— Драко, Гермиона, что там у вас происходит?
— Ничего, — краснея, отвечаем мы хором, вызывая у присутствующих смех в голос.
— Минус пять очков Слизерину и Гриффиндору, а после занятия ВЫ, мистер Малфой, и ВЫ, мисс Грейнджер, подойдете ко мне за дополнительными заданиями, — устало молвит профессор и возвращается к уроку. В классе воцаряется тишина, а в моей голове рвутся фейерверки.
Грейнджер… Это Грейнджер!!!
***
Я любил ее всегда, не признаваясь себе в этом. Я любил девочку с кроличьими зубами, терпеливо разыскивающую какую-то жабу по вагону. Я любил Грейнджер, с жаром спорящую со мной, с миром, со всеми. Она отстаивала права эльфов, и я боготворил ее за это, не признаваясь, что и сам бы даровал им свободу. В моем понимании служба эльфов была архаикой, пережитком прошлого, глупостью. Я любил Гермиону в розовом платье, смущенную и растерянную, не имея возможности даже пригласить ее на танец, прикоснуться к ней. Мое сердце наполнялось восторгом, когда я видел прыгающие по плечам кудри и бьющуюся по коленкам сумку, когда она спешила на одно из десятков своих дополнительных занятий, я готов был подхватить и кружить ее на руках, я подхожу к ней раз за разом…
И в каждый из них с моих губ предательски рвется:
— Уйди с дороги, поганое мугродье! — и Мерлин свидетель, я искренне желал, чтобы она ушла с моего пути, была бы стерта с линии жизни на моей ладони. И тогда можно спокойно дышать, вернуться к действительности и, черт возьми, стать счастливым! С другой девушкой, которая действительно разделила бы мои взгляды.
И я в отчаянии оборонялся, нападая на нее, на Поттера, Уизли. Так было всегда, много дней и лет подряд.
Так остается и теперь, когда наши пути скоро должны разойтись. Последний год в школе. И пусть мы больше не вступаем в словесную дуэль при каждой встрече, говоря друг другу обидные слова, но во взгляде ее отчуждение. Гермиона попросту перестала замечать меня. Теперь, когда они прошли такой долгий путь рука об руку со своими дружками, у меня не оставалось ни малейшего шанса. До выпускного экзамена оставались считанные месяцы, а у меня не было даже причины подойти к ней.
Но однажды случилось вот что.
В один из ничем не примечательных вечеров незадолго до Рождества, я просиживал в библиотеке. За окном стояла прекрасная погода, уроков не было, и еще утром большая часть учеников отправилась в Хогсмид, чтобы прогуляться по свежевыпавшему снегу и купить подарки. Я видел в окно, как вместе с другими уходила из замка и Гермиона. Её, в дурацком клетчатом пальто, не перепутаешь ни с кем. Идет, медленно, чуть отстав от остальных, кутается в тяжелый теплый шарф. Что-то в ее образе не давало мне покоя, потому что не было обычным, но что это было, я понять не мог и не придавал этому особенного значения. Отойдя от замка футов на сто, она остановилась и оглянулась. Я увидел ее взгляд: странный, печальный. Она смотрела на окна замка, будто пытаясь кого-то отыскать, но не найдя развернулась и побрела к обогнавшей ее группе студентов.
Как я уже сказал, вечер я коротал за конспектированием одного из старинных фолиантов, выполняя то самое дополнительное задание МакГонагалл и теперь должен был исписать длиннющий пергамент.
Тишина стояла идеальная: ни потрескивания огня в камине, ни сквозняков, блуждающих в холлах школы, не было слышно. Я начинал дремать над своей работой, как вдруг, дверь библиотеки скрипнула. Вздрогнув от неожиданности, я открыл глаза. На пороге появилась Грейнджер.
Лицо ее оставалось очень странным, будто болела она чем-то простудным. Глаза на бледном полотне кожи лихорадочно блестели, по скулам расползались неровные красные пятна. Она то и дело вздрагивала и будто даже всхлипывала. Ступив за порог, она увидела меня и тут же собралась уйти, но я окликнул ее:
— Привет, Грейнджер. Что же ты смутилась? Боишься меня?
— Еще чего, — вздернула нос девушка. Дурацкий чисто гриффиндорский жест. Она протопала к полкам с книгами. Я наблюдал, как тонкие указочки пальцев побежали по корешкам, а губы беззвучно зашевелились, читая. Несколько раз она осмотрела полку и не нашла того, что ей нужно. Догадавшись, она повернулась ко мне.
— Книга у тебя? Та, по которой МакГонагалл задала конспект?
Кивнув, я чуть отодвинул фолиант. Ближе к краю стола.
— Ты закончил? — строго спросила Гермиона. Было заметно, что она не настроена на долгий диалог.
— Только что начал, — ответил я беззлобно, — над ней скончаться можно. Скукотища жуткая.
— Значит, тебе придется поделиться книгой, — подытожила девушка.
— Садись, — предложил я, вкладывая в голос всю бесстрастность, на которую только был способен. И, несмотря на то, что ее непосредственная близость грозила мне очередным волдырем от ожога, я не мог ничего поделать с желанием просто побыть рядом, когда раз в тысячу лет мне представился такой случай.
Гермиона же, сделала последнюю робкую попытку избавиться от моего общества:
— Малфой, у меня к тебе предложение. Давай сделаем так: ты отдаешь мне книгу и идешь на все четыре стороны, а я читаю, делаю конспект и даю тебе списать. Хорошо?
— Нет, — смеюсь я, чувствуя, как подрагивает мой голос, — я, Грейнджер, решил, что в этом семестре превзойду тебя по всем предметам, так что это ты можешь списать у меня, когда я закончу, а пока давай, топай отсюда.
— Еще чего, — фыркает моя драгоценная заучка, — и, шлепнув на стол свои письменные принадлежности, садится рядом.
И я готов станцевать прямо на этом столе, готов поднять на руки и кружить ее — мою мисс Предсказуемость. Я просто чертов гений, ибо Гермиона и мысли не допустит о том, чтобы сделать что-то не самостоятельно, а списать, и не у кого-нибудь, а у Драко Малфоя.
Прикусив губы, я отвернулся, чтобы подавить смешок пока она разглаживала пергамент. Дернув книгу немного ближе к себе, она погрузилась в чтение. Я занялся тем же, исподволь наблюдая за ней.
В тусклом освещении библиотечных светильников тени, отбрасываемые нами на стены дрожали, склонившись друг к другу. Грейнджер углубилась в чтение и не замечала меня. Я же, как завороженный смотрел на полуоткрытый мокрый розовый рот или на кончик языка, выглядывающий оттуда, когда она принималась писать. Я с восторгом пользовался тем, что книга была очень небольшой. Тесно придвинувшись к ней, я вдыхал легкий аромат чистоты, исходивший от волос девушки.
Мерлин, никогда раньше не мечтал я так сильно об этих мягких губах. И коснись я их на миг, можно было бы зарыться лицом в темный лес волос и спрятаться в нем от стыда, смущения и ее отказа.
— Эй, Малфой, с тобой все в порядке? — ее строгий голос возвращает меня к действительности.
— А? Что? — я нахожу себя в опасной близости к ее лицу.
Чуть отклоняется с выражением брезгливости на лице. Презирает. Негодует. Все еще ненавидит.
— Я, ничего…— пытаюсь найти оправдание я, сооружая в голосе немыслимые конструкции лжи. — У меня, э-э-э, мнэ-э-э, я… у меня, Грейнджер, очень плохое зрение, и если тебя что-то не устраивает, можешь валить отсюда.
— Да ладно, ладно, — примирительно, но раздраженно кидает Грейнджер, — только не дыши мне в ухо. И она вновь чуть отодвигается от меня.
Дальше, мы пишем. Больше часа перья скрипят по пергаменту, и это единственный звук, который нарушает тишину библиотеки. Мы одни, даже Пинс куда-то исчезла. Еще один час терзает меня обществом Грейнджер. Наконец, по коридорам стали разноситься шаги. Студенты вернулись из Хогсмида, а значит, скоро подадут ужин.
И вдруг я заметил совершенно удивительную вещь. Кольцо на моем пальце. Сегодня. Нет, мне, наверное, кажется!!! Не веря своим ощущениям, я прикоснулся к перстню свободной рукой. Оно было холодным и не вибрировало. Кольцо сегодня весь вечер молчало. Значит… В моей голове лихорадочно проносились обрывки мыслей: «Значит это не Грейнджер! Но тогда кто? Кто оказывается рядом с нами? Когда и от кого кольцо горит? И что за? Но ведь это же просто невероятно»…
Ответ приходит от Гермионы, которой пришлось тронуть меня за плечо, чтобы попросить перевернуть страницу. Я вскрикиваю. Безнадежная, привычная, острая боль от раскаленного железа пронзает тело.
Я научился терпеть, но тут не ожидал и вскрикнул. Грейнджер испуганно таращится на меня:
— Да что с тобой такое творится, Малфой? Почему ты визжишь, как банши, стоит мне к тебе прикоснуться?!
Но мне было не до объяснений. Кольцо, словно поругивая мои сегодняшние мысли, решило отыграться сполна все усиливая пытку температурой. Казалось, что оно прожгло кожу насквозь и теперь поджаривало мясо. Я едва не терял сознание, заведя руку за спину. Вторая рука рефлекторно пыталась стащить перстень с пальца.
Гермиона начинала терять терпение:
— Драко Люциус Малфой, если ты немедленно не объяснишь, что происходит, я…
Договорить я ей не дал. Вдруг стало все равно, что она там грозилась сделать в случае моего молчания. Она была слишком близка и хороша, а кольцо: жгущее, причиняющее нечеловеческую боль, отключило на миг мой мозг. Я рывком и не нежно притянул ее к себе за… волосы и впился губами в искривившийся от неожиданности рот.
Я не помню первых мгновений, и так ли уж значительна была ее реакция, ибо в тот поцелуй я вложил всю свою любовь, ненависть, усталость, жажду и боль одновременно. До моего осязания донесся лишь сдавленный вскрик, растворенный в касании губ.
Моя рука с горящим кольцом впивалась в ее подбородок, насильно притягивая лицо девушки к моему. А она, изловчившись, вцепилась в нее до крови, пронзив ногтями. Вся обоюдная ярость в одном моменте, и ей удается оттолкнуть меня на секунду, и даже искра взгляда успела достать мой смятенный взор. И между нами всего дюйм, и она, кончено, оттолкнет меня, но кричу я куда-то в отчаянье, в пропасть:
— Люблю тебя.
Тишина. Обезоруженная девушка, отпускает меня, а я вновь тянусь к ней. Зарываясь ладонями в волосы шепчу что-то. Она выглядит оглушенной, пустота во взгляде. И я снова касаюсь ее губ. Прикрывая глаза, она впускает мой язык неловко, неумело приоткрывая губы. Она не отвечает, но и не отталкивает меня, словно стараясь понять, что теперь происходит. А я исследую этот желанный рот понимая, что если она не остановит меня теперь — это безо всяких сомнений зайдет гораздо дальше.
— Я люблю тебя, Гермиона, — решает признаться мой голос за меня, когда я делаю передышку. Он звучит тяжелым и глухим, будто из-за толстой каменной стены. А на ее лице целый миллион облаков, застеливших истинные ее чувства, и сверкают равнодушные звезды глаз.
Без истерики, но твердо, собравшись, наконец, она ловит мои плечи и с силой отстраняется, разрывая новый поцелуй. Долго смотрит в глаза и безмолвствует. Я тоже держу ее предплечья, боясь, что если отпустить, она исчезнет, растает, как струйка дыма в воздухе. И эта сцена трагична и смешна, мы похожи на взявших тайм-аут борцов, не доверяющих друг другу настолько, чтобы отпустить.
Вдруг ее взгляд падает на рукав собственной блузки. В ужасе распахиваются глаза. По белоснежью ткани ярким пятном растекается кровь, сочащаяся из моего обожженного пальца. Разбушевавшееся сердце выталкивает ее наружу тонкой красной нитью, которой, однако, хватает, чтобы рукав уже насквозь пропитался ей.
— Мерлин, Драко, что это? Это я сделала? — испуганно вскрикивает она.
— Ты… Гермиона… — стараюсь унять дрожь в голосе, — и да, и нет.
Этот ответ, наверное, порождает тысячу новых вопросов, ибо ее рот непроизвольно открывается, но совладав с собой, она убирает мою уже не сопротивляющуюся руку с плеча и судорожно нащупывает палочку в кармане мантии. Прошептав заклятие, она останавливает кровотечение. Убирает ожог, потом кровь со своей одежды.
Когда она заканчивает колдовать, взгляд нетерпеливо впивается в меня — Грейнджер ждет объяснений всем своим видом показывая, что не уйдет без них. А что Малфой? Я все уже сказал, несколько мгновений раньше. И, пожалуй, следует выпутываться из скверной ситуации, выпутывать ее, делая кристально честной, не имеющей отношения к происшедшему. Так лучше для обоих. Это дело чести аристократа Драко. Грейнджер и Малфой — лучшие враги, и теперь уже поздно, глупо что-то менять.
— Не имеет значения, — говорю я, — все случилось не сегодня. Давняя история.
— Очень даже имеет, — твердо говорит она, — ты только что поцеловал меня. И наговорил кучу глупостей.
— Только для тебя это так, — со злостью возражаю я, — измучила ты меня, сил нет больше терпеть.
С этими словами я в отчаянии пытаюсь сорвать кольцо с пальца. И оно… на миг блеснув, вдруг показывает свою надпись, выгравированную изнутри. Гермиона, наблюдающая эту сцену, читает, а потом, прикрыв рот рукой, вновь смотрит на меня выказывая крайнюю стадию изумления.
— Господи, Драко, этого просто не может быть!
— Чего? — приходит моя пора удивиться. К счастью, кольцо перестает истязать меня, и я могу соображать.
— О, этот перстень… — ищет слова Гермиона, одновременно касаясь его, и тут же отдергивая руку, словно понимая, какую боль оно причиняет мне, — я читала о нем…
*** Ранее***
Вижу их рядом с оранжереей. Рыжий что-то говорит Гермионе ожесточенно жестикулируя, она же ошарашено смотрит на него то сводя, то разводя кисти рук. В этом жесте растерянности взгляд ловит каждое слово, сказанное парнем. Она будто силится понять то, что не хочется принимать.
Компания слизеринцев, среди которой нахожусь я, стоит чуть поодаль. И как ни напрягал бы я слух, ветер обрывет их фразы, настойчиво напоминая о деликатности. Но, какая к черту деликатность может быть, когда речь идет о НЕЙ. Решившись делаю шаг, как вдруг Уизли, резко разворачивается и, сунув руки в карман, уходит от Гермионы. На лице его злость, на ее глазах первые капли дождя. Сегодня ей помогает небо, роняя на землю собственные слезы.
Сыро, промозгло, кисель оттепели. Из-под выпавшего накануне снега показываются островки грязи. И она убегает поскальзываясь, едва не падая. Кто-то позади меня тоже наблюдал всю сцену от начала и до конца. Перешептывание и сдавленные смешки. Кто-то из девчонок шепчет:
— Опять поймала Рона с другой девчонкой?
— Я на ее месте хотя бы привела в порядок голову. С ума можно сойти. О ней пишут в газетах, а на голове у Грейнджер образец безобразия.
— Как думаешь, сколько она еще продержится и не надает ему по лицу при всех?
— А зачем ей с ним биться при нас? Только языки развязывать… а она же идеальная… и все в ее жизни должно быть идеально.
И вдруг я делаю что-то совершенно немыслимое: разворачиваюсь и со злостью налетаю на распустившую язык девчонку:
— Приведи в порядок свой рот, идиотка. Или вали отсюда сплетничать куда-нибудь в другое место.
— Чего ты взъелся, Малфой?! — недоумевает однокурсница. — Ведь это же Грейнджер! Грязнокровка Грейнджер!
Не могу прийти в себя от внезапно охватившего все мое
существо гнева. Я хватаю девицу за мантию и хорошо встряхнув, говорю. Льдом обдает собственный голос, да так, что она замирает и во взгляде ее страх.
— Никто не имеет права произносить слова о чистоте крови. Волан–де-Морт пал и все, что с ним связано вне закона. Хотим мы того или нет такие, как Грейнджер теперь наравне со всеми. И говорить в таком тоне — лишь ронять собственное достоинство.
Мои пальцы разжались, и девица тут же отскочила в сторону.
—Ты что творишь, Малфой?! — послышался голос Забини.
— Отвали, Блейз, — рявкнул я и зашагал в оранжерею, не удостоив взглядом перешептывающихся приятелей.
— Любитель грязнокровок! — раздалось вслед.
Мне было все равно, каким словом это назвать, ведь таковым я и являлся. Усталость вдруг навалилась на меня, раздавив своим тяжелым телом желание сопротивляться, бороться, скандалить. Единственное, чего хотел я в тот миг — найти Грейнджер и вытереть слезы с ее бледного лица.
Но она как в воду канула.
Я увидел ее лишь утром в Большом Зале, когда благородные порывы уже растворились без следа.
========== Часть 3 ==========
***
Ну, конечно, Грейнджер читала про кольцо! Меня берет злость.
Где же она нашла книгу, статью, пергамент об этом, если я дважды постранично перевернул библиотеку? Мерлин свидетель: ни один волшебник не ведает про кольцо, мои предки утратили часть семейной истории, а Грейнджер, мать ее, знает! Вот так просто знает и всё!