— Эй, — наконец, приобрёл он дар речи, — ты же знаешь, что никогда меня не потеряешь, правда?
Я чуть со стула не упала, но вовремя себя остановила: прерывать такой момент лишним шумом не хотелось, оказаться замеченной — тоже.
Томас протянул руку и дотронулся до ладони Сидни, и они переплели свои пальцы. И смотрели на свои руки, осторожно улыбаясь. Может, от счастья, может, от отчаяния — кто их теперь разберёт?
А я почувствовала себя так, будто исполнила свой долг. С относительно довольным видом я встала со стула и направилась к лестнице по больничному коридору.
Но стоило мне достигнуть своей цели, как моя голова мигом закружилась, и мне пришлось быстро протянуть руку, чтобы опереться о стенку. Чёрт.
Нет, Хейли, не сейчас. Почему ты всегда находишь самый подходящий момент? Твои удушливые приходы за последние несколько дней уже начали раздражать!
Я прислонилась спиной к стене и вдохнула так глубоко, насколько это было возможно. Хорошо, что коридор был пуст. Я закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на собственном дыхании.
Вдох, выдох. Вдох, выдох.
— Ну же, Чарли, сделай вид, что слушаешь меня!
— Нет, — шепчу я. Мне хочется закричать. Но не здесь. Закричу в больнице — точно подумают, что я сумасшедшая. Конечно, я и есть такая, но это лучше держать при себе.
— И только посмей сказать, что не скучаешь.
— Я скучаю, Хейлс, — горько сказала я, запрокинув голову и уставившись в потолок. — Но тебя нет.
— Кто тебе это сказал?
— Мой разум, — твёрдо ответила я. Но кому я отвечала? Своей больной фантазии? Своей нездоровой душе?
Этот наш диалог начался там, на кладбище. Тогда я сначала подумала, что я вообразила себе голос Хейли, что я просто думаю её голосом, но тот слишком звонко раздавался в моей голове, в моих ушах, и я не могла от него избавиться. И в конечном итоге я просто забылась.
Сначала она сказала мне одну фразу: "Сколько ещё крови должно пролиться, чтобы ты наконец вспомнила обо мне?" Я засмеялась, правда, смех тот не был весёлым. Я ответила вслух: "А ты действительно считаешь, что я про тебя забыла?" И ужаснулась тому, что сказала это. Мои слова просто подтверждали тот факт, что я сошла с ума, ведь лишь сумасшедшие слышат голоса, внимают им, отвечают им.
Но я не могла забыть свою лучшую подругу. Хотя бы потому, что я была уверена: это она виновата в том, что происходит. Но дошло до меня это не сразу. Да и сейчас я бы предпочла отдать всё ради того, чтобы узнать, что она — первая жертва, а не убийца. Убийца. Слово вгрызается в сознание, как заноза, которую слишком больно выдернуть, но и сидеть с ней тоже больно.
У-бий-ца. Какая жалость.
Она убила Джо. Она убила Лексу. Она убила Билли.
— Ты правда так считаешь?
Да, Хейли, я считаю так. Я чувствую, что меня предали. Меня предала ты. Я верила тебе, каждому твоему слову, движению, каждой твоей идее, я свято верила, что ты всегда права, я свято верила, что ты — солнце, которое и светит, и греет, и не наносит вреда, ущерба, которое не приносит беду… А потом кто-то щёлкнул пальцами — и всё это улетучилось. Я поняла, что это моё мнение перестало существовать, тогда, когда она начала меня контролировать. Поначалу я не понимала, что со мной происходит, но после того, как она не дала мне выехать из Тэррифилда, у меня не осталось никаких сомнений. Я вспомнила, как внезапно начинала черстветь, как что-то во мне ломалось. Будто проснувшись ото сна, я вновь стала той, кем была раньше, хоть и на миг. Той девчонкой, у которой не было забот в лице гибнувших друзей.
И я поняла, что это Хейли пробуждала во мне тьму. Я видела в ней свет, а она была моим разрушением. Она разбирала меня по крупицам, по частичкам, по деталькам, едва сдерживая желание смахнуть се эти детальки одним мановением руки. Да, она будила во мне тьму, которая поглощала весь мой разум, съедала его, или даже, лучше сказать, сжирала, пожирала. Эта тьма голодала, и я, моя душа, была птичкой для голодного льва. Так невовремя попавшейся ему под руку.
— Ты сошла с ума, Шарлотта.
— Да неужели! — воскликнула я, всплеснув руками. — Да неужели, Хейли, неужели это только сейчас до тебя дошло? Если так, то я тебя с этим поздравляю!
С этими словами, звучавшими слишком громко в этой больничной тишине, я устремилась выходу. Ещё пару минут я слышала лепет моей подруги, она неустанно говорила что-то вроде "Да как ты смеешь", "Возьми себя в руки", "Услышь меня"… Последняя фраза выглядела особенно забавно на фоне остальных. Да и вообще на фоне.
И когда я уже открыла дверь, чтобы выйти улицу, я услышала последнюю фразу Хейли на ближайшее время:
— Скоро увидимся, Чарли.
***
В школе было так же тихо. Едва войдя туда, я почувствовала некую скованность. Она возникает, когда всё вокруг погружено в атмосферу траура. Некоторые могут сказать, что становится холодно, но нет, мёрзнуть я не начала. Наоборот, был слишком жарко. Душно.
Пол вдруг стал таким мягким и бездонным, что ступать по нему было и легко, и тяжело одновременно. Он вдруг превратился в болото.
Самым вязким болото это становилось у шкафчиков. Погрязли здесь многие, столпившими вокруг одного из них. Я осторожно пробралась сквозь толпу, так неожиданно расступившуюся предо мной.
Зрители пришли поглазеть на шкафчик Билли.
Теперь он был обвешен маленькими плюшевыми игрушками, записками, висела и его фотография. Когда из жизни ушла Лекса, на её шкафчике висели цветы, фотографии и ещё какая-то мелочь. Всё это выглядит так наивно, но так трагично.
Я прикусила губу. Глаза Билли смотрели на меня, мои глаза смотрели на Билли, и казалось, между нами возникла безмолвная связь… и оборвалась, заставив меня отвернуться и уйти.
Нет, ни в школе, ни в любом другом месте невозможно было находиться. Невозможно было существовать.
Есть вроде бы такая фраза: и жизнь обрела смысл. Моя же его вдруг утеряла. Звучит, наверное, слишком эгоистично, поэтому я поспешу добавить: не только моя. Жизнь Томаса утеряла смысл. Жизнь Бри, наверняка, тоже. Сидни пока что отделывалась лёгким испугом.
Потому что она ещё не потеряла никого, кто был бы для неё по-настоящему дорог.
Даже не знаю, радоваться по этому поводу или злиться.
Злиться…
Последнее время мне кажется, что злоба польётся из меня фонтаном, как льётся кровь из перерезанного горла. Пульсирующей ярко-алой краской.
Но я прекрасно знаю причину своего ранения. Я — привязанность своей убийцы. Я — игрушка в её руках. Я — нож, который режет самого себя.
Но лучше, если этот нож вонзится в своего хозяина.
Сидни стояла у лестницы и ёжилась в своём свитере, хотя погода была совсем не холодной. Скорее, она ёжилась от прохлады стоявшей атмосферы, чем от действительных низких показателей на термометре.
— Не видела Ари? — вдруг спросила она.
— Нет, — ответила я, помотав головой. — А что?
— Ну она же сестра Билли. Просто интересно, как она отреагировала на всё это.
— Наверняка подумала, что это из-за нас он погиб. Что мы идиоты. Что без нас этого всего бы и не произошло. Что мы хотели её убить.
Казалось, этот список я готова была продолжать ещё очень долго, но умение остановиться — это способность очень и очень важная. Сейчас она у меня внезапно появилась. Или проявилась.
— И ей больно.
— Естественно.
Сид отвернулась, оперевшись о перила. Её нижняя губа едва подёргивалась; обычно такое происходило, когда она была вот-вот готова была заплакать. Самое смешное-несмешное то, что я понятия не имела, что делать в подобной ситуации. Обнять её? Глупо. Похлопать по плечу? Выглядит по-дурацки. Проще было просто оставить её в покое, но какой покой ей здесь был доступен?
— Какой сейчас урок? — не посмотрев на меня, спросила она.
— Насколько я понимаю, алгебра. У нас с тобой она общая.
Она кивнула и начала подниматься на второй этаж. Поправив лямку рюкзака, я последовала за нею.
— Что у вас с Томасом? — аккуратно поинтересовалась я по мере поднятия. Она грустно усмехнулась. А потом наши взгляды пересеклись, и я заметила, что да, это было сквозь слёзы, но она улыбалась.
— Я пока не знаю, — уклончиво ответила она.
— Но шанс есть?
Мой вопрос остался без ответа. Только зашагала она уже куда веселее.
Ну, по крайней мере, хоть за кого-то тут можно было порадоваться.
До двери кабинета оставалось всего несколько шагов. Я обыденно оглянулась, и вдруг у меня перед глазами мелькнуло что-то тёмное. И исчезло.
Я сделала шаг вперёд, но споткнулась и упала. Сидни быстро повернула голову и, увидев меня, опустилась на корточки и потрогала ладонью мой лоб.
— Что с тобой такое, Чарли? — спросила она. — Температуры у тебя нет вроде.
— Скажи ей. Давай, Шарлотта, скажи.
Я поморгала, пытаясь сфокусировать свой взгляд на подруге, которая выглядела уже обеспокоено и явно пыталась что-либо предпринять.
— Ты опять её слышишь, правда? — прошептала она. Я еле заметно кивнула. Сидни чертыхнулась.
Перед глазами снова всё поплыло, и я запрокинула голову назад.
Мне снова стало казаться, что меня что-то душит. Кто-то душит.
— Ты же не сможешь мне сопротивляться, пока я здесь, Чарли.
Я готова была заплакать, как маленькая девочка. Но Хейли не давала мне этого сделать. Хейли сковывала меня, спутывала, натягивала ниточки меня-марионетки, чтобы отпустить их тогда, когда ей самой вздумается.
— Сид, — прохрипела я. — Сид, мне кажется…
— Не отключайся, Боунс! — отчаянно вскрикнула она. — Не здесь!
Но её просьбы могли мало что изменить.
Сознание наполнялось дымкой и запотевало, как окно на кухне, в которой варится картофель.
И в конце концов эта дымка поглотила меня полностью.
***
Приводить меня в чувство с помощью нашатырного спирта было так же бесполезно, как пытаться есть суп китайскими палочками.
"Ты упала в обморок", — сказали мне в медицинском кабинете, и я еле сдержалась от желания воскликнуть: "Да неужели?"
Но на самом деле, это маленькое происшествие пугало. Оно означало, что Хейли начала брать верх.
— Это уже что-то из ряда вон выходящее, — заметила Сидни. — Она не может просто взять и успокоиться?
— Я не знаю, — ответила я. — А вдруг я просто сошла с ума, и всё это мне кажется? Вдруг нет никаких голосов?
Подруга молча посмотрела на меня, выдержав паузу.
— Ага, и трупы тебе кажутся, и похороны, правда? — Она невесело фыркнула. — Нет, Чарли. Если тут кто и сошёл с ума, то сразу весь город. По одиночке здесь свихнуться невозможно.
Мы ещё немного помолчали. Но долго сохранять тишину было невозможно — она звенела, резала уши и кричала во весь свой тусклый голос.
— Зачем она это сделала? — спросила я, не требуя ответа. — Зачем она стала ходить на эти шабаши? Ведь это не один раз случилось, я её регулярно перед её родителями покрывала. Зачем я именно в то день решила узнать, что происходит? Зачем она взяла с собой мобильник, зачем мы с Джейком выследили её, зачем вообще мы — с Джейком, зачем…
А дальше — истерические всхлипывания, не несущие никакой смысловой нагрузки. Несущие только отчаяние, разочарование и разрушение всего, что попадается под руку. Прежде всего — души. Своей.
Сидни пытается меня успокоить, Сидни понимает, что это бесполезно, Сидни бежит к шкафчику с лекарствами, Сидни достаёт валерьянку. Сидни наливает стакан воды, в другой стаканчик поменьше — эту кошачью отраву. Сидни подходит ко мне, садится на корточки, хочет, чтобы я выпила, а я — одним махом — выбиваю стаканчик из её руки. Я кричу.
Я кричу, вскакиваю с места, пробегаю мимо оторопевшей Сид в коридор медицинского блока, где меня ловит медсестра. Я вырываюсь. Рычу, отбиваюсь.
И в этот момент не совсем понимаю: я — это я или кто-то ещё? Я — это я, или та марионетка? Я — это всё ещё Шарлотта Боунс, или я — это уже Хейли Коллинз?..
Меня пытаются усадить хотя бы на пол, но я и сама съезжаю по стенке, хрюкая носом. А потом снова кричу, уже более озлобленно. И снова вскакиваю, словно желая залезть на потолок.
Будь у меня когти, всё бы здесь уже было изодрано. Будь у меня клыки, всё бы здесь уже было искусано. Но у меня нет клыков, когтей, рогов, копыт, ещё чёрт знает чего. У меня есть только сумасшедшая подруга, которая выбрала меня своим орудием. У меня есть мёртвая подруга, которая решила перевести на свою сторону всех живых. У меня есть подруга, которая решила убить весь город.
И вот я уже не слышу, что мне говорят, ни единого слова из тех, что пытаются мне донести ненароком, пока я кричу и молчу, я — одновременно. Я просто закрываю глаза и слепну, и глохну, и слушаю только один голос, который снова проснулся во мне.
— Покой обретают только мертвецы.
— Намёк на мою близящуюся смерть? — нервно смеясь, интересуюсь я. Глаз я при этом не открываю — наверное, Сидни и медсестра не понимают, что сейчас происходит. Вернее, первая, может, и понимает, но не вторая.
— Ты безумна, Чарли. Ты неспокойна. Но я знаю, что тебя успокоит.
— Смерть, — снова слетает слово с моего языка. Смерть, смерть, смерть. Даже у самого слова железноватый привкус крови, обжигающий нёбо.
— Нет, Чарли, не смерть. Смерть недостойна тебя. Тебя успокоит встреча.
— С кем? — продолжая трястись и душась от смеха и слёз, спросила я. — С психотерапевтом?
— Со мной.
И после этих слов я буквально чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Я лечу на дно, как Алиса падала в кроличьей норе, только её впереди ждали необычные приключения, а что ждало меня? Меня ждала моя личная тьма, ждала с распростёртыми объятиями.
И именно в эти объятия я и летела.
***
Очнулась я дома.
Честно говоря, мне уже надоело приходить в себя. Или выходить из себя. Надоело ли мне существовать в принципе? Спорный вопрос, отвечать на который я не осмелюсь.
Мама моя была здоровски напугана. Она вилась вокруг меня, не зная, что ей лучше сделать — подоткнуть мне одеяло, сварить мне чаю с вареньем или просто отстать от меня.
В детстве она часто на меня кричала, потому что я была непослушной. С годами это прошло. Теперь у нас отношения… странные. Такое ощущение, будто во мне есть какой-то замок, открывающийся одним единственным ключом. Который она потеряла.
Но в то же время она уверена, что таких, как я, ещё надо поискать. В хорошем смысле. Она считает, что я могу быть примером для своих ровесников. Про Бри она почему-то всё время забывает. Ну, забывает, и ладно, что с неё взять.
— Лотти, ты переутомилась, — прощебетала она. Я еле сдержалась, чтобы не сделать вид, будто меня сейчас стошнит.
— Всё в порядке, мам, правда, — отмахнулась я бессовестной ложью.
— Солнышко моё, ну нельзя так урабатываться, — продолжала она. Урабатываться? Такое слово вообще есть?
Знала б она, что тут происходит на самом деле.
— Тебе что-нибудь принести? — не отставала она с вопросами. Я молча отвернулась. Мать вздохнула и, наконец-то поняв, что ничего мне от неё сейчас не нужно, покинула комнату.
Тогда я выбралась из-под одеяла и встала голыми ступнями на холодный пол. Медленно подошла к своему столу, над которым висела доска для фотографий, замёток и прочей чепухи.
Нахмурилась.
По самому центру висела наша с Хейли фотография, которая была в единственном экземпляре и хранилась в своё время у неё, а не у меня. Мы улыбались. Нам здесь было лет двенадцать, не больше. Снят кадр был в спортивном центре. Да, в своё время мы обе увлекались спортом и ходили на занятия по волейболу. Не скажу, чтобы она делала какие-то успехи в этом направлении. Ну а мне это просто наскучило.
А возле фотографии была прикреплена маленькая записочка, которую сначала можно было и не заметить.
Я протянула руку и осторожно открепила её, стараясь не повредить. Развернула.
Обомлела.
Ты же помнишь это место? Встретимся там, подружка. Только не опаздывай.