему я уверен в его помощи.
— У твоей бабушки где-то хранится предмет, похожий на крупный бронзовый крест.
— Ну, наконец-то, а то все ходил вокруг да около. Тебя интересует посох святого Иакова. С этого и надо было начинать.
— Ты что-нибудь знаешь об этом? — спросил я, внимательно разглядывая физиономию искусствоведа. Или мне показалось, или он действительно прятал глаза при разговоре со мной.
— Знаю, конечно. Но мало что. То, что с ним что-то не так, давно всем стало понятно. Много лет все охотятся, и я никогда никому не отдал бы его и не продал. Но сейчас оказался в скверной ситуации, а сестрица говорит, что на тебя можно рассчитывать. Поэтому сделаем так: ты достаешь нужные мне предметы, а я обеспечиваю посох Якова.
— Значит…
— Значит, придется тебе возвращаться в Москву, — кисло сказал Степан, когда мы уже садились в его машину. — Нужные мне вещи сейчас там. Сам бы съездил, но нахожусь под подпиской о невыезде и уезжать из города не могу. Иначе — арест. Тебе, как бывшему коллекционеру-артефактору это будет сильно легче, чем кому бы то ни было. Места знаешь, да и люди тебе хорошо известны.
— В Москву? — эхом отозвался я, думая о том, что моя поездка в Питер скучной все-таки не была.
— Да. «В Москву, в Москву». Помнишь, песня была такая дурацкая?
— Нет, не помню, — буркнул я.
— В общем, так. Вытряси необходимые мне предметы и возвращайся. Я тебе все подробно объясню. Где и у кого. Тем более, по моим сведениям, ты отлично знаешь всех тех людей, что сейчас владеют нужными мне артефактами. Собственно, поэтому моя сестра и согласилась иметь с тобой дело. Очень уж мне помочь старается. А без этих вещей меня упекут на долгие годы, а я не хочу.
— А как это все…
— Если не выйдет ничего, и меня все-таки посадят, — продолжал искусствовед, — сестра тебе этого никогда не простит. Если все удастся, приезжай. Снова буду рад тебя видеть. Тогда и получишь свой посох Якова.
— Он не мой, а Якова, — неумело и не к месту пошутил я.
— Что? — почему-то не понял искусствовед.
— Посох не мой.
— Знаю. И не мой, если говорить откровенно. Все равно получишь. Главное — верни эти египетские артефакты. Без них никак. Ладно, давай по делу. Посох Иакова, официально, моя частная собственность, полученная по наследству. Достался от деда, а как уж этот посох попал к самому деду — история темная. Ты об этом хотел с бабушкой поговорить? Бесполезно, ничего бы ты от нее не узнал. Сам посох она просила вместе с ней положить в могилу. Почему — не знаю, но на это я никогда бы не пошел, несмотря на священность воли завещателя. Погоди радоваться. Сестра тебе говорила, что меня сейчас следователи прижали? Я ни при чем, но некоторые кражи из Эрмитажа хотят повесить на меня, тут и думать нечего. Выход один — случайно «найти» эти похищенные предметы и заявить об этом. Трудностей с таким «нахождением» быть не должно, знаешь, какие у нас завалы? У, там сам черт ногу сломит. Главное эти предметы получить, а потом — дело техники. Подкинуть и списать на расхлябанность.
— Что за предметы? — спросил я.
— Думал, знаешь.
— Откуда? Твоя сестра сказала только, что тебя трясут, и намекнула, что без моей помощи не отстанут. А я понять ничего не мог.
— Объясню, если не понял. Меня интересуют пара вещей. Око Гора и Шар Скарабея. Оба предмета похищены из запасников и так хитро украдены, что никаких прямых следов и доказательств не осталось. Официально — ничего вроде бы и не было. На самом деле подменили дешевыми подделками: Око Гора изделием девятнадцатого века, а шар вообще современной поделкой из шунгита. Сотрудники все знают, понимают, но молчат. Откуда об этом узнали следаки, понятия не имею. Видимо, есть у них свой осведомитель в наших кругах. Знаешь историю этого шара? Нет? Любопытная легенда. Скарабей — один из самых почитаемых священных символов Древнего Египта. Считалось, что черно-синий навозный жук повторяет путь солнца: подобно солнцу совершает путешествие по небу. Даря всем жизнь, скарабей перекатывает свой шар с яйцами, пока личинки не созреют и не родятся на свет. До нас дошло множество изображений скарабеев. Они встречаются в рельефах гробниц, на фресках, на папирусах. Сохранились ювелирные украшения и скульптуры, изображающие скарабеев. В храмовом комплексе Карнак недалеко от Луксора сохранилась колонна, которую венчает каменный скарабей. В виде скарабея часто изготавливались печати, разнообразные амулеты и многочисленные магические статуэтки. Одна из таких ювелирных скульптур была сделана из синего лазурита и золота, а сам шар из черного гагата. Гагат — практически чистый природный углерод, сродни нашему карельскому шунгиту. Легко обрабатывается, хорошо полируется, приобретает красивый блеск, благодаря чему в странах Востока широко применялся, да и сейчас используется для мелких ювелирных изделий. Сам скарабей оказался в Багдадском национальном музее, а его шар долгое время считался утраченным. Впоследствии, после разграбления музея американскими военнослужащими, следы статуэтки потерялись. Тот шар был просто огромным — более двадцати сантиметров в диаметре. Идеальная сфера. Как его смогли изготовить в Древнем Египте — своего рода загадка. Один российский археолог, тщательно определив точные пропорции шара и той багдадской статуэтки, доказал, что это части одного предмета. Даже диссертацию хотел защитить по этой теме, но вдруг оказалось, что хранящийся сегодня в запасниках Шар Скарабея — подделка. Шунгитовая копия. Оригинал пропал. Куда делся, никто не может понять. А я точно знаю его местонахождение. Только вот не спрашивай, откуда знаю. Тебе это не поможет, а лишняя информация ни к чему.
— Информация лишней не бывает, — сказал я свою любимую поговорку.
— Бывает, бывает, — не согласился искусствовед. — Кому-нибудь что-нибудь взболтнешь лишнее, и привет покойной бабушке.
— А Око Гора?
— Око Гора — это так называемый Уаджет, любопытнейший артефакт, скажу я тебе. И безумно дорогой, кстати. Бесценный, как любят говорить. Но какая-то страховая цена у него имеется, конечно. Сохранившиеся древнеегипетские тексты донесли до нас самые разные версии мифа об оке Гора. Если в двух словах, то во время войны с Сетом Гор лишился своего левого глаза. Согласно одной версии, Сет проткнул глаз Гора своим пальцем, согласно другой — наступил на него. Мать Гора, Исида, исцелила ранение сына. Как она это сделала — не спрашивай, не знаю, на этот счет существует множество разных рассказов. Иногда спасителем Гора считают бога Тота, что на самом деле неверно. Лунный глаз Гора, то есть Уаджет, впоследствии стал символом исцеления и защиты от темных сил. Со времен Древнего Царства использовался в качестве волшебного защитного амулета. Даже в наши дни глаз Гора рисуется по обеим сторонам носовой части судов, курсирующих по Нилу. Так примерно. Однако сам артефакт долгие годы считался утраченным, известным лишь в разнообразных копиях и изображениях. На самом деле хранился в запасниках, в кубической шкатулке из масличного дерева. Кубическая шкатулка так затейливо изготовлена, что никто не мог ее раскрыть, считали, что это безделушка такая. Просто красивый деревянный инкрустированный кубик. Никто и не догадывался, что он как-то там открывается, и только недавно додумались просветить рентгеновскими лучами.
— А почему тогда, если это все украли из Эрмитажа, и об этом все у вас хорошо знают, никто открыто не заявил в соответствующие органы?
— Открыто не заявил? Ты в армии-то служил? — вдруг неожиданно спросил мой собеседник.
— Не довелось. Не удостоился чести. О чем ни разу не жалел, вообще-то.
— Почему-то так и подумалось. А я вот отслужил. Два года в авиационной части, в охране, если что… при советской власти еще, при Горбачеве, чтоб ему земля стала пухом. Был при нем веселый такой период, когда всех студентов прямо с курса на два года в армию забирали. Даже доучиться не давали. Вот и меня тогда загребли, два года зря потерял. Погоди, сейчас все поймешь. Так вот, существовал у нас наряд по столовой, по варочному цеху. Варочный цех, чтоб ты знал, это такое специальное полезное помещение, где стояли котлы, в коих варили супы, пюре, макароны, каши и прочие армейские разносолы. Котлы, вернее, огромные такие кастрюли, разные, естественно. С крупными такими надписями, чтобы не спутал кто. Там же готовились напитки — чаи, компоты, еще что-нибудь подобное. Не ресторан, прямо скажем. Те, кто в наряде, перетаскивали емкости с готовой едой к окошку на раздачу. Обычно меню на обед было строго выдержано: какой-нибудь салат (как правило, отварная свекла или квашеная капуста), тарелка супа или борща и тарелка каши: овсянка, пшенка или перловка. По праздникам деликатес — порция консервированной фасоли в томате или картофельное пюре с котлетой или фрикадельками. Иногда рыба. Альтернативными гарнирами были макароны или гречка. Да, салат, с какой-то радости, всегда именовался «витаминным». Кроме всего прочего, полагалась каждому солдату кружка компоту. На раздаче тоже стояли срочники, что вечно голодным солдатам все это по тарелкам раскладывали и по кружкам разливали. В тот день салат был из свеклы. В варочном цеху повара свеклу отварили, настругали, салат приготовили, и на раздачу выставили. Когда пришло время выносить компот, парни из наряда что-то там сглупили и приволокли емкость с красным свекольным отваром вместо компота. Кормили нас не то чтобы уж совсем плохо, по армейским меркам даже хорошо, но солдаты готовы были ко всему. Армия же. Жаловаться никто не пойдет, да и некому. Себе дороже выйдет. Через раздачу успели пройти две роты, это больше ста человек, на минуту. Но никто, никто! слова не сказал. Не спросил даже, что за бурду такую красную вместо компота разливают. Только на третьей роте какой-то заезжий офицер возжелал в солдатской столовой утолить компотиком жажду мучившую после вчерашнего. Скандал громкий вышел, вломили всем, даже ротным. Никому мало не показалось.