— Он держал в руке скальпель доктора Лектера, но не смог сказать, убийца он или нет.
— Он знал, что им точили карандаши.
— Да, но разве мы уверены, что Лектер использовал его только для этого? — она специально использовала «мы», чтобы показать, что она на его стороне, и перевести его гнев в полезное русло.
— С Лектером ни в чем нельзя быть уверенным.
— Возможно, Грэму понадобится пробыть в доме больше, чем один день.
Кроуфорд сложил руки в замок и тяжело вздохнул.
— На время расследования его имущество и счета арестованы. Адвокат Лектера добился неприкосновенности офиса и медицинских записей, и его дом — единственное, что у нас есть, пока числится местом преступления. Сколько ему нужно?
— Я не знаю, сэр.
— Он и правда этот… — Джек махнул рукой, — медиум? Только честно, Хоббс. Я не желаю подставлять шею под идиотские мистификации. А если прознают журналисты, от нас вообще живого места не оставят. Для него же лучше, если он настолько хорош, и мы рискуем не зря.
— Вы не доверяете доктору Блум? — нахмурилась Эбигейл. Ей казалось, для него она — единственная женщина, кто вообще имеет право голоса среди коллег.
— Алана так же эмоционально вовлечена в это дело, как и я, и я не могу полностью доверять ее суждениям. Между ней и доктором Лектером были довольно… близкие отношения.
— Это не мое дело, сэр.
— Если Грэм увидит это своим магическим чутьем, будет твоим, — жестко оборвал ее Кроуфорд. — Мне нужно знать все, что он нароет. Даже если это будет список по минутам, как Лектер мочился в туалете. Ты меня поняла, Хоббс?
— Да, сэр.
— Когда ты его повезешь?
— После двух, сэр. У меня как раз будет перерыв.
— Тогда жду звонка. Это мой личный телефон, так что звони в любое время. — Кроуфорд протянул ей визитку. — А теперь марш на занятия.
— Всего доброго, сэр, — она кивнула и вышла из кабинета, чувствуя себя выжатой как лимон, а день только начался.
Пока Грэм собирал вещи, она пила свой остывший кислый кофе. Он предложил ей воспользоваться его холодильником, чтобы найти что-нибудь перекусить, и Эбигейл с ужасом обнаружила на полках замороженные пакеты с полуфабрикатами и полный ящик яблок. Дверца, как и почти весь холодильник, не использовалась вовсе.
— А нормальная еда?
Грэм достал из шкафа четыре одинаковые серые футболки и уложил в сумку.
— Мой рацион полностью удовлетворяет мои потребности.
— Соль? Сахар?
— Я получаю сахар из яблок. Фруктозой.
— С ума сойти. Ну, а кофе? Чай?
— Два литра воды в день вполне меня устраивают, — он кивнул на бутыль, стоящую под кухонным столом.
Следом за одеждой Грэм уложил стопку полотенец, зубную щетку, пасту, мочалку и пять брусков мыла, Эбигейл бесцеремонно взяла один в руку. Без рекламного стикера, просто прозрачная упаковка и номер. Она поднесла мыло к носу.
— Где вы его взяли?
— Мой надзиратель привозит каждую неделю из больницы вместе с лекарствами.
— Оно больничное, — Эбигейл снова вдохнула странный запах.
Она так привыкла к своему с карамелью, что сначала даже не смогла понять, что ей это напомнило. Лаборатория в академии, где все патологоанатомы пользовались формалиновым мылом. Грэм дождался, пока она положит брусок обратно в сумку, и застегнул молнию, избегая любого физического контакта.
— Это все? Вы больше ничего не возьмете?
— Я могу взять еду.
— Нет-нет, — она замахала руками. — Я буду приезжать каждый день и, если не доверите покупать по списку, свожу в ближайший супермаркет. Сейчас вы на полном попечении ФБР. Можете даже заказать австралийских раков или лягушачьи лапки.
— Зачем? — Уилл уставился на нее по-детски большими глазами.
— Попробовать? — предположила она, растерявшись.
— Все белки и необходимые ферменты я получаю из куриного мяса. Плюс курс витаминов. В австралийских раках нет необходимости.
Эбигейл посетила жуткая мысль.
— Мистер Грэм, вы что, не заказываете еду на дом?
Он несколько раз моргнул и отвел взгляд.
— Я знаком с услугами доставки.
— Вы вообще никогда не заказывали?! Даже когда работали полицейским? Я думала, копы только и живут на бистро и пончиках.
— Я брал с собой. Домашняя еда экономит до трехсот долларов в месяц.
— Едрить-колотить, — вырвалось у нее. — Знаете, к черту. Вот как мы поступим: сейчас я вас отвезу, затем у меня занятия до шести, а потом я вернусь, и мы с вами что-нибудь закажем.
— Вы студент академии, — напомнил Грэм. — Насколько я помню, график у вас довольно плотный.
Эбигейл и сама понимала, что мужчине за тридцать вряд ли нужна сиделка, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала — Грэм остро нуждался в честности и открытости, в защите и одобрении, особенно сейчас, когда чужие эмоции для него были заперты лекарствами и он постоянно бросал на нее взгляды, проверяя ее микромимику.
— А еще у меня три соседа в общежитии, где невозможно заниматься без наушников. Или вы против компании?
Грэм медленно покачал головой.
— Вы меня не боитесь?
— Я умею постоять за себя. Мы и так будем тусоваться вместе в течение дня между моими занятиями, по-моему, нам лучше сразу подружиться. Как думаете?
Судя по выражению лица, Грэм знал термин «тусоваться» только по словарю.
— Я настаиваю, чтобы вы оповещали свое начальство каждый раз, когда будете меня навещать.
— Вы беспокоитесь обо мне? — на секунду ей показалось, что она увидела отблеск какой-то эмоции в его глазах.
— Алана приостановила лечение, пока я занимаюсь этим делом.
Эбигейл удивленно замерла.
— Вы берете ампулы с собой?
— Нет.
Это значило, что он собирался помочь ей с делом во что бы то ни стало. Ей бы обрадоваться, но Эбигейл почувствовала укол совести. Выключив счетчики, Грэм сдал ключи домовладельцу, и они поехали в центр города. Некоторое время в машине царила тишина, и, боясь, что шум будет раздражать ее молчаливого пассажира, Эбигейл даже радио не включала.
— От вас потребуют полный отчет того, что вы увидите. У вас есть блокнот или ручка? Можем заехать по пути в магазин.
Грэм ничего не ответил и вытянул руки на весу. Пальцы дрожали как при Паркинсоне.
— Оу. Черт.
— Смешивание разных лекарств порой дает неприятные побочные эффекты.
Больше она не пыталась завести разговор, и спустя двадцать минут они приехали в фешенебельный район Гилфорд, состоящий сплошь из особняков и поместий. Эбигейл припарковалась возле одного из двухэтажных домов. Грэм вышел из машины, и она, опустив окно, перегнулась через пассажирское сидение.
— Эй, возьмите. Это мой диктофон. Мне он сейчас все равно не нужен, а вы сможете записать все, что придет в голову. Только посмотрите на этого монстрилу, работы у вас ого-го.
— Спасибо, — он прижал диктофон к груди, будто собираясь защищать его ценой своей жизни, и серьезно добавил: — Сообщите начальству, что вам нужно табельное оружие. Без него сюда не возвращайтесь.
— Посмотрим, что смогу сделать, — она ухмыльнулась, закрыла окно и уехала в сторону академии.
— Сейчас двадцать две минуты четвертого, третье сентября, Балтимор, и меня зовут Уилл Грэм.
Он поставил диктофон на паузу, осматриваясь.
Уилл занимался этим далеко не первый раз. Людям требовалось время, чтобы свыкнуться с его даром, навешивая на него много пустой ненужной работы. Даже если половину из того, что он скажет, ФБР и эта девушка-стажер уже знали, им нужен был сам факт, что он узнал информацию не от них. Что он использовал свои способности. Настоящие вопросы начнутся потом, сейчас же Уилл стоял перед раскиданным пазлом, чьи кусочки еще надо было найти.
Справа возвышалось бывшее здание баптистской церкви, сейчас отданное под благотворительное «Общество по защите коренных растений». Их табличка стояла прямо на газоне. Уилл взглянул на дом, прятавшийся одним боком в тени церкви, а другим — за деревьями.
— Район старый, начала девятнадцатого века. Каждый дом был построен по заказу одной из старых фирм. Судя по расположению соседних домов, Гилфорд — проект конторы Олмстеда. Хозяин выбирал дом очень тщательно, следуя внутренним очень строгим критериям.
Уилл кинул взгляд на соседские фасады, некоторые были кремового цвета и окружены цветущими вишневыми деревьями. По сравнению с ними, этот дом словно пришел прямиком из английской глубинки.
— Ландшафт разработан в момент постройки дома для иллюзии обособленности. Не слишком близко, не слишком далеко от соседей. Вижу кипарисовик туевидный и низкую крону черного ореха. Оба дерева посадили здесь лет сто назад, орех намного выше самого дома. Думаю, двадцатые годы.
Уилл приостановил запись. Не то чтобы он действительно разбирался в ландшафтах, просто знания оставались в нем, как рукописные талмуды в огромной библиотеке. С самого раннего детства, как только у него появились трудности с общением, Уилл почти все время посвящал книгам. Не сказкам и захватывающим историям, где нужна была фантазия, а фактам, которые можно было проверить. А что еще, кроме зданий на улице родного города, стояло незыблемо веками?
Нувель Орлеан, вот как назвали французы его родной город. Даже сам Наполеон называл эту землю частью Франции, однако отдал ее, чтобы Соединенные Штаты не вмешивались в завоевательную войну. Уилл до сих пор мог по памяти воспроизвести каждый квартал и улицу, но, к сожалению, он не помнил, что тогда чувствовал и что заставляло его возвращаться к любимому кафе отца, где пахло кофе с цикорием и играл джаз. Как вообще пахнет кофе? Он уже давно не мог вспомнить многие мелочи, которые раньше казались очень важными.
Он поднялся по ступеням к кустам возле парадного крыльца и наклонился к белесым листьям.
— Возле входной двери растет линдера бензиона или дикий душистый перец. Цветы желтые, запах, — он вдохнул, — слабо-лимонный. Кто-то регулярно срезал листья, цветы и ветки. Садовники так не делают. Хозяин дома… — Уилл коснулся среза и вспомнил странное ощущение от вчерашнего скальпеля. — Хозяин дома явно разбирается в растениях и использует их для чего-то. Готовка. Или лекарства.
Раньше он мог улавливать чувства, сейчас же эмоции были в его мертвой зоне, и он не мог сказать, заботился хозяин о растениях с любовью, или это был профессиональный интерес. Низкие декоративные кусты Уилла не заинтересовали, их явно подстригал садовник, последний раз — больше месяца назад. Он сделал несколько шагов назад и задрал голову.
— Дом в колониальном стиле, характерном для среднеатлантических штатов. Форма прямоугольная, фасад симметричный, парадное крыльцо с колоннами. Два этажа, двускатная крыша. Отделка из камня и деревянных реек. Дом для одной семьи.
Для одной семьи? Уилл не чувствовал детского присутствия: хаотичных всполохов, путаницы и ярких пятен. От дома веяло чем-то традиционным, ритуальным, даже цикличным. Как от церкви по соседству.
— Хозяин — мужчина, лет за сорок. Если с ним жила женщина, то ее влияние на дом несущественно. Дом одного человека, — зачем-то уточнил Уилл, вспомнив место, где они с отцом жили в Новом Орлеане.
Их дом тоже был в колониальном стиле, построенный под влиянием французов, с большой мансардой и белыми греческими колоннами с каннелюрами. Старый, приземистый, обветшалый, их дом тонул в ползучем плюще пурпурной вистерии, желтой виргинской «ползучки» и темно-красной бугенвиллии. Летом запах цветов одурманивал, стрекотал и жужжал пчелами. Когда мама умерла, отец перестал следить за домом, и сейчас тот, наверное, покрыт мхом до самой крыши, если не полностью разрушен.
Уилл тряхнул головой. С последней дозы прошло уже больше двенадцати часов, и он стал замечать, что его сознание куда-то уплывало. Пока это были воспоминания, он ничего не имел против. Главное, что не дурманящие фантазии со вкусом холодной, медной монеты под языком.
Он достал из кармана ключ и провернул в замке. Ручка под ладонью плавно опустилась вниз, и двойные красные двери неслышно отворились от небольшого толчка. Уилл просунул голову, оглядываясь по сторонам. У него не было причин опасаться чего-либо, но его тело словно имело на этот счет совершенно другое мнение. Через прикосновение он ощутил веяние истории — века, окропленные страданиями и кровью, как если бы он стоял перед старой темницей.
Боковые окна с белыми занавесками пропускали достаточно света, чтобы Уилл смог осмотреть закрытый вестибюль. Ветер, попав в помещение, всколыхнул занавеси. В его доме на болотах тоже были занавески. Желтый тюль, истлевший, изорванный, с запахом камфоры, смерти и янтарными, безумными солнечными лучами за грязным окном.
Уилл зашел, прикрыв за собой дверь, и коснулся нежной материи. Успокаивающее холодное стекло и отблеск пасмурного дня. Стоило его пальцам коснуться шелковой вуали с тончайшим цветочным узором, как где-то в глубине дома прозвенели колокольчики. Он замер, но звук больше не повторился.
Его никогда не приглашали в чужой дом. Ни разу в жизни. Технически, даже сейчас он находился в доме без ведома хозяина. Не было в мире места, где ему когда-нибудь будут рады. Без торазина в крови он давно бы уже мучился мигренью и депрессией, и Уилл догадывался, что к концу недели именно это его и ждет.
Он открыл дверь.
— Расположение комнат классическое для колониального стиля. Сейчас я в фойе, довольно необычной октогональной формы. Арка, скорее всего, ведет к центральной лестнице, а справа и слева от нее находятся жилые помещения. Если планировку не изменяли, спальни должны быть наверху.
Уилл открыл рот и тут же захлопнул, выключив диктофон. Положив сумку на ближайшее кресло, он снова осмотрелся. Что-то спугнуло его мысли.
— Стены отделаны деревом, что тоже вполне укладывается в колониальный стиль, но выбор цвета: синий для реек, кресел и ковра в сочетании с черным и золотым — довольно странный. Учитывая большое пространство, это несильно бросается в глаза. Окно слева дает достаточно света в дневное время суток, а ночью…
Комната вокруг Уилла резко потемнела, зажглись настенные светильники. В камине с мраморной облицовкой вспыхнул огонь, тени от решетки с вплетенными вазами и цветами сделали синий цвет на стенах еще глубже и темнее. Огненные всполохи отразились на золотистом тиснении подушек и цветочном узоре ковра — горький мед в обрамлении иссиня-черной ночи.
Уилл моргнул, фойе снова выглядело вполне невинно под слоем пыли. Он подошел к окну и коснулся хрупких, мертвых лепестков белых рододендронов. Включив диктофон, он несколько секунд молчал, прежде чем произнести:
— Абажуры в фойе на светильниках расставлены для акцента на картинах. Основная цель — затемнить углы комнаты. Создать определенную атмосферу. Сомневаюсь, что в других комнатах иначе, скорее всего, неоготика. Отделкой дома не занимались посторонние дизайнеры. Хозяин прекрасно разбирается в стилях, он разбавил тяжесть готики живыми белыми цветами, спрятав среди них ядовитые. Но зачем?
Он сделал паузу, услышав где-то в глубине дома тиканье часов.
— Подмешанная в еду наперстянка может вызвать сердечный приступ, — последнюю фразу кто-то произнес вместе с ним на полтона ниже, и Уилл обернулся.
Он все еще был один.
В этом был его дар. Порой он не мог отследить, откуда приходит к нему знание, он просто знал. Знал, какие деревья и кусты растут в Мэриленде, что все растения, какие он здесь видел — морозостойкие и не требуют особого ухода. Знал, что при необходимости этот дом мог выглядеть как гладкое, темное нутро огромного животного, готовое в любой момент съесть непрошеного гостя.
Такого, как Уилл.
Он осторожно сел на краешек кресла, положив сумку к себе на колени. Ему нужно было подумать.
— Мистер Грэм! Мистер Грэ-эм? Как в жопе у негра.
Эбигейл зашла в дом, в нос ударил запах пыли и затхлости. Она неуверенно сделала несколько шагов по плиточному полу, развернулась и увидела темный силуэт в кресле.
— А-а!
Она чуть не выронила пакет с едой и, чтобы не упасть, сделала два шага назад.
— Мисс Хоббс? — раздался слабый голос.
— Грэм? — Эбигейл сложила пакет на пол и включила ближайший светильник. Ее сердце до сих пор стучало где-то в горле. Грэм сощурился, сидя в кресле. — Вы чего тут делаете?!