Джон толкает Рамси назад, и тот цепляется за решетку верхней койки, слегка откидываясь, прогибаясь в мощной спине и ухмыляясь. В слабых полосах света, пробивающихся сквозь его растрепанные у потной шеи волосы, он выглядит упрямым, злым и немного игривым, и у Джона вдруг запоздало мелькает какое-то особенно четкое осознание того, что Рамси на самом деле всего на пару лет старше него, ему только двадцать шесть, и он все еще злой толстый мальчишка в чем-то. Это кажется Джону таким нелепым и неуместным, когда он вспоминает, что Рамси делал и делает, с Джейни, Теоном, Сарой, двумя Джейн, Ивой и другими мертвецами, их механически изуродованными телами и идентичностями. Джон представляет Рамси ломающим их зубы, пальцы, мозги с бесстрастным исследовательским интересом и почти нарочным непониманием человеческого устройства – и одновременно с возбужденной требовательностью шестилетнего ребенка. Он как будто взаправду хочет понять, что у других людей внутри, что они чувствуют, как они работают, но из-за какого-то ограничения в голове никак не может выйти в этом за рамки физиологических реакций мозга, нервной и эндокринной систем – или даже одних гениталий; он мыслит, как мясник, как работающая согласно примитивному алгоритму высококачественная мясорубка, и вместе с тем – он все еще злой толстый мальчишка. И Джон представляет его обсасывающим испачканный большой палец скучающей младенческой привычкой – и прихватывающим щипцами чужой ноготь перед тем, как тот, цепляясь тонкими и липкими кровавыми нитками – до плачущего крика и содранной об удерживающий запястье ремень кожей – выйдет из лунки, а потом Рамси смотрит на него очень грязно и кусаче целует в губы.
Он отпускает решетку, давая Джону завалить его назад, головой и шеей о прутья, самому навалиться сверху и жадным рывком войти глубже, и это не медленный полунасильственный секс со вкусом железа, это поспешная и потребная ебля в потной клетке. Но Джон и не хотел бы, чтобы это было чем-то другим – на коленях наспех притиснувшись между раздвинутых толстых бедер, кое-как придержав выскользнувший член пальцами и еще раз всунув поглубже, – даже если от возбуждения и напряжения у него ужасно болит живот, и он неприятно шлепается яйцами о мягкие, рыхловатые ягодицы. Рамси тоже морщится, снова хватаясь за прутья за головой – от мокрого пятна в подмышке водолазки пахнет так, что Джон готов выгрызть и выжрать его сейчас же с мясом и кровью, – и торопливо лезет свободной рукой куда-то в полыхающее переплетение нервных окончаний, где Джон горячо ебет его, подбирает яйца, зажав их в ладони, и обхватывает член большим и указательным пальцами. Рамси неудобно не меньше, и его взмокшие в толстых шерстяных носках ступни с каждой фрикцией возбужденно соскальзывают по старому одеялу и голеням Джона, как когтистые собачьи лапы, но вместо того, чтобы перелечь, он только еще неестественно изгибается в спине, тяжело закидывая правую ногу Джону на поясницу и закусывая напрочь высохшую губу.
– Прости, – с тихим и очень раздраженным стоном Джон сдергивает мешающиеся штаны ниже и старается хотя бы не так крепко вбиваться лобком во влажную промежность, но и это не слишком помогает, когда все равно так тесно и неудобно, когда Рамси повсюду, и при любом движении обязательно что-нибудь ему отдавишь, дернешь или защемишь.
– Похер, двигайся, – рвано выдыхает Рамси ему в лицо, хоть как надрачивая себе двумя пальцами; кадык на его недобритой шее дергается с сухим глотком, неслышным в частом скрипе пружин кровати, и выбившийся из ритма жадный вдох холодит Джону глотку. Ему тоже нужно еще.
Нужно еще, когда Рамси слегка закатывает глаза и тесно зажимается, быстро подергивая свой член, но Джон никак не может разогнаться достаточно: резкие боли в животе и коленях останавливают его, и он требовательно морщит нос, вынужденно замедляясь и выравнивая дыхание. И хотя отдача от таких медленных и глубоких толчков – когда он ритмично двигается всем телом, сильно прогибаясь в пояснице, касаясь поджарым животом костяшек вдавленных в мошонку пальцев и натирая толстые раздвинутые бедра сползшим ремнем – только жарче прокатывается по мышцам, Джона уже слегка ведет от желания перестать испытывать боль и трахнуть Рамси быстрее; его подрастянувшийся зад такой мягкий и разогретый, и окаймляющие его густые волосы так остро щекочут нежную кожу на члене, что хочется сейчас и здесь, вдавив ягодицами в чье-то смятое одеяло и их мокрую одежду, мелкими собачьими толчками слить сперму в его горячие кишки. И еще не вынимать после, а залезть под потную водолазку, потискать крепкую грудь, ущипнуть слегка натертый влажной тканью сосок, и даже если на второй раз толком не встанет, помогать себе рукой, сунув ее между липкими от пота ляжками Рамси, и, легонько надрачивая, раз за разом всовывать хоть бы и вяловатый член в его подтекающий спермой зад. Джону так хочется этого. Но он не может даже вытереть взмокший лоб, не может перенести вес с рук на скованные болью – кажется, все-таки воспаленные – колени; он замечает, что Рамси то и дело раздраженно стискивает зубы, раскрасневшись так, будто сейчас уже спустит себе на живот, и сам раздражается не меньше. И испытывает облегчение, когда тот отрывисто бросает:
– Или лучше я, пекло. А то ты на мне так до завтра ездить будешь, – и, окончательно прерывая неудобные попытки передернуть парой пальцев, резко хватает Джона за плечо, с силой нажимая на него и приподнимаясь.
От неожиданной тяжести руки и напористого, мощного движения бедрами навстречу колени Джона разъезжаются, и он теряет равновесие, шлепаясь задом на ступни, но рефлекторно подхватывает Рамси под спину, давая ему грузно оседлать себя. Так член въезжает только глубже, разом погрузившись в туго стиснувшие его нежные и теплые стенки, и слегка придавливает простату; это сбивает дыхание у обоих, и запах от влажной приоткрытой головки, притертой к животу Джона, становится еще острее, раздражая носоглотку. Джон придерживает неровный выдох и думает, что на месте Рамси не выдержал бы, всунул ее, такую потекшую, в кулак и быстро отдрочил, но Рамси вместо этого приподнимается на коленях, так и держась за его плечо и ловко слезая с еще повлажневшего, ощутимо подающего дерьмом и смазкой ствола, и живо садится обратно, тяжело шлепаясь ягодицами о бедра и слегка расслабив зад, чтобы член свободно скользнул в него до самой кучерявой мошонки. Зрачки еще расширяются – черными поплывшими пятнами на белесой радужке, – и Рамси энергично берет темп почаще, пока Джон жадно мнет его толстые ягодицы обеими ладонями.
Джон не знает, от чего его ведет больше: от того, как уверенно и сладко Рамси трахает его, или от того, как разгоряченно тот при этом старается тереться своим тяжелым фермерским хером между их ноющими от голода животами.
Рамси еще немного раздвигает колени, чтобы было поудобнее, и больше не зажимается, только мягко и быстро объезжает член Джона, шумно дыша и болезненно сжимая ногтями его плечо. От этого ноюще тянет в паху, нездоровое тепло расходится до самого желудка, и, когда Рамси в очередной раз поднимается, Джон, игнорируя боль, несколько раз успевает поддать бедрами, неглубоко потрахивая влажной головкой его непроизвольно раскрывшийся зад.
Но Рамси кривит рот – не нравится, – рывком берет Джона за шею, сдавливая позвонки, и почти бережно вбивает затылком в кровать, прогибаясь в спине и продолжая ритмично привставать – мышцы бедер сочно перекатываются под слоем жира – и с тихими, хлюпающими шлепками насаживаться обратно на торчащий член. Джон впивается ногтями в его голые ноги, безуспешно пытаясь втянуть ртом хоть глоток душного, сладковатого воздуха; острая боль в неестественно напряженных коленных суставах и передавленной глотке мигом становится нестерпимой – зато каждый раз, когда член легко проскальзывает в сокращающийся зад, ощущается Джоном, как слабый и сладкий удар током куда-то в промежность, – но Рамси быстро отпускает его, позволяя полно вдохнуть – и нетрезво сглотнуть скопившуюся слюну. Он видимо отходит от легко вспыхнувшей злости и удобно хватается за низ задравшейся футболки Джона, пока тот через силу выпрямляет подогнутые ноги.
– Знаешь, – теперь Рамси ерзает, покачиваясь на его члене всем своим тяжелым и горяченным телом, мягко заводя себя еще немного перед тем, как кончить, и заставляя Джона возбужденно поджать живот, и наконец подергивает влажными пальцами шкурку на своей головке, – ребенком я частенько объезжал бычков и какой другой скот… ну, ты представляешь, как это в деревне. И хотя до норовистого быка тебе далеко, само собой, есть в этом что-то забавное… как жизнь поворачивается, знаешь.
– Да, есть что-то, – охрипло говорит Джон и чуть подтягивает Рамси за колени, подсаживает на свой возбужденный член. – Мне нравится.
– Нравится? – Рамси приподнимает бровь.
– Как ты смотришься на мне. Нравится, – невпопад отвечает Джон.
Ему кажется, что Рамси не слишком понимает его, но, может быть, только кажется. Его покрасневшее, плывущее в темной духоте лицо остается таким же безразличным, как и всегда. Но Джону нравится именно так – может, разве что хотелось бы еще, чтобы Рамси с тем же бесчувственным холодком расставил ноги пошире и чутка подтянул яйца, хотелось бы смотреть на его ничего не выражающее лицо – и на то, как ладно бледноватый член скользит в почти не видной между волосатых ягодиц, подрастянувшейся и темной по краю дырке.
– Нравится, как я смотрюсь – или смотреть, как я тебя трахаю? – Рамси тем временем спрашивает тоже довольно безразлично.
– И то, и другое, – немного отвлеченно соглашается Джон. Он никак не может оторвать взгляд от тяжелого темно-красного члена в небрежно ласкающих пальцах и порозовевших от возбуждения, раздвинутых толстых бедер. Будто в мягкую сдобу суешь, как говорят о такой полноте вольные. Они всегда говорят о подобных вещах бесстыдно, но уместно, и Джону не хочется признавать, но ему нравится их прямота – и прямота Рамси.
Это накладывает отпечаток. Поселковая ферма возле Плачущей Воды или деревня к северу от института Дара. Джон, выросший в Винтерфелле, в обезличенной северной столице, где люди умеют промолчать и сделать вид, что ничего не замечают – или взаправду не замечать, – воспитанный требовательной и внимательной к каждому его слову Кейтилин, порядочным до зубовного скрежета Эддардом, всегда считавшим, что лучше смолчать, чем сказать пошлость, и умевшим примирительно улыбнуться в самой злостной ссоре дядей Бендженом, часто чувствует себя хорошим мальчиком рядом с вольными – и рядом с Рамси.
Будут ли хорошие мальчики прятаться, занавесив койку, и торопливо ебаться, с каждой резкой фрикцией натирая лопатки мокрой футболкой?
Джон прятался в пещерах Гендела неподалеку от деревни вольных. Джон прячется за чужим потертым одеялом в прокопченной дымом школе Белой Гавани. Но не от чужих глаз, не от цепких взглядов Стира или Вимана Мандерли – и даже не от детей Гендела, плачущих в темноте и царапающих длинными ногтями сползшее одеяло, силясь добраться до его ноги. Джон знает, что есть вещи побольше диких земель и замерзшего залива – и пострашнее детей Гендела. И даже если в скрывающей от прошлого и будущего темноте очень легко раниться – рыжие волосы в твоей руке или черные, голубые глаза или белесые, блестят они одинаково, и горячая ладонь тяжело давит на сердце, а острые зубы с хрустом впиваются в ухо, – когда ты уйдешь отсюда… ох, Джон, мой хороший Джон, когда ты уйдешь отсюда, ты ранишься куда сильнее.
– Ты такой задумчивый мудак, когда хочешь поскорее присунуть, Джон Сноу, аж взгляд стекленеет, – как-то приязненно вдруг говорит Рамси, ласково ткнув его пальцем в щеку, и Джон хочет возразить, но не знает, чем. А потом Рамси плавно двигает бедрами, и дыхание слегка перехватывает от напомнившего о себе теплого напряжения в паху.
Джон придерживает Рамси за бедра, пока тот двигается на нем все быстрее, раскачивая койку до частого скрипа. Это и их шумное дыхание не выйдет скрыть покачивающимся одеялом, и Джону кажутся какие-то приглушенные ругательства снаружи, но ему уже нет до них дела, его мышцы возбужденно сокращаются от тянущего предощущения оргазма, когда с каждым коротким рывком бедер член то глубоко входит в теплый и тесный зад, то немного выскальзывает, и непрерывно трется уздечкой о нежную стенку. А потом Рамси еще отводит руку назад и слегка оттягивает ягодицу, опять сладко задевая ногтями яйца и помогая себе насадиться только глубже; между его ног непрестанно хлюпает от пота, смешавшегося с подтекшей смазкой, но он не замедляется, явно собираясь заездить Джона до черных пятен перед глазами.
– Блядь, блядь, блядь, блядь… – срывается у него с этими частыми-частыми толчками, а Джон не может оторвать взгляд от его подрагивающих век, под которыми сливаются белок и бледная радужка, и задыхается от расходящегося до поджавшихся яиц жара. С зажатого в кулаке темно-красного члена на его живот капает густая нитка смазки, но Джон не замечает этого, ничего не замечает, пока Рамси вдруг не останавливается, резко шлепнувшись о его бедра, и не задирает рывком его рубашку и футболку, торопливо надрачивая себе. Нетерпеливо постанывая сквозь зубы и непроизвольно зажимаясь и ерзая, он быстро гоняет шкурку, и толстая блестящая головка скользит туда-сюда в его стиснутом кулаке. Джон заведен предельно от этого его сочного вида и непрекращающегося, отупляющего физического удовольствия; он машинально стискивает ладонью мясистое бедро повыше и берется за тугую мошонку, сжимая и еще лаская большим пальцем полные, тяжелые яйца. Нахрен гетеросексуальность.
Рамси как-то неестественно вздыхает, не прекращая поспешно продергивать член, и через полминуты такой непрерывной нервной дрочки вздрагивает и наконец спускает Джону на живот хорошую порцию густой белесой спермы. Бормоча еще что-то матерное себе под нос, он гладит и сжимает ствол, и мышцы на его лице слегка подергиваются с каждой тугой струйкой. Когда он заканчивает и успокаивается, собравшаяся на животе Джона сперма щекотно подтекает по его правому боку.
– Тебе как там, долго еще? – не особо заинтересованный в чем-то после того, как кончил, Рамси равнодушно разжимает пальцы, обтирает головку и стряхивает липкие белые капли на рубашку. – А то ноги затекли уже, – его еще твердый член покачивается, когда он опирается на бедра Джона обеими руками, смотря на него сверху вниз. Джон мотает головой. Он и правда очень хочет сейчас, но даже если бы у него были проблемы с тем, чтобы кончить, он не сказал бы об этом Рамси. – О’кей, тогда продолжим заезд, – уже подрасслабившись, Рамси еще откидывается назад, давая члену слегка выскользнуть из мягкого зада, а Джону – проехаться ладонями по его потным бедрам.
Под коленями у Рамси мокро, но удобно и придерживать его, и немного подсаживать, пока он ритмично двигается, прогнувшись и напрягая свои здоровые розовые ноги. Теперь он насаживается на торчащий член так, чтобы Джон видел, как тот раз за разом погружается в густые волосы под тяжелыми влажными яйцами, – и в тот же момент ощущал, как открытая головка проскальзывает в горячие, сокращающиеся стенки. Он дает Джону трахнуть себя – и смотреть на это. Он дает Джону то, чего Джон хочет.
Это уже где-то за пределами прав человека, объекта или субъекта, и хотя слово “пытка”, промелькнувшее в требующем разрядки до горячей головной боли мозгу, кажется Джону обесценивающим каждое кошмарное воспоминание Джейни Пуль так сильно, что становится истерически смешно, это она. Никто не говорил, что это обязательно будет больно. Но есть люди, которые всегда ожидают боли – и за этим ожиданием как будто забывают, что мощный зверь может использовать сладкое – даже когда от мокрых волос внизу живота пахнет соленым – потное сношение в темноте не хуже боли.
Джон не из этих людей.
Джону нравится трахать эту мясорубку.
И когда поглубже в мясоприемнике, оскалившись, начинает вращаться давящий вал…
Он этого хочет.
У Джона нестерпимо ноют яйца, как будто холодный край вала уже дразняще задевает пушистые волоски на них, но ему нужно больше прямо сейчас, и он плохо замечает, когда именно его разгоряченные и влажные руки оказываются на поясе Рамси, скользнув под водолазку. Но он уже вдавливает пальцы в собравшийся над раздвинутыми бедрами жирок – и Рамси уже садится на его член крепче, прогибается в пояснице – берется за его локти, обжигает ладонями через рукава, – и наконец трахает его быстрыми рывками вперед-назад, до упора вбившись в его слабо вздернувшиеся бедра. Нарочно зажатый толстый зад выжимает смазку из Джона не хуже давящего вала, Рамси часто и сильно подмахивает им, не давая возбужденному члену выскользнуть из своей тесной и мягкой кишки, и его собственный тяжелый член шлепается головкой о выпирающий живот, а длинные волосы качаются вокруг покрасневшего лица, блестящего от скопившегося пота; Рамси смотрит на Джона из-под полуопущенных век.