– Не держи меня за идиота. Если придется – а я все еще надеюсь, что мы можем этого избежать, – да, я заберу Рикона с собой против твоей воли. Но это вроде бы не равняется тому, что я заберу его против воли твоих людей. И хотя я вижу, как у вас тут все устроено, и понимаю, насколько тяжело им будет осудить хоть одно действие Вимана Мандерли, хозяина и благодетеля тех, кому не нашлось места в эвакуационных поездах, – в голосе Джона сквозит явное пренебрежение к такого рода порядкам, – но все же… ты думаешь, что они единогласно одобрят то, что ты собираешься сделать? Одобрят и возьмутся за оружие против меня одного? – он без боязни качает головой. – У многих из них свои семьи, свои дети, и, насколько я знаю таких людей, они не согласятся с тем, кто хочет забрать ребенка из семьи, особенно когда поймут, как он собирается на этом ребенке нажиться, – он заканчивает, и в повисшей тишине Хозер хмыкает, скрывая смешок, а Рамси начинает мурлыкать какой-то прилипчивый мотив, тщательно облизывая ложку. Но Виман остается предельно серьезен.
– А что, ты думаешь, что “родного брата”, который собирается нажиться на этом ребенке, они одобрят больше? – он спрашивает как будто действительно с искренним интересом, продолжая раздражающе отрывать маленькие-маленькие кусочки корки и кидать их в рот.
– Мне не нужны деньги Старков, – Джон снова качает головой, едва заметно розовея ближе к ушам. У Рамси это вызывает приятное, теплое чувство пониже наполняющегося желудка. – Я их всю жизнь не видел, и сейчас они мне не нужны.
– Как и мне, даже если ты этому не веришь. Впрочем, если ты не веришь в этом мне – полагаю, в основном потому, что ты меня не знаешь, – с чего бы людям, которые не знают никакого Джона Сноу, верить в этом тебе? – задает еще один вкрадчивый вопрос Виман.
– Ладно. Хватит. Достаточно демагогии, – уже, судя по виду, собравшись обстоятельно возразить, Джон вдруг резко передумывает. – Если ты хочешь это проверить – давай проверим. Я больше не собираюсь спорить с тобой о том, кого из нас поддержат гипотетические люди, но если ты намерен именно так разрешить наш спор – я с удовольствием расскажу свое видение ситуации людям настоящим, – он раздраженно смотрит на Вимана, а рука Винафрид вдруг мгновенно мелькает под носом Рамси, прихватывая тарелку, на которую он только-только положил новый кусок говядины. Все ты замечаешь, лживая сучка, успевает подумать Рамси.
– А мне кажется, ты уже немного устал, Джон. Тебе надо поесть, – твердым, непререкаемым тоном говорит Винафрид, ставя тарелку перед Джоном. – Тем более, что, я думаю, если вы оба перестанете упрямиться, ваш разговор все-таки может затянуться.
– Не надо только… – начинает Джон, но Хозер тоже перебивает его:
– Ага, ты и вправду выглядишь, как… – он морщится. – Когда ты вообще ел последний раз?
Рамси знает, что утром, но в то же время ему сложно назвать те остатки, который они выскребли из рюкзаков, едой. Кажется, Джону тоже, поэтому он просто мотает головой и вдруг смотрит на него, как будто в поисках поддержки. Рамси отвечает ему ленивым взглядом – и понимает, что должен что-то сказать, только когда пауза за столом затягивается. Еда всегда довольно-таки расслабляла его.
– А, действительно, поешь, Джон. Я бы не советовал тебе мясо, лучше попробуй суп, и хлеб, и… Хотя, если хочешь мяса, не парься и ешь. Нас не будут тут травить, но… – он неопределенно пожимает плечами, пододвигая к себе блюдо с фасолью. Может быть, хотя бы это никто не заберет у него прямо изо рта.
– Но что? Не будут травить насмерть? – прямо и все так же раздраженно спрашивает Джон. – Или что ты имел в виду своим хреновым “но”?
– Да не, ничего, – и подвижный рот Рамси как будто одним своим выражением добавляет еще и “понятия не имею, почему ты что-то такое подумал”. – Просто Мандерли нет смысла травить даже неугодных гостей, учитывая, что они…
– Рамси! – вдруг прикрикивает Виман, говоривший до того тихо-тихо. – Я уже не удивляюсь тому, что твой отец так и не смог втолковать тебе это, но все же напомню: существует такая вещь, как причины, по которым того или иного человека не просят покинуть приличное общество. И ты сейчас сидишь за моим столом только потому, что пришел с Джоном Сноу, с которым я хочу обсудить судьбу его маленького братца, и на таких условиях я не стал устраивать сцену, выставляя тебя за порог. Но если ты продолжишь говорить о том, о чем собрался, клянусь богами, я не пожалею свои суставы, чтобы подняться и лично вышвырнуть тебя за ворота.
– А ты думаешь, ему не нужно пока знать? – безмятежно и даже немного игриво отзывается Рамси. – Мне кажется, если бы я рассказал, стало бы поинтереснее. И погорячее.
– Если бы ты обвинил меня в чем-то, ты хочешь сказать. И, поскольку я даже знаю, в чем… – он прикрывает глаза рукой, как будто этому когда-то предшествовал очень затянувшийся разговор. – Я не хочу тратить время на этот бессмысленный и бездоказательный спор, так что просто замолчи, пока я не позвал кого-нибудь и… – он возвращает взгляд к Джону, и его цепкие глаза снова кажутся обманчиво ласковыми и уставшими, а голос вдруг становится по-отечески приязненным. – Джон, мальчик мой, не беспокойся. Во-первых, Рамси в кои-то веки прав, и я не собираюсь травить тебя или кормить испорченной пищей, поверь мне. Во-вторых, я на самом деле не хочу враждовать с тобой. Но ты пришел ко мне с требованием, с ссорой, и после этого не можешь обвинять меня в том, что я решил отстоять свою позицию перед тем, как объяснить тебе, чем она обоснована, – “поставить тебя на место”, читается в глазах и слышится в мягком голосе Вимана. – Но теперь, когда мы все успокоились, ты и вправду можешь спокойно поесть, пока я объясню, почему не могу позволить себе, как ты это называешь, “отдать тебе Рикона”.
Джон упрямо сжимает губы, но через несколько секунд все-таки вымученно кивает. Рамси видит по его глазам, что он не купился на мягкие интонации и не забудет о той теме, которая была так неловко замята, но готов выслушать. “Тебе правда нужно поесть, Джон”, – лениво думает Рамси, зачерпывая ложкой фасоль. Он еще не знает, на кого хочет поставить в этой затягивающей игре, но голод отупляет и злит, а Рамси не хотелось бы, чтобы Джон растерял весь свой потенциал из-за такой глупой физической причины.
– Джон, давай на секунду представим себе, что я прямо сейчас позову Рикона и разрешу ему пойти с тобой, – умиротворяюще начинает Виман Мандерли, когда Джон все-таки зачерпывает немного грибного супа и отправляет первую ложку в рот. – Что, по-твоему, тогда произойдет? Я имею в виду, куда вы пойдете?
– Подальше отсюда? – Джон считает, что еще может позволить себе саркастичный тон, по крайней мере, пока.
– Да. Подальше отсюда, – Виман Мандерли глядит на него с легкой печалью, невольно напоминая дядю Бенджена. Когда Джон говорил какую-нибудь наивную детскую глупость, тот всегда смотрел на него не сердито, а немного болезненно, как будто хотел бы защитить его от всех бед и горестей, следующих за опрометчивыми решениями. – Джон, давай я буду честным с тобой, – но Виман – не дядя Бенджен, и секундное сочувствие в его взгляде меркнет, – мы ведь оба знаем, что Рикон – не совсем… полноценный мальчик.
Ложка скрежещет по зубам Джона, когда он резко смыкает их.
– Достаточно полноценный, – сухо отрезает он, кашлянув и замечая заинтересованный взгляд Рамси. Кажется, что-то в собранном им досье на семью Старков тот все-таки пропустил. Или просто забыл об этом. Ты тоже мог бы забыть, не будь это твой брат.
– Он аутист, Джон. И я вижу, что ты сильный мальчик, ты можешь позволить себе долгий поход на юг. Ты или Рамси. У вас есть оружие, вы можете переносить голод и холод. Но Рикон… – Виман качает головой. – Он не выдержит этого.
– Мы можем защитить его, – так же отрывисто возражает Джон; пары съеденных ложек супа ему, очевидно, не хватило, но он отодвигает тарелку. – И нам не обязательно идти дальше на юг. Мы можем вернуться в Винтерфелл. Запасов в кладовых должно хватить, чтобы переждать Зиму, но мы сможем еще и охотиться, и топить печь хоть каждый день, а сам дом достаточно крепкий, чтобы не беспокоиться о безопасности, – он замечает, что Рамси задумчиво прикусывает нижнюю губу. Кажется, ему тоже нравится такая идея, но Джон не хочет думать об этом сейчас.
– В Винтерфелл, говоришь? В ваш дом? – а Виман опять сочувственно вздыхает. – Джон, я не хочу расстраивать тебя, но я говорил с мальчиком и говорил с человеком, который его привел. И раз, я так понимаю, ты тоже виделся с этим человеком… ты не задавался вопросом, почему Рикона привела не его сиделка? Где вообще его сиделка? – он вдруг резко прерывается. – Я думаю, тебе лучше сперва доесть, а потом мы поговорим об этом. Полагаю, ты многого навидался, но после этой истории даже мне еще много часов кусок в горло не лез.
– Он лжет, – заговорщицки шепчет Хозер, но Джон пропускает это мимо ушей.
– Рассказывай сейчас, – тревожные нотки в его голосе почти звенят.
– Ну, как хочешь, – пожимает расплывшимися плечами Виман. – Сиделка Рикона, как я понял, как раз пошла нарубить дров для печи или что-то в таком духе. И, может, не заметила яму под снегом, может, решила залезть на дерево, чтобы нарубить веток повыше, но, так или иначе, домой она доползла только через сутки. Сломала ногу. А сломанная нога сейчас, когда тебе некому помочь, да еще и наверняка с обморожением… – Виман цокает языком. – Рикон рассказал мне, что она как-то сумела заползти в дом, но, видимо, не могла подняться и осталась лежать на полу. И “странно и страшно говорила”, так он сказал. И “смотрела”. Я думаю, к тому моменту она либо уже бредила, либо просила его как-нибудь помочь, но мы об этом теперь не узнаем, конечно, – он делает короткую положенную паузу. – И, так или иначе, Рикон испугался, спрятался наверху и просидел там один несколько дней. Он еще ребенок, так что, конечно, ему было холодно, страшно, хотелось есть и пить, а потом она еще начала кричать в какой-то момент, и, как он рассказал, кричала однажды целую ночь без перерыва. И только после того, как она замолчала, он осмелился спуститься, но, хотя она ничего уже не говорила, но все так же “лежала и страшно смотрела”. Рикон, добрый мальчик, даже пытался покормить ее, но она, естественно, уже не могла взять еду, и он решил, что она злится на него.
“Оша. Боги. Боги. Боги”, – думает Джон, не сводя глаз с Вимана.
– Он сильно исхудал после этого, питался, я так понимаю, сперва остатками еды на кухне, а потом сырым мясом, которое приносил его пес, и топил снег в кружке под одеждой, это я уже знаю с его слов, переданных тем человеком, как бишь его…
– Давос Сиворт, – подсказывает Винафрид.
– Точно, Давосом. Он нашел мальчика почти одичавшим и, как рассказывал, всю следующую ночь, которую провел в доме, никак не мог уснуть, вспоминая, как увидел их, немытого тощего ребенка, глодавшего красную кость рядом с почерневшим уже трупом, и лежавшего рядом огромного черного волка с окровавленной пастью, – Виман произносит это мягко и с выражением, и Хозер мечтательно подпирает щеку рукой.
– Тебе бы сказки рассказывать, Виман. Как это… когда актеров записывают, чтоб потом книжку не читать, а в наушниках слушать. Я вот тобой прям заслушиваюсь, чище какого писателя разоряешься, – комментирует он, но Виман смотрит на него осуждающе, и его тон становится суше.
– Женщину Давос, разумеется, сжег на заднем дворе – на счастье, она чудом не заразилась и не стала этим… этой тварью, – а ребенка забрал, но… На самом деле я не думаю, что Рикон вообще никак не понял, что произошло в том доме. Он не умственно отсталый, – Виман опять качает головой. – Но я склоняюсь к тому, что его понимание происходящего как бы… раздвоилось. С одной стороны была жестокая правда и реальность, где единственный человек, который заботился о нем, умирал. С другой – его страх перед смертью и перед тем, что теперь он останется один. И, я думаю, ему оказалось проще поддерживать эту… ужасающую, само собой, игру. Продолжать делать вид, что его сиделка жива, говорить с ней, оставлять ей еду, спать и играть рядом с ней… И я – хотя я и, конечно, не то чтобы психолог – считаю, что возвращать его туда сейчас, в место, которое он настолько пытается вытеснить из своей памяти, что рисует вокруг него ужасающие фантазмы – смерти подобно. Я не ручаюсь за то, что там с ним может произойти, никто, я думаю, не поручится, и я не уверен, что ты, Джон, будешь готов – и сможешь – оказать ему достаточно квалифицированную помощь на случай, если его психическое состояние ухудшится. И хотя я знаю, что ты можешь сказать: “Ему все равно придется рано или поздно вернуться домой”, я бы предпочел, чтобы это произошло уже после Зимы и, желательно, под надзором лечащего врача, который я немедленно обеспечу, как только появится такая возможность. Я ведь действительно привязался к мальчику, Джон Сноу, мои внучки уже выросли, а мне патологически нужно о ком-то заботиться, такова уж моя натура, – Виман не обращает внимание на издевательское хмыканье Рамси. – И, в отличие от тебя, не в обиду, я действительно могу себе это позволить.
– Ты говоришь, что ты не психолог, – тянет Рамси, пользуясь тем, что Джон, действительно впечатленный, не сразу находится с ответом, – и это правда. Однако кто-то из нас… нет, подожди… боги, кто же это… – он показушно оглядывается и даже с подозрением смотрит на Хозера, – может, ты… нет, мне казалось, это был кто-то еще… а, да, точно, это же я, – он саркастически глядит на Вимана, – я работал и не с такими вещами, Виман. Типа это моя работа, ага. Изменения в психике. Мой профиль.
– Напомни мне тогда, в каком году ты получил диплом? – Виман приподнимает бровь. – Если ты упоминал это. Потому что я что-то запамятовал.
– Ох, Виман, мы же оба знаем, что если бы тебя на самом деле беспокоило здоровье мальчика, ты бы этого не сказал. Ты бы вцепился в меня, как в последний шанс, потому что кто знает, когда закончится Зима, а малышу Рикону нужна помощь прямо сейчас.
– Ты никогда не будешь ничьим последним шансом, Рамси, – Виман снова спокойно берет разломанный хлеб с тарелки и скатывает кусок мякиша между пальцами. – И даже если бы мальчику была нужна помощь прямо сейчас, поверь, я бы никогда не выбрал для этого деревенского самоучку. Как раз потому, что я беспокоюсь…
– Ладно, замолчите оба, – Джон прерывает и его, и уже разрозовевшегося перед ответом Рамси. – Мне нужно увидеть Рикона. Сейчас.
– Разумеется, – соглашается Виман, как будто и не собирался ничего добавить. – В этом я бы не подумал тебе отказать. Думаю, Винафрид может сейчас сходить наверх и позвать его, – Винафрид не дожидается повторения и, кивнув, поднимается. – Ведь даже если я не могу отпустить Рикона с тобой, Джон Сноу… что я был бы за человек, если бы не дал вам встретиться после такой долгой разлуки? – он притворно вздыхает и снова цокает языком.
“Как будто ты действительно не держал его там, чтобы я не узнал”, – думает Джон.
– Но все-таки поешь пока, – настойчиво повторяет Виман. – Ты теперь мой гость, Джон Сноу, а Мандерли никогда не морят гостей голодом.
– Хорошо. Пока твоя внучка не вернется, – Джон кивает и снова берет ложку, окуная ее в суп. Он не слишком представляет, что именно будет делать и говорить дальше, но ему кажется, что он поймет это, как только увидит Рикона.
– А я вот тут вдруг почему-то вспомнил, Виман, – Рамси тем временем с необыкновенным для себя терпением дожидается конца их разговора и возвращается к явно задевшей его теме, – как ты обо мне отзывался, когда я добивался расширения нашего отдела. “Талантливейший молодой человек”, “надежда нашего проекта”, “бесценное приобретение, благодаря которому мы наконец-то можем пойти дальше”, вроде так? Или, может быть, все-таки “деревенский самоучка”? Нет, что-то я не пойму, как же нам верить человеку, мнение которого меняется в зависимости от того, где еще можно что-то урвать, а где уже ничего не удастся. Как ты хочешь, чтобы Джон поверил тебе, если ты просто жадная трепливая минога, Виман?
– Мнение о людях может меняться, Рамси, я думаю, ты бы понял это, если бы мог видеть дальше первого впечатления. Но ты до сих пор зовешь меня “миногой”, как ребенок, и наверняка считаешь, что это обидно, так что я от тебя в этом плане ничего не жду, – Виман подносит скомканный хлеб ко рту и надкусывает его. – Впрочем, если тебя это правда беспокоит, у моей позиции по поводу Рикона нет и не будет повода измениться: ты не предоставишь мне никакого диплома, а, значит, и аргументов для этой перемены.