Бондарева Ольга Игоревна
Дважды рожденная
Я родилась второй раз, когда мне исполнилось шестнадцать. Но, конечно, не сразу поняла это.
В ту ночь я так и не смогла заснуть. Внутри будто вспыхивало что-то нетерпеливым огнем и обмирало в страхе, пробегало дрожью от спины до кончиков пальцев. А уж сердце-то... удивительно, как спящая в трех шагах мать не слышала его отчаянного грохота.
Повертевшись на стареньких шкурах, я потихоньку выбралась из-под одеял. Собрала в корзинку несколько по-ночному тусклых светляков, едва освещавших нашу теплую пещерку, плотно завязала крышку, подхватила заплечный мешок. Лучше взяться за дневные дела - раньше управлюсь. А ведь вечером...
Чуть отодвинув загораживающий камень вход, я протиснулась в коридор. Боялась разбудить маму. Где мне было сообразить, что ей тоже не спится. И что смотрит она мне вслед из-под своего латаного одеяла с радостью и печалью, вспоминая юность и мечтая о будущем.
Выглаженные сотнями ног камни пола в общем коридоре были прохладнее, чем дома; на стене, которой иногда касалось мое плечо, копилась влажная испарина. Выход к ветрам не закрывали сегодня огромными скрипучими воротами, и ночь дышала вниз, под землю пронзительной свежестью, ощутимой даже у поселка.
Светляки переполошились, почувствовав сквозняк, поползли по плетеным стенкам. Обыкновенно воздух в пещерах неподвижен, в нем не бывает ни жара, ни холода, так что нам почти не нужна одежда.
- Глупенькие, - засмеялась я, бережно стряхнув их на дно. Это не страшно. Это... прекрасно.
Может, позвать с собой Тодро? Вдвоем веселее. Я заколебалась, но решительно повернула к темным проходам, ведущим вглубь пещер. Нет. Резвые детские дни уже не наши. А безмолвные ночи еще не наши.
Близилась Брачная ночь Солнца и Земли. Час, когда Небесный отец спускается к макушкам гор и набрасывает на них свой огненный плащ, а Душа недр поднимается к поверхности, чтобы укрыться его теплом. От этого союза горы зеленеют и расцветают, ручьи с ледников становятся теплее парного молока, и даже голые камни позволяют случайному семечку взглянуть на мир изумленным глазом в венчике лепестков.
Только в этот день и нам можно выйти к ветрам без толстых плащей из шкур змеенога и лыковых опорок, только сегодня небо не станет жалить ледяным дождем и сдирать кожу с лица и рук морозным шквалом. Влюбленные ветры ласковы и пугливы, как новорожденные слепыши. Они пахнут цветочной пыльцой, играют с распущенными волосами девушек, исподтишка осыпают горстями лепестков.
Будто ты и не в горах вовсе.
Камень внезапно оборвался под босой ступней - я инстинктивно ящерицей извернулась назад, упала на четвереньки. А вот сумку не удержала. Внизу глухо стукнуло - судя по звуку, высота четыре-пять человеческих ростов.
- Растяпа! - обругала себя в сердцах. Так размечтаться, что перепутать ходы! Ну где у меня мозги сегодня, остались дома спать под шкурами?
Без светляков и инструментов нечего делать в нижних пещерах, будь они тебе трижды родными. Надо спускаться за мешком, но как без оставшихся в нем крючьев? Хорошо, свет есть.
Я умею лазать. Всю жизнь в глубине. Только внизу растут съедобные грибы, водятся светляки, змеи, мокрицы, пауки с прочной паутиной, а в озерах слепая рыба. Только внизу можно найти металлы для ковки и блестящие камни, за которые народы из ветреных долин платят хлебом.
Съехав по камням последние десять локтей, я чувствительно ободрала живот. Надо же! Как в кругу щеголять синяками и ссадинами? Придется отказаться от замечательной короткой блузы из паучьей нити, которую сшила мне мама, и одеться в старую рубаху.
Только со мной такое вечно приключается! И что Тодро во мне нашел?
Подобрав сумку, я увидела краем глаза красноватое свечение, и резко обернулась, не веря себе. Так и есть! Яйца огненевидимки! Верно, здесь давно никто не ходил, вот тварь и устроила гнездо. А тут я... Некогда раздумывать, трогать ли кладку, или скорее уносить ноги. Если бы самка была рядом, от меня уже остались бы угольки.
Пять яиц, небольших, с мой кулак, теплые и пахнут серой. Их гладкие полупрозрачные чешуйки похожи на застывшие наплывы стекла, а внутри рдеет ветвистая сердцевина, словно наполненные кровью сосуды. Каждое можно выменять на новый дом, полный скарба, или запас зерна на целый год, или на горшок золотых кругляшков, которые так любят народы снаружи, или... Такое богатство и во сне не приснится.
Дрожащими руками я осторожно сложила яйца в заплечный мешок и бросилась по отвесной стене наверх. Но не успела преодолеть и половины пути, как в расщелине раздался отчаянный визг. На миг мне стало жаль мать, которая поняла, что потомства нет в гнезде. Пусть даже это огненевидимка, и сейчас она поджарит мне пятки.
Запоздало я раскаялась, что забрала все. На что мне пять? Хватило бы одного, а твари, может, не было бы так обидно.
Смутно помню, как взлетела наверх, нырнула в коридор, как чувствовала приближение жара, как начали закручиваться в спирали волоски, выбившиеся из тугого узла на макушке, и нагрелись пряжки одежды, как темнота хрипела и жестко терлась о камень, мимо которого я только что промчалась. Огненевидимка слишком велика, чтобы преследовать человека в лабиринте, но коридор, как назло, расширялся.
Вот оно, спасение! Знакомая щель. Правда, мы с Тодро играли здесь лет десять назад, когда были куда меньше. Я с разбегу нырнула в дыру, вытянув руки с мешком и корзиной перед собой. Набила синяков на локтях и коленях, но тут уж не до красоты. Когда, извиваясь ужом, ползла по лазу, ногу хлестнуло раскаленное щупальце. Я зашипела от боли, но не остановилась.
Горестный визг невидимой твари означал, что я спасена. Душа недр! Я внезапно обмякла от облегчения. И почувствовала, что задыхаюсь. Щель была слишком тесной, она не давала вдохнуть полной грудью, а бедра, кажется, застряли... Ну нет! Пещеры у меня в крови, и пока ни разу не подводили. Цепляясь пальцами и отталкиваясь подошвами, я все же продвигалась. Боль накатывала волнами. Ход изгибался; мне приходилось расплющиваться и собираться, обламывать ногти и выворачивать руки из суставов.
Ослепительный свет ударил по глазам так, что я едва не потеряла сознание. Воздух волной полился в легкие. Издалека донесся детский крик.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем голова начала что-то соображать. Я лежала на полу, подобрав под себя руки и ноги. Светляки в корзинке уже разгорелись, как бывает днем. Все тело болело, от безрукавки и даже кожаной юбки остались одни лохмотья.
С трудом поднявшись на ноги, я побрела домой. Я слышала крик ребенка - значит, поселок недалеко. Что это был за свет? Уж дело не в жалких козявках в корзине. Так ярко бывает только снаружи, где ходит Слепящее Светило. Может, это яйца? Откуда мне знать, как они себя ведут, у меня никогда не было ни одного.
- Н-да, Анум, - поцокала языком Двани, перебирая узловатыми пальцами горшочки с целебной мазью. - Вот так прихорошилась ты перед Танцем невест!
Из-за обильной седины, серебрящей светлую косу знахарки, и частым морщинкам у глаз Двани казалась старухой, хотя ее дочь Имра почти моя ровесница. В их тесном каменном закутке стены были изрыты нишами для снадобий, словно ходами мелкозубок. Над столом висела связка чуть живых светляков, а пол занимали две постели из вытертых от времени мехов - вот и вся обстановка.
- А ты сможешь танцевать? - встревоженно спросила Имра. Она сидела передо мной на корточках и аккуратно смазывала страшноватый вздувшийся ожог на щиколотке.
- О, не сомневайся, - улыбнулась я. Если кто и может нынче пропустить выход в круг, то не я.
Не важно, что будет у меня болеть и как сильно. Сегодня лишь одна девушка встретит неотрывный взгляд жениха. Лишь одной будет протянута чаша с хмельным цветочным настоем. Лишь ей будет позволено решать, пить ли, и принимать ли золотую цепь, запирающую вход в пещеру мужчины.
И я знаю, кого выберет Тодро. Все знают. Мы вместе с детства, неразлучны, будто две руки.
Я улыбнулась своим мыслям. Как хорошо быть желанной.
И как грустно одиночество. Если бы я могла чем-то помочь знахарке и ее дочери - чем-то кроме дружбы и участия. Но, боюсь, им нужно нечто совсем другое.
Много лет назад Двани вышла замуж за мужчину из долины и уехала с ним из нашей пещеры. Но вскоре, овдовев, вернулась с малышкой на руках. Имра похожа на отца: у нее невероятные пламенно-рыжие волосы - и красить не надо - а кожа будто подрумяненный бок медового пирога. Иногда мне кажется, Имра так и не сумела привыкнуть и полюбить нашу жизнь. Они с матерью всегда немного в стороне: жители поселка по праву, но не по сердцу.
- Послушай, Анум, - шепнула Имра, когда Двани вышла за водой, чтобы промыть мои раны. - Не знаю, смею ли просить... Но знаешь, я бы тоже хотела танцевать сегодня у ветров.
- Конечно! - кивнула я.
Брачная ночь - праздник для всех, не только жениха и невесты. Девушки должны выходить в круг, юноши - засматриваться на них, взрослые - готовить угощение, петь и следить за порядком, а дети - конечно, путаться под ногами. В прошлом году мы с Тодро дразнили его старшего брата, который пунцовел от наших подначек, будто плоды маранды, таскали с подносов сладкие орехи, рвали охапки цветов...
- Анум, ведь ты плетешь украшения из каменных волос, - запинаясь, перебила Имра мои мысли. Она всегда так говорит: робко и неуверенно, будто не ждет, что ее станут слушать. - Ты не могла бы одолжить мне на время что-нибудь... Пусть, незаконченное, или самое маленькое, я верну завтра, обещаю!
Ах, вот оно что! Какая девушка осмелится выйти к ветрам в канун Брачной ночи без мерцающего синими искрами браслета, обруча или ожерелья? Лишь та, что еще не созрела для Танца невест.
Обычно девушки делают себе убор сами, но Имра полжизни провела в долине - где ей уметь справиться с каменными волосами? Гладкие и жесткие нити гнутся плохо, их нужно долго разминать костяными лопатками, иначе волос может лопнуть и пропороть руку не хуже звериного когтя. Но украшения из каменных волос ценятся не только у нас, в горах. Люди из долин приезжают за драгоценностями для своих женщин и, взяв в руки браслет, подолгу следят за завораживающей игрой синих огоньков внутри то ли каменной, то ли металлической нити. На одну вещицу уходит несколько месяцев, и на каждую, сделанную на продажу, находится покупатель раньше, чем она бывает закончена.
Я прикусила губу. Новый браслет лишь начат, его вряд ли можно надеть. Но...
- Конечно, я помогу тебе, - тряхнула головой я. - Идем!
Держась за руки и хохоча, мы выскочили из комнатки Двани и бросились к моей, расталкивая прохожих по-праздничному оживленного поселка. Я думать забыла о боли, о недавнем риске и даже о несметном богатстве, небрежно брошенном в сундук. Такие мелочи, ведь впереди счастье!
Взрослые нас не ругали - лишь провожали понимающими, насмешливыми и даже немного завистливыми взглядами.
В стене нашей с мамой пещеры укреплено серебряной зеркальце, а под ним шкатулка. Мы бросились на каменный пол, поджав ноги, и я откинула крышку:
- Вот! Выбирай.
Для Танца невест я сплела себе замысловатый браслет едва не на все предплечье и налобный обруч - тонкий, зубчатый, столь изящный, что в нем мне даже начинало нравиться бледное отражение в зеркале. Мелькнуло искушение поскорей отдать Имре браслет, но она уже схватила обруч и надела:
- Что скажешь?
Вязь каменных волос искрилась на пламени ее локонов куда ярче, чем на моих. Ладно тебе, Анум! Для Тодро ты хороша и в старой мешковине. Я улыбнулась:
- Ты ослепительна! Дарю.
Счастливая Имра убежала, а я собрала поближе ползучих светляков и вынула любимую драгоценность: деревянный гребень. Когда я была совсем маленькой, его выменял отец, тогда еще молодой и здоровый, с каждой охоты приносивший добычу. В те дни в нашей пещере всегда пылали жар-кристаллы. Стены покрывали серебристые плетенки из змеиных кож и расписные паучьи холсты. В трещинах росли пряди каменных волос и переливались синими сполохами, а светляков было так много, что они сыпались с потолка в чашки с супом. Мы с мамой со смехом вылавливали их и прятали под одеяло, чтобы не слепили глаза.
Это было давно. До того дня, когда отца, привязанного к двум копьям, молча принесли другие охотники.
У нас остался десяток светляков. Красивые вещи пришлось выменять на инструменты. Мама пряла паучью пряжу, не обращая внимания на яд, от которого кожа на руках слезала лоскутами. Из остриженных под корень каменных волос я вечерами плела браслеты, серьги и обручи, а дни проводила в глубине пещер.
Но жизнь не останавливается. Мы давно перестали грустить о прошлом.
Я улыбнулась своему серебряному отражению, дернула шнурки из закрученного узла и встряхнула свободными волосами. Гребень коснулся белокурой копны. У других девушек гребни металлические, и их косы темнеют от расчесывания. Некоторые для красоты расчесывают несколько прядей чаще, вплетают белые паучьи ленты, синие каменные волосы и алые волокна ильги. У меня почти бесцветные косы, но разве это важно? Для Тодро они красивее всех.
Выйти к ветрам - как нырнуть с разбега в ледяное подземное озеро. Только еще страшнее. Над тобой нет прочного свода! И порой кажется, что в далекую синь можно упасть и захлебнуться, ведь у неба нет берегов, и оттуда некуда выбраться. Ты стоишь на маленьком утесе, а вокруг тебя пустота, где бессильно теряется взгляд, - все зыбко и ненадежно. С непривычки кружится голова. Ты осваиваешься через некоторое время, но величина внешнего мира, избыток воздуха, вздымающего каждый волосок на коже, угнетают сознание. Если остаться снаружи слишком надолго, можно повредиться рассудком. И тогда конец. За самым теплым днем в году в горы приходит Стужа, что не щадит ничего живого. Мы должны вернуться в пещеры раньше, чем почувствуем ее дыхание.
Слепящее Светило уже ушло за серые пики, над ними протянулись пурпурные щупальца облаков, словно лапы огненевидимки, какими я их представляла. Вскоре милосердная тьма приблизит горизонты.
Я спешу вниз с холма. Ветер треплет длинную юбку, бросает в лицо пряди волос, травинки щекочут босые ступни. Я, возможно, впервые в жизни не боюсь простора - я наслаждаюсь тем, что люди долин называют свободой. Счастье обнимает меня, словно нежные материнские руки.
Взрослые, дети и юноши уже собрались в большой ложбине между двух выветренных скал. Девушки приходят позже - так положено. Громадные костры освещают площадку для праздника, и вечер отступает, сгущается, притаившись за нагромождением валунов. Уже совсем легко забыть, что в нескольких шагах начинаются осыпающиеся тропы и глубокие ущелья, отделяющие наш край от всего мира.
Издалека я вижу Тодро. И забываю о музыке, доносящейся из полумрака, угощении из редких яств, подругах рядом со мной. Даже забываю взглянуть на маму, что с другими матерями стоит у костра Души Недр.
Тодро невысокий, худощавый и крепкий, словно костяной нож, доставшийся ему от предков. Из тех, что со временем становятся тверже стали. Он спокойный, искренний, упорный. Даром, что ли, только он сумел вырубить новую комнату в поселке, куда сможет привести молодую жену. Другие юноши ждут, пока освободятся старые - и кто ж знает, сколько придется ждать.
Первой к веселой толпе подбежала Имра. Обруч переливался синим на рыжих волосах, и юноши провожали ее взглядами - красавица! Тодро улыбнулся: узнал мою работу. Только он умеет так улыбаться: по-мальчишески открыто и тепло. Я бросилась было к нему, но шаги давались с трудом, будто камни привязали к ногам. Вдруг, неожиданно, за один день, мы изменились - как мне теперь говорить с ним? Мы встретились взглядами - и оба потупились, оробев. Тодро отвел глаза. Я отступила в тень. Это последний вечер нашего детства, нам неловко до жаркой краски. Ведь скоро начнется нечто совсем иное.
Время летит невероятно быстро. Я не могу есть и пить, с трудом понимаю, что мне говорят, лишь кружусь в танце так, что не чувствую ног. Сполохи костров мешаются с искрами каменных волос, блеском глаз, светом разгорающихся звезд. Все кажется нереальным, но это происходит!