– Давай, Джон, подумай о чем-нибудь, что тебя заводит, – Рамси пытается дрочить ему довольно настойчиво, приятно сдавливая член в ладони и двигая шкурку большим пальцем.
– М-м… Трахнуть твои бедра было бы неплохо, – щеки Джона окончательно заливаются розовым румянцем, и Рамси явно чувствует отдачу, когда член еще привстает в его руке, ткнувшись приоткрытой головкой между пальцев. А потом Джон вдруг сильно толкает его в плечо, наваливается и грубо переворачивает на спину. Ловко оседлав полные ноги, он смотрит сверху вниз, такой румяный, строгий и как будто нетрезвый; его выскользнувший из пальцев Рамси член, нежно-розовый и подрагивающий, слегка торчит вперед, и Джон немного сплевывает в ладонь и смазывается, пропуская его во влажный кулак. Джон не хочет думать о том, что посреди провонявшего грязными телами темного спортзала ему нравится, как Рамси заведен из-за него – как блестят его злые глаза, как красный румянец сполз до жирного подбородка и как он тяжело дышит, схватив Джона за колени. Джону становится больно где-то в животе, пониже солнечного сплетения, когда он думает об этом, и он встряхивает головой, кое-как всовывая член между сжатых бедер.
Они уже делали так, когда еще в доме натопили снега и по очереди отмокали в ванне, и Джон, сидя на бортике, все невольно поглядывал на раздвинутые бедра Рамси через теплую мутную воду. Рамси же смотрел на него прямо и без стеснения, неспешно намыливая себя между ног. Джон тогда молча перекинул ноги через бортик, расплескивая воду на пол и игнорируя удовлетворенный собачий смех, сел Рамси на низ живота, взявшись за его торчащие из воды толстые колени, свел их вместе и без ласки трахнул его в мягкие, расслабленные бедра, с каждым толчком проезжаясь задом по быстро окрепшему члену. “Дай-ка проверю, насколько хорошо ты вымылся, Джон Сноу”, – сказал Рамси, когда ему явно надоело, придержал Джона за пояс, слегка послюнил большой палец и сунул в его ерзающий туда-сюда зад. “Пошел ты”, – Джон больно закусил кожу на его колене и несколько раз вздрогнул, обильно спуская ему между бедер. А потом утомленно откинулся назад и в свою очередь зажал его твердый член скрещенными ногами.
Когда они закончили, Джон сполз ниже, устраиваясь спиной на медленно поднимавшемся полном животе. На его оттертых до красноты стройных бедрах остались белесые разводы спермы. Джон несколько раз моргнул и лениво смешал их с водой.
Тогда это был мягкий и равнодушный – и довольно чистый – трах, но сейчас Джону куда больше нравится, как Рамси еще нарочно тесно сжимает колени и как у него между ног остро пахнет теплой кожей с липким металлическим привкусом, не слитой спермой в полных яйцах и потной шерстью в промежности. От него не должно пахнуть мылом, думает Джон, залезая ладонью под его расстегнутый жилет и гладя по груди; мышцы слегка напрягаются под рукой, и это тоже нравится Джону – там, где проходит граница между реальностью и волчьим сном.
Запахи говорят волчьим языком; сейчас Джону хочется поцеловать Рамси, поцеловать его шею, подрочить ему, и он резко склоняется – и оставляет ему кусачий засос под ухом. Рот наполняется горечью от въевшегося пота, короткая щетина колет губы, и медвежьи лапищи жадно скользят туда-сюда по бедрам, а Джон оттягивает кожу на шее зубами и жадно сосет, пока на ней не расплывается неровное и сочное темно-красное пятно, и только потом отстраняется. И, еще инстинктивно поерзав бедрами, чтобы приоткрывающаяся головка сильнее терлась между сжатых ног Рамси, рассредоточенно соскальзывает взглядом к его тяжелому члену. Тот так и лежит на полном животе – и то и дело твердо напрягается, приподнимаясь, и Джон немного нервозно облизывает губы. Ему возбужденно ведет голову, когда он зажимает член в кулаке и надрачивает его короткими рывками, торопливо двигая кожу по набухшей, крепко пахнущей головке, а Рамси впивается ногтями в его колени через несколько слоев одежды.
Это не его слабость. Он не будет делать это своей слабостью. Он уже проходил это и обменял свою невинность на умение сбегать до того, как придется платить.
Джон размазывает скопившуюся под крайней плотью смазку по горячему стволу, и его пальцы тоже быстро становятся липкими и грязными; смешно, но хочется облизать, хочется попробовать их на вкус, наверняка противный вкус. Интересно, кому из них двоих хочется этого больше, думает Джон, еще несколько раз проводит рукой и оставляет член подтекать на тяжело поднимающийся живот, резко хватает Рамси за щеку и съезжает остро пахнущим большим пальцем к его полным губам. Вздувшийся сальный прыщ на нижней немного гноит, но и без этого между податливо приоткрывшихся губ мягко и влажно – мысль об отсосе должна бы поднять даже обескровленный член дохлого упыря, но отдается только неуютной тяжестью в паху, – и Джон настойчиво сминает их пальцами, упираясь в рефлекторно сжатые зубы.
– Это че еще? – Рамси приходится разжать их, чтобы спросить, одновременно постаравшись отвернуться, но Джон сразу пропихивает два пальца ему в рот, расцарапав обгрызенным ногтем мокрый упирающийся язык.
– Заткнись, – он шепчет, – заткнись.
И Рамси давится, даже не пытаясь ответить, зато кусает его, очень больно, наверняка до темно-красных вмятин от зубов, кусает рваными рывками, но Джон нарочно тошнотворно надавливает ему на язык, заставляя разжимать челюсть – и глубоко трахает его пальцами в рот, в выступающую от коротких рвотных позывов слюну. Он распаленно увлекается этим, этой сучьей игрой и ощущением близости сокращающейся горячей глотки, и не замечает, что одной рукой Рамси больше не держит его за колено. А потом вспотевшие пальцы уже залепляют подбородок и губы – как будто Рамси хочет оттолкнуть его, – но это волчий сон, и Джон только согласно и сочно облизывает его сальные подушечки, засасывает пальцы и заглатывает – и вкусывается в мясо цепче верткого зверя.
По ощущениям он сам уже несколько секунд как превратил руку в ссаженное месиво; горячая боль доходит до костей хуже химического ожога, и за это Джон еще сильнее вгрызается в сразу занявшие весь рот, жадно ездящие по языку толстые пальцы, сдирая зубами кожу на костяшках и под самыми ногтями. Он чувствует возбужденный жар, прокатывающийся по телу – от своей злости и от тесно сдавленного чужими бедрами члена, от этой насильственной имитации отсоса за прокуренным одеялом, – но Рамси так по-собачьи ухватывается резцами за его пальцы, что будто сейчас уже перекусит насовсем, с чавкнувшим хрустом, и рука начинает болезненно неметь, так что Джон все-таки сдается и выдергивает ее из острых зубов, напоследок еще клацнувших по ногтям.
Лезвия крутятся слишком быстро, а?
Молча наклонившись к Рамси – тот тоже, нарочно помедлив, вытаскивает пальцы изо рта Джона, оставив слюнявый след на его подбородке – и не то сердито, не то возбужденно сжимая колени, Джон просовывает полыхающую руку между их животами. Снова зажимает в ладони влажную головку торчащего члена и сходу дрожаще надрачивает ее; кожа горит только так и еще едко чешется от пота, и в руке хлюпает, но ему хочется дрочить Рамси, хочется, чтобы нежная шкурка скользила по его темной головке, чтобы сама головка тесно скользила в чутка прокручиваемом кулаке. Джон почти не чувствует пальцев, но не жалеет ни о них, ни о почерневших полосах от зубов на жирной шее или сорванной до крови кожицы над звериными когтями – он едва разбирает резкий металлический привкус на языке, когда горячая ладонь касается голой поясницы под задравшимися рубашкой и флисовой футболкой, и Рамси жадно лезет не искусанной рукой ему в штаны.
– Сейчас, волчонок, – он разве что неровно дышит, а в остальном говорит как ни в чем не бывало и всухую возит пальцами между ягодиц, – сейчас подниму тебе твой хорошенький хер, – на несколько секунд он вытаскивает руку, но только чтобы тщательно облизать средний палец и сунуть ее обратно, – а то что это за дело, так ведь и решить можно, что ты совсем меня не хочешь, – скалится, скользнув влажным и толстым пальцем в черные волоски, густо растущие вокруг вспотевшего, слегка зажатого входа, и дразняще щекочет его. Джон не отвечает, но чувствует, как коротко и возбужденно напрягаются мышцы промежности, и немного покачивает бедрами.
Его не пугает интимность, с которой Рамси заботится о его теле – с нежностью таксидермиста, тянущего податливую шкурку на каркас, – и до того снова приопустившийся член наливается кровью и сладко тяжелеет, когда Рамси сперва легонько натирает горячо сокращающийся зад по кругу, чтобы к нему тоже прилила кровь, а потом вдавливает палец в нежную приоткрывшуюся каемку и с нажимом трет слегка вверх-вниз, так, что под его жесткой подушечкой похлюпывает слюна. Джон покусывает губы, держа упор на коленях и левой руке, и думает, что пока выделка его тела хоть чего-то стоит, Рамси будет заботиться о его сохранности лучше любого человека, который по-настоящему заботился бы о нем самом.
– А вообще не парься из-за этого, – а Рамси только фыркает, – я себя столько раз так пальцами дрочил, когда не хотелось всухую дергать. Иногда в башке что-то защелкнет, ты знаешь… но пока и хер, и пальцы на месте, это легко поправить, – он лживо усмехается, и Джон думает, что он наверняка хочет продемонстрировать нарочную приязнь, вроде как сказать “видишь, мне не плевать” через единственно доступную ему физическую область, ту самую, в которой “у меня стоит на тебя” и “я целуюсь с тобой” он так запросто уравнивает с “ты мне нравишься”. И это вдруг кажется Джону смешным, то, что Рамси действительно может так представлять себе отношения между людьми, отношения, в которых самой большой интимностью являются ложь – и ловкие-ловкие пальцы. Джон думает, что Сэм точно мог бы объяснить, как это все так странно устроено у Рамси в голове и как, в какой момент он понимает, что должен имитировать и подменять какие-то понятия, не зная даже толком, что именно имитирует.
Джон не хочет думать о Сэме сейчас даже секунду.
– Пока? – он жарко вздыхает и соскальзывает ноющими пальцами по толстому напряженному стволу, зажимая Рамси яйца. Рамси тихо стонет, закусив губу и, судя по обострившемуся запаху, еще немного и свежо подтекая, и проталкивает палец ему в зад, потрахивая на одну фалангу.
Он сукин сын, но он знает, что делает, и член Джона живо поднимается, упираясь нежной головкой в потную заросшую промежность. Джон шипит, ритмично въезжая им в мягкие и повлажневшие от пота, разогревшиеся еще бедра, пока палец тесно скользит в его заду, и кровь щедро приливает к его паху, щекам и груди.
– Не бойся, – шепчет Рамси, подтверждая его мысли. – Тебе бы это не повредило, но уж больно ты славный, когда хочешь трахаться. Славный-славный, как конфетка. Так что если только откушу чего, – он смотрит Джону в глаза, часто имея его пальцем в зад и откинувшись на провонявшей куревом простыне – жидкие волосы растеклись вокруг раскрасневшегося лица черными щупами водяного, а глаза стали совсем светлыми, почти что белыми, как снег, – и говорит: – А знаешь что, Джон Сноу? Нахрен это все, – и вдруг резко вытаскивает палец, толкая Джона в грудь; член упруго выскальзывает из теплых бедер, и Джон придерживает его рукой, приподнимаясь на коленях и давая Рамси вытащить ноги из-под его задницы. – Нахрен штаны, – Рамси машинально закусывает средний палец и кое-как стаскивает штаны до щиколоток свободной рукой, – нахрен ботинки, – причмокнув и вытащив палец изо рта, неудобно сгибается и торопливо развязывает шнурки, – нахрен гетеросексуальность. Нахрен, нахрен, нахрен.
Джон вопросительно смотрит на него, садясь на колени и слабо подрачивая себе, но Рамси только молча скидывает жилет, быстро раздевшись до одних носков и собравшейся на животе водолазки, а потом снова придвигается одним живым движением и тяжело седлает его бедра. Ерзает немного, обнимая одной рукой за шею, и его покачивающийся член горячо соприкасается с пальцами Джона, так и поглаживающими ствол, и от груди и полных губ тоже подает жаром.
– Ты уверен? – и Джон зло насмешничает, но согласно убирает руку и берет Рамси за поясницу, слегка по-хозяйски притиснув к себе. Он придерживает дыхание от того, как теперь притирается чувствительной уздечкой к предельно напряженному и подрагивающему члену, и думает о том, является ли сама эта возбужденная импульсивность такой же неправдой, как все остальное. Сколько на самом деле лжи в истории о том, что Рамси не чувствует его?
– Да. Нет. Не хочу об этом думать, только голова разболится, – а Рамси хмыкает, рывком притягивая Джона за шею и прижимаясь влажным лбом к его лбу.
– Или просто не хочешь отвечать, – замечает Джон, но никак не развивает мысль, потому что Рамси, исподлобья глядя на него, подносит ладонь ко рту и смачно схаркивает в нее.
– Давай тоже, – он почти командует, рефлекторно облизнув губы, и Джон, помедлив секунду, следом сплевывает мигом собравшуюся во рту слюну в его ладонь. То, как она стекает по пальцам, собираясь в блестящую, пенистую по краю лужицу – и то, что Рамси слегка трется об него потекшим членом, задевая горяченным стволом набухшую головку и прижав своими тяжелыми яйцами его мягкую мошонку – почему-то заводит, и не хочется ни спорить, ни говорить.
Рамси тоже явно не собирается пререкаться; приподнявшись, он лезет рукой между своих бедер, еще смазывает член Джона и пристраивает его к своему горячему заду, взяв тремя пальцами у основания и чуть оцарапав яйца отросшими ногтями. Рамси узкий и жаркий, и Джон задыхается, когда он осторожно проталкивает головку в себя, сразу накрепко стиснув ее напряженными мышцами, и немного еще подрачивает ствол, направляя его рукой.
– Ох-х, блядь, – осторожно опустившись до половины, Рамси сгибается и впивается зубами Джону в шею, больно соскользнув зубами по резко вспотевшей коже, но не останавливается и только туго садится ниже.
Он не дает себе послабления, сразу жадно и рвано двигает бедрами, скользя задом по члену, и Джон сжимает зубы, вдавив пальцы в мощную поясницу и насаживая его плотнее, чувствуя ритмичную огневую пульсацию у него внутри и то, как он, ерзая, трется своими жирными ягодицами о его напряженные ноги. Ведущий инстинкт отключает любую мысль в пределах видимого и сухой ледяной крошкой выжигает трахею; первичные движения непроизвольные, навстречу друг другу, сопровождаемые тихими шлепками бедер о бедра, сдержанными и тяжелыми вздохами сквозь зубы и резким скрипом койки.
Рамси еще тихо и хрипло порыкивает, все живее объезжая член Джона и глубоко впившись твердыми ногтями в его плечи. Это больно. С ним все хоть немного, а больно. Но Джон не возражает. Джон чувствует живую пульсацию крови под его ногтями – и чувствует себя живым. Чувствует себя живым, когда Рамси уверенно двигается вперед-назад, задавая небольшую, но частую амплитуду и почти не слезая с его члена, ритмично сокращаясь внутри и едва соскальзывая по стволу тесно сжатым задом. Внутри него так сладко, горячо и узко, и Джон жадно тискает его поясницу и толстые – сочное, разогретое, жирное мясо, как же хочется – бока, вжимаясь всем телом и неудобными мелкими толчками впихивая член еще поглубже. На секунду ему даже хочется, чтобы Рамси вовсе не двигался и просто часто сжимал его мышцами, нежно и тесно выдаивая, но чуть подтянувшиеся яйца так и вдавливаются в заросший черными волосами лобок с каждым новым дерганым рывком, и звякают кнопки на ширинке, а толстый член проезжается по мягкому флису футболки, оставляя быстро подсыхающие белесые следы.
Рамси приходится пригибать голову при каждом движении, его длинные сухие волосы падают на лицо, и у него наверняка уже вспотели грудь и живот, Джон бездумно лезет ладонью под его водолазку, касаясь распаренной кожи. Джону бьет в голову запахом и отдачей, боль идет выше от напряженных ног – тупая и ноющая боль, и она нравится ему сейчас, когда мощные мышцы бедер Рамси тоже ритмично напрягаются и когда его тяжелый темно-розовый член тычется в живот с каждым грубым толчком вперед. У Джона ноют губы, и он краснеет до шеи, некрасивыми пятнами поверх резкой линии челюсти. Он не думает ни о чем, и его уставшие и порозовевшие от крови глаза становятся злыми. Тихая волчья похоть перебивает голодные боли в желудке и требует жестче и насильнее трахнуть пахнущую жизнью, гнилью и взмокшей промежностью тварь в ее ерзающий жирный зад.