– Знаешь, – щеки Рамси остаются розовыми, но он спокойно зачерпывает еще фасоли, – а Джон ведь сможет забрать его, как только кончится Зима. Сразу, как сойдет снег.
– Если доживет, – кивает Виман, кидая остатки мякиша в свой пухлый рот. – Да, если он доживет, я с удовольствием встречусь с ним в суде по этому поводу.
– Купишь суд, ты хотел сказать? – бросает Рамси. – Интересно, сколько ты готов на это потратить, чтобы не уйти в минус?
– И еще две вещи, мнение по поводу которых я не изменю, – глаза Вимана снова сужаются. – Первая. Когда я возглавлю отдел, я все-таки тщательно займусь вопросами твоего образования и того, насколько ты вообще подходишь нашему проекту. Думаю, ты понимаешь, чем это закончится. И вторая. Если ты сейчас скажешь мне хоть слово по этому поводу, мои люди будут гнать тебя под огнем до самой магистрали.
Глаза Рамси холодеют, а румянец на щеках становится еще ярче, но он больше ничего не отвечает, крепко сжав ложку.
– Ну-ну, не расстраивайся так, – Хозер глядит на него с тем, что у Амберов наверняка зовется сочувствием. – Он говорит мне что-то такое каждый божий день, а Морсу и того чаще, но, как видишь, мы все еще здесь, – но Рамси бросает на него короткий взгляд, и Хозер замолкает, безразлично пожав плечами.
К лучшему. Не только Виман, но и Джон не отказался бы поесть и собраться с мыслями в тишине.
Рикон Старк входит в ресторан тихо, держась ближе к Винафрид и неожиданно присоединившемуся к ней Морсу – худенький мальчик лет двенадцати-тринадцати – Джон с каким-то холодком понимает, что не помнит точно, сколько ему сейчас, – с отливающими темно-рыжим жесткими волосами, которые явно старались причесать, но они все равно растрепались и теперь торчат во все стороны, и яркими синими глазами.
– Рикон, – срывается у Джона, когда он резко встает, и ножки стула громко скрежещут по полу. Рикон вздрагивает и шагает назад, неожиданно зло смотря на Джона из тени Винафрид. Его глаза расширены, и он инстинктивно жмется к здоровой руке Морса, но тот не особо задерживается в дверях и тяжелой походкой направляется к столу. Джон же торопливо шагает навстречу Рикону, стараясь игнорировать злой страх в его ярких глазах – и то, как он резко пятится за спину Винафрид, и только один блестящий глаз остается видным на слегка высунутом из-за ее локтя лице.
– А вы точно родственники? А то, может, тут не Вимана вовсе денежки-то интересуют? – коротко хохочет Хозер где-то за спиной, но Джон опять пропускает его слова мимо ушей, наклоняясь немного – он не сильно-то выше подросшего брата, несмотря на их разницу в возрасте.
– Рикон, это я, Джон. Джон Сноу. Твой старший брат. Тот, которого никогда нет дома и тот, которого ненавидела мама. Но если ты забыл меня – ничего страшного, мы сможем посидеть вместе и вспомнить, – Джон старается удерживать спокойный тон, и это окупается – Рикон несмело высовывается из-за скрестившей руки на груди Винафрид.
– Джон? – он спрашивает негромко, слегка заторможенно, как и всегда.
– Да. Джон, – с облегчением выдыхает Джон, и Рикон осторожно выходит из-за Винафрид, касается его протянутой руки и разрешает себя обнять.
– Ты уходил, – голос Рикона холодный и медленный, как будто он в трансе, а руки горячо ощупывают спину Джона, плечи и отросшие волосы.
– Да, мне нужно было… – в горле у Джона появляется знакомая горечь, и он насильно сглатывает. – Я больше не уйду, Рикон. Теперь все будет в порядке, и я никуда не уйду.
– Все в порядке, – эхом повторяет Рикон. – Не говори так. Когда кто-то так говорит… – он на секунду оглядывается на Винафрид и прижимается горячими губами к самому уху Джона. – Когда кто-то так говорит, он умирает.
– Я уже умер один раз, мой хороший, – так же серьезно шепчет ему Джон. – Мне можно так говорить.
– Ты что, тоже мертвый? – Рикон немного отстраняется, и его расширившиеся глаза кажутся совсем огромными на худом лице.
– Теперь нет, – Джон опять глотает что-то невыносимо горькое и крепко прижимает Рикона к своему плечу, уткнувшись носом в его непослушные волосы. Но Рикон быстро теряет интерес и к нему, и к его объятиям. Он немного выворачивается, пытаясь заглянуть Джону через плечо, и упирается в его грудь жесткими кулаками.
– Лохматый Песик? – несмело спрашивает он, и Джон непонимающе поворачивает голову. – Лохматый Песик! – Рикон пихается больно, пытаясь высвободиться из объятий Джона – безразлично к нему, словно человек, запутавшийся в рукавах куртки.
– Что?.. – слегка нахмурившись, спрашивает Виман, глянув на Винафрид, но та только тоже удивленно пожимает плечами. А Джон наконец отпускает выворачивающегося Рикона после очередного довольно сильного удара в живот, и тот, едва касаясь ногами пола, бежит к столу.
Рамси успевает повернуться вбок вместе со стулом, чуть не отдавив лапу Иве – соображал он всегда так же быстро, как двигался, – за секунду до того, как Рикон буквально взлетает ему на колени, обхватывая руками за шею и утыкаясь лицом в сухие волосы.
– Лохматый Песик, я так скучал по тебе, – жарко шепчет он.
И край рта совершенно не выглядящего удивленным Рамси дергается в тихой улыбке, когда он согласно смыкает свои здоровые руки на тощих детских плечах.
– Мы думали, что Лохматый Песик – это, собственно, его пес, – как будто даже с легким обвинением в голосе говорит Виман. – Сожалею, кстати, но Морсу пришлось взять пару ребят и пристрелить его.
– Проклятая псина спокойно себе шла за мальцом от самого Винтерфелла, – поддакивает Морс, – но в Гавани словно взбесилась и насмерть загрызла нескольких моих парней. Ну и пришлось познакомить ее зубки с моим коготком, – он гогочет и хлопает по деревянной рукояти закрепленного на поясе крюка.
“Ну как пристрелить, конечно, он здоровый был такой, Морс Амбер несколько пуль в него выпустил, а потом свой крюк ему прямо в ухо вогнал, так тот только тогда издох”, – звучит подзабытым уже голосом Сола в голове Джона.
– И хотя у меня лично сердце разрывалось, – продолжает Виман, – когда мальчик спрашивал о том, где его Лохматый Песик, но я никак не думал, что…
– Мы хорошо дружили с Джоном раньше, до Зимы, – неожиданно говорит Рамси, почти нежно поглаживая затылок маленького Рикона. – И я часто бывал у него дома. Ну и, знаете, эти дети иногда дают тебе эти прозвища… – он незаметно для Рикона покручивает пальцем свободной руки у виска.
– Дай угадаю, Джон Сноу. Друзья – вообще не твой конек? – хрипло смеется Хозер.
– Да, иногда я тоже так думаю, – соглашается Джон, вызвав новый приступ смеха у Хозера, но не опровергает сказанное Рамси. Он не уверен насчет этого, но внезапные чувства Рикона могут дать его словам более весомую поддержку, чем вялое отношение к самому Джону.
Но, как бы то ни было, ему нужно поговорить с самим Риконом перед тем, как что-то решать.
– Рикон? – он подходит ближе к Рамси, так и держащему Рикона на коленях. Это выглядит немного странно, не совсем как с ребенком, потому что Рикон еще подрос, и его длинные поджатые ноги не умещаются на бедрах Рамси, а спину ему приходится горбить, чтобы уткнуться лицом в мощное плечо. – Рикон, я спрошу тебя кое о чем?
– М-м, – тянет Рикон, ерзая на толстых коленях и обнимая Рамси крепче. Несмотря на то, что из-за его расстройства Джону нельзя злиться на это, его всегда раздражала привычка Рикона отворачиваться и мычать, когда от него требовался ответ.
– Ты знаешь, где мы сейчас, Рикон? – Джон наклоняется, опираясь на столешницу, но Рикон опять мычит и пытается еще больше отстраниться, закапываясь в мех капюшона Рамси и пряча руки под его расстегнутой курткой. – Мы сейчас не дома, Рикон, ты понимаешь?
Никакого ответа. Только недовольное хныканье и ерзанье.
– Ты б ему еще заявление на смену адреса в департамент предложил подать. С детьми тоже не слишком-то умеешь обращаться, да, Джон Сноу? – опять комментирует где-то там Хозер, и глухой смех Морса вторит его словам.
– Не то что ты, так ведь, Хозер? – неожиданно резко и коротко отбривает его Рамси, даже не поворачиваясь, и Джон чувствует смутную благодарность, слыша оборвавшийся смех и негромкое бормотание Вимана:
– Не при ребенке, Морс.
– Давай немного поговорим, хорошо, Рикон? – Джон старается не отвлекаться и перебороть растущую неприязнь – а Рикон старается не смотреть на него, – чувствуя, как уже немного начинают потеть ладони, когда Рамси неожиданно предлагает:
– Но, если серьезно, в чем-то Хозер прав… Дай-ка лучше я попробую.
Еще пригладив Рикону волосы, Рамси осторожно берет его за подбородок и немного отстраняет от себя. Внимательно смотрит на его не слишком красивое, но открытое и дикое круглое лицо с капризно поджатой нижней губой. Смотрит в его глаза, затуманенные, как будто с голубоватой поволокой, и просящие.
Рамси знает, что люди с такими глазами – с таким взглядом – всегда обречены. Они могут быть завязаны на своем единственном друге – Лохматом Песике, что за тупое имя, – или любовнике, на своем долге или обещании, на четкой цели или расплывчатой грезе, но, так или иначе, они постоянно нуждаются в том, к чему себя привязали, и как отсутствие этого объекта, так и его наличие убивает их очень быстро, опустошая разум и вытягивая кровь из сердца. И глядя, как расцветает безжизненный взгляд Рикона, только обращаясь к нему, Рамси понимает, что мальчик умрет, стоит стянуть эту завязь хоть немного потуже – или хоть немного ослабить ее.
Люди такого рода всегда обречены. Такого рода, как Рикон, и Русе, и Станнис Баратеон, и Мелисандра-из-мать-ее-Асшая. Как, Рамси полагает, и Джон Сноу. Как, и этого он не полагает, и он сам.
– Знаете, а я вот понимаю, что мы все воспринимаем мальца как ребенка, но кто-то уже должен это сказать. Это как-то немного по-гейски, – доносится откуда-то издалека голос Хозера.
– А знаешь, может быть, если бы ты перестал все время говорить о таких вещах, люди перестали говорить какие-то вещи о тебе, Хозер, – голос Винафрид теряется в тумане, который, Рамси знает, не отрывающий взгляда от его глаз Рикон сейчас чувствует не хуже него самого.
– Не сваливай все проблемы в одну кучу, всезнайка. Даже если я заткнусь, и вы заткнетесь, думать-то никто от этого все равно не перестанет. А думают все всегда одно только дерьмо, – и ответ Хозера слышится еще глуше, как будто они вдвоем нырнули в воду, скрытую этим туманом.
– А все-таки заткнуться б тебе не помешало, – это уже Морс. – Потому что, поверь, ни у кого в жизни не было столько дерьма в голове, сколько у тебя, братец. И девчонка права, хоть иногда ты мог бы делать перерыв и не лить его другим в уши, – и Хозер еще что-то отвечает, но они заплыли слишком глубоко, чтобы слушать его дальше. Но кое-что он подметил верно.
Ханжи. Они же все думают о том, как это странно. Рамси знает, как странно это всегда выглядит со стороны. Но, сиди у него сейчас на коленях хоть сам старый пердун Хозер, хоть жирный Марлон – Вимана он бы все-таки не выдержал, – хоть Арья Старк с ее сладкими маленькими титьками и острыми зубками, хоть кто – Ива – угодно – Джон – еще, он бы не делал ничего, кроме того, чтобы держать этого человека за подбородок и долго, задурманивающе смотреть ему в глаза. Не чтобы загипнотизировать, ясное дело, а чтобы понять, какого именно рода та завязка, что намертво стянула этому человеку горло. Это особая вещь, особая физическая штука, происходящая между двумя людьми. И как бы она не выглядела снаружи… она работает изнутри. И когда Рикон почти отключается, Рамси наклоняется к нему, придерживая за поясницу, и жарким выдохом обжигает его ярко-розовое ухо.
– Хочешь, вернемся домой?
Рикон молчит так долго, что может показаться, будто он уснул.
– Нет, – слабый шепот наконец достигает слуха Рамси. – Не хочу.
Рамси смотрит через его плечо, находя глазами Джона, и движением руки показывает, чтобы тот дальше задавал вопросы.
– Спроси, как с ним тут обращались, – судя по на секунду застывшему лицу и румянцу, Джон только что почувствовал обжигающий приступ ревности, но голос его звучит терпеливо.
– Тебе нравится Виман? – Рамси продолжает шептать Рикону на ухо. – Эта старая жирная минога? – он тихо-тихо хихикает. – Не то змея, не то рыба с сотней зубов, вот кто такая минога и вот кто такой Виман, – он клацает зубами, почти задевая красную мочку и заставляя Рикона вздрогнуть. – Или Хозер, тебе нравится Хозер? Этот дешевый пидор? – он чувствует себя странно вдруг, сказав это теперь, когда у него полная жопа теплой спермы Джона Сноу, на котором он скакал так, что чуть не сломал ножки у койки, но от некоторых вредных мыслей отказаться очень сложно.
– Не знаю, – после новой паузы отвечает Рикон, тоже болезненно – и вредно – хихикнув. – А дедушка Виман правда может становиться змеерыбой? Как Бран – волком? Как ты сейчас? – он неопределенно касается подбородка Рамси кончиками пальцев, прижимаясь щекой к его груди.
– Не, вряд ли, – Рамси не очень понимает, о чем говорит Рикон, но чувствует, что ему это на руку, как бы там ни было. – Виман и есть минога.
– А кто такой минога? – Рикон как будто уже забыл это слово или просто не сложил его со значением. – И пидор?
– Не бери в голову, – отмахивается Рамси. – Разные слова для тех, кто обижает тебя. Делает тебе больно. Кстати, кто-нибудь из них так делал? Они, – он слегка кивает в сторону Вимана и Хозера, – или девчонки, или одноглазый?
– Не знаю, – Рикон немного болтает свешивающейся ногой. Он явно не хочет говорить об этом, потому что догадывается, к чему все идет, но Рамси работал и не с такими упрямцами.
– Больно – это когда кто-то вдруг забирается сюда, – он незаметно просовывает руку под теплый стеганый жилет Рикона, – и делает вот так, – с силой вбивает ноготь большого пальца пониже ребер. Но Рикон только слабо дергается, неуютно передернув плечами. Кажется, он готов пустить Лохматого Песика даже ближе, чем Рамси думал. – Они могут делать это рукой – или словами, – но здесь сначала жжет, потом ноет, и становится плохо.
– Не, – повторяет за ним понравившееся слово Рикон, еще поежившись. – Мне нравится, как ты говоришь. Ты всегда мог превращаться? – Рамси не отвечает, потому что Рикону не на самом деле нужен ответ, скорее нужно подготовиться к тому, что он хочет сказать. – Не хочу быть здесь. Хочу уйти. С тобой, – и его речь немного бормочущая, но сосредоточенная. – Но не домой. Там Оша, – помедлив еще, добавляет он.
– Мертвая? – спрашивает Рамси, и в этот раз не отвечает Рикон. – Ты знаешь, что такое “мертвая”? – тихо шепчет Рамси, и Рикон опять неуютно поерзывает на его коленях, но в конце концов кивает. – Тебе больно думать об этом? – Рикон кивает еще раз, хотя это и не нужно – Рамси и сам видит, что его вопросы делают больно, сладко и больно, вытягивая из Рикона ответы, как тонкий зубчатый нож вытягивает рыбьи кишки. Проклятая рыба, повсюду здесь. – Хорошо. И что это?
– Мы говорили об этом. И говорили. И говорили, – отстраненно отвечает Рикон. – Мамины цветы высыхали, когда становилось холодно. Потом снова вырастали. Из деток, – он неровно вздыхает. – Они все высохли. Папа. Мама. Робб. Оша. Когда будет тепло, Сансе придется стать Мамой. Я, наверное, тогда уже вырасту и стану Папой, потому что Робб умер, а Бран ушел, – он немного покачивается и спрашивает: – Джон сказал, что тоже умер, но он такой же, как раньше. А у него не было деток. Так разве можно?
– Да, – шепотом соглашается Рамси. – Джону все можно.
– А Папе и Маме? Можно сделать с ними, как с Джоном? И с Роббом? С Ошей? Бедная Оша, у нее-то совсем не было деток.
– Я думаю, мы с тобой попозже что-нибудь здесь придумаем. Нет, даже так: я обещаю, что мы обязательно здесь что-нибудь придумаем, – хмыкает Рамси, и волоски на шее Рикона приподнимаются. Мальчик уже мертв, но еще не знает об этом. Но он – его, Рамси, путь обратно в Винтерфелл, и до того, как они оба окажутся там, ему лучше бы придержать жизнь в своем тщедушном теле. А там-то можно будет быть мертвым, сколько захочется. – Скажи мне лучше, если я пообещаю тебе, что дома не будет никакой мертвой Оши, ты пойдешь туда со мной?
– А ты больше не уйдешь? – почти без сомнения спрашивает Рикон в звериное ухо в густой черной шерсти.