Семкова Мария Петровна
8. Поглощенное время
Поглощенное время
Эомер думал так: тридцать лет назад его продали вот сюда, а пять лет спустя он уже был "царицею". В названии сей должности нет ничего неприличного - просто советник, управляющий и, главное, тот, кто восполняет собою недостатки правящего епископа; "царица" - всегда раб, так повелось издавна. Кем он был прежде, Эомер? Почетным пленником, в котором очень, очень давно почему-то отпала необходимость. И тогда его купил некий знатный рыцарь. Эомер воспитал сначала его сына, потом стал военным советником сразу обоих. Подошла очередь рыцарских внуков - повезло с наставником, они никогда благодаря ему не пугались более крупных и сильных соперников. Пленник воспитал и их. А вот для правнука стал слишком стар, плохо подвижен, и юркий мальчишка не смог бы у него обучиться искусству боя на мечах так, как это надо. Тогда хозяин продал старика Храму - без извинений, но с заботою. Как раз тогда Меркурий Донат, бывший епископ Герма, отовсюду сманивал и скупал тех, кто мог бы учить юношей хотя бы умению разбираться в книгах и документах, и это не считая мастеров и переписчиков. Как учитель и был продан Эомер, но надолго при юношах не задержался. Эму важнее - прежде и теперь - стал иной питомец, беспокойный епископ Панкратий. Сейчас тот, кажется, целиком обратился в воина, как и несколько поколений его предков, и вся теология отправилась бы коту под хвост, если бы не Эомер... Переговоры с купеческими старшинами держали епископа вне Храма уже чуть более недели, и к чему это могло привести, что на уме у сторон, не желали знать даже боги. Но не старый, хромой раб...
Гебхардт Шванк ничего, конечно, об этих мыслях не знал. Сам он сидел в дальнем от окна углу, покусывал перо и все никак не мог наладить дыхание. Виделось ему, как черный поток ночного ветра несет над берегом нетопыря. Течет поток ветра, и чуть медленнее течет большая река. Черную мышь трясло и кувыркало в холодном потоке, и хрупкие крылья ее рвались. Мышь стонала: "Ich schterbe! Ich schterbe!" А несло нетопыря прямиком в костер. Гебхардт Шванк ответил: "Du sterbst!" и подставил мыши ладонь. Но она врезалась в лоб ему и рассыпалась пеплом. Он, грустный шут, сделал ладонь ковшиком и растер пепел по лицу, как делают в Покаянную Ночь...
Потом кто-то крепко ударил ладонью в дерево и недовольно сказал:
- Грустный смех мертвецов!
Эомер вообще не умеет шептать... Тогда Гебхардт Шванк потряс головою, наконец-то вдохнул, выдохнул и твердым шагом направился к столику старого раба.
Тот сидел, затравленный, не поворачивая головы. Священная табуретка снова была занята - определителем божеств и демонов, тонкими свитками, лишними перьями... Старик еще раз хлопнул ладонью; свиток перед ним, в картинках, выправленный красными чернилами, высоко подпрыгнул и свернулся спиралью. Шванк успел разглядеть, что картинки запечатлели постепенное превращение Лернейской Гидры в самую обыкновенную каракатицу. Эомер судорожно вцепился в дальние углы столика и обвил одну из ножек здоровой ногою. Вторая, переломленная когда-то в бедре, тяжело свисала, ровно опиралась о пол стопой в веревочной сандалии.
Гебхардт Шванк, прежде шут, а теперь, напомнил он себе, трувер, кашлянул и попросил; голос его звучал непривычно, глуховато, а каменный зал не давал привычных отзвуков:
- Мастер Эомер?
- Да, мой господин? - пробормотал, чуть обернувшись, раб.
- Мастер Эомер! Вы были в лечебнице... Что с Пиктором?
Тут старик полностью развернулся и сумрачно посмотрел на дерзеца:
- Не знаю, господин Шванк, не знаю! Думаю, плохо. Он лежит весь во льду, как труп - лед на голове, лед под сердцем, лед от стопы до самого колена. На бинтах сукровица. Он в сознании, пьет воду. Вот все, что я знаю! Меня к нему не пустили - подмастерье лекаря записал все с его слов и передал нам. А на словах передали, что Пиктор бредит, что все держит кого-то. Так что пока все в порядке!
- Он не бредит!!!
- Да знаю я, что не бредит! Держит - и что с того?! И, боги мои, как же от него воняет!
Тут сердце Шванка охолодело, покатилось и рухнуло куда-то в крестец. Оно падало бы и дальше, если б не... некоторые естественные границы. Шут чувствовал, что вот-вот пустым бесцветным мешком сам распластается на полу.
- Послушайте, мастер Эомер, - в ужасе прошептал он, - Вы были там спустя всего час после меня, так? Он успел сгнить - за такое время?
Эомер глядел все так же - недовольно, пристально, устало, но синие глаза его постепенно теряли привычную муть.
- Так почему Вы...?!
- Успокойтесь, господин мой. Я получаю сведения о Пикторе трижды в день - ему сделали разрезы, ему не лучше и не хуже.
- Но Вы...
- Я непременно известил бы Вас о его смерти, господин Шванк! - Эомер отцепился от стола, ударил о край ребром ладони и вернулся к свитку с каракатицей.
Шванк сделал вид, что плюет себе под ноги, и отправился в гостиницу.
Через несколько минут, одетый в старье, обутый в старые веревочные сандалии привратницы, при кошельке, но без пояса и ножа, он ушел к базару.
***
Но, подумав, свернул не на рынок, а в лечебницу. Спустившись знакомыми ступенями, он вышел прямо на юношу, худого, быстроглазого. Тот, убрав под косынку почти все свои длинные кудри, восседал у вороха совсем обветшавшего белья, рвал его на бинты, широкие и узкие, сворачивал свои тряпки в плотные трубочки наподобие свитков. Мальчик, посвистывая, катал на колене очередную скатку.
- Здравствуйте, - поклонился Шванк, - Могу ли я... поговорить...
Он вспомнил, что так и не узнал имени врача.
-... с врачом... по прозвищу Тарантул? Его зовут или Ллир, или Максен, или Скопас... Он высокий, толстый, с волосатыми руками...
- Это Вивиан так его назвала, да? - хихикнул ученик лекаря; Шванк растерянно кивнул, - Вот ведь язык - что половая тряпка!
Прохихикавшись - а вместе с ним хихикнул и Гебхардт Шванк, - юноша собрал бинты в охапку и крикнул в залу у входа, залитую светом так, что люди в ней были только слышимы, но не видны:
- Девочки! Надо бы прогладить! или отпарить!
- Тащи сюда! - отозвалась молодая девушка.
- И быстро! Это - для больного! - скомандовал юноша.
Юноша встал, отряхнул коленки от нитяной трухи и чуть поклонился посетителю:
- Тот, кто Вам нужен - Скопас. Он ушел по делам, но вернется скоро. Если хотите, можете тут подождать, посидеть.
Шванк тупо осмотрелся - сидеть-то было как раз и не на чем. Мальчик пристраивался на очень узком выступе стены, но он тоненький...
Юноша убежал в свет; в светлом зале засмеялись две или три девушки, по-змеиному зашипел пар, кто-то куда-то засеменил, упало на пол что-то твердое и тяжелое, деревянное...
А Шванк постоял-постоял, покачал головою да и направился вправо по L-образному коридору. Этот серый коридор интересовал его и в прошлый раз, как бы заманивал: вступи и пройди до конца! Никаких ответвлений он не давал. А по бокам были только двери, пошире и поуже, плотно закрытые и без табличек. Где-то в стенах таинственно шумела вода, что-то капало. Постепенно стало темней, но затем прибавилось свету, и вместо дверей были уже широкие арки, а за ними - то ли палаты для больных, то ли светлые помещения для всяких осмотров.
И вот - неожиданно - прямо у ног оказалось тонкое прямое бревно, очищенное от коры когда-то давным-давно - на всю ширину коридора. Сучки кто-то оставил довольно длинными и срезал наискось, так что получилось подобие засеки. Света за бревном опять было мало, и слева Шванк увидал лишь узкую прорезь в стене, наподобие бойницы - едва пролезть тощему человеку. Вот тут-то и пахнуло на него еще слабым, но внятным запахом только что тронувшейся на жаре падали - и это в прохладном-то коридоре, в подвале!
Нарушитель границ всмотрелся внимательнее. Рядом с бойницей была еще и дверь, законопаченная белыми тряпками и закрытая на засов. Шванк прислушался - кто-то мерно постанывал в этом странном помещении, похожем на тюрьму, а запах падали тёк именно оттуда.
- Эй, Пикси! - осторожно крикнул шут, - Это я, Шванк! Ты тут?
Заключенный застонал громче.
- Пикси! Пикси! - Шванк по-настоящему пронзительно взвизгнул.
- Да! - услышал Шванк, - Не волнуйся, я ее держу! Она тут, со мной!
- Отпусти, Пикси! Выпусти ее!
- Не могу! Нельзя!
И в том самый момент, когда Гебхардт Шванк решился переступить сучковатое бревно, быстрые шаги зашлепали по коридору, приближаясь; когда он занес ногу, некто схватил его за шиворот очень старой белой рубашки, встряхнул (тут и треснул ворот) и ткнул костлявым коленом под зад.
- Ах ты, угробище! - ругался тот самый юноша, - Только оставь тебя! Не видишь - сюда нельзя?!
- Вижу, - покорно ответил Шванк.
- Так и чего лезешь? Спросил бы у меня!
- Не бейте меня, господин подмастерье! - залопотал наш мастер представлений, смешно замахал пухлыми ручками, - Не бейте бедного комедианта, прошу Вас!
И мальчик выпустил его несчастную рубашку, усмехнулся. А потом развернул Шванка к себе, взял за грудки и встряхнул еще раз, для большей внушительности:
- Я не подмастерье. Я еще ученик.
Выпустив ненадежную ткань, он что-то решил и распорядился очень веско:
- Вам нужен Скопас, верно? - так я отведу Вас к нему. Идем!
И погнал пристыженного Шванка перед собою.
Когда кончились светлые залы, юноша раскрыл дверь, окованную железом, подтолкнул туда спутника и вышел сам.
Оказывается, лечебница устроена не так просто, а изнутри она куда больше, чем кажется снаружи. Не только ее фасад занимает целый квартал - она построена как буква F и оставляет открытой только одну сторону квартала, совсем как театральная сцена. Эта открытая сторона, где не растет ни единого дерева, выходит прямо на базарную площадь, и застроена она купеческими складами. В двери одного из них и постучался юноша, ударив молотком по бронзовой пластине. Тут же раскрылось окошечко, показалась красная морда охранника.
- Скопаса позови!
- Он вышел. Сейчас приведет, жди.
Кого должен был привести Скопас, так и не было выяснено. Мордатый охранник тут же захлопнул свое окошко.
Ждать пришлось всего несколько секунд. Здоровенный врач, на сей раз в длинном черном одеянии, вел под локоток хилого мужичонку, по виду пропойцу и импотента. Пропойца был переодет в глаженную чистую рубаху - и все, никаких штанов на нем не было, как и обуви. Череп и щеки его сияли свежевыбритой синеватой белизной, а нос и лоб смотрелись как бугристая красно-бурая маска. Мужичонка выглядел то ли похмельным, то ли перепуганным, а толстый лекарь что-то ему наставительно бормотал. Шванк прислушался и пока не совсем понял:
- ... вшей и блох у тебя теперь нет. Товары смотреть и трогать можно (даже нужно) - но, если что-нибудь украдешь или испортишь, тебя снова посадят, понял? Пачкать ничего нельзя, так что на тюках не спать! Пить можно, напиваться нельзя, а то точно сдохнешь. Пиво и еду будут приносить. Гадить можно только в ведро, его будут менять четыре раза в день. Так что сиди и не вздумай буянить.
- Ладно, ладно! - лепетал пропойца. Вроде бы язык его заплетался, а ноги чуть подкашивались, и только ли от беспробудного пьянства?
Врач тем временем подвел его к самым дверям и крикнул:
- Барра, Девин! Принимайте заключенного!
Тот же охранник приоткрыл дверь и втащил мужичонку внутрь. Врач отряхнул руки и повернулся к посетителям. Мальчик и Шванк поклонились.
- Ну, слушаю!
- Здравствуйте, мастер Скопас!
- Ты зачем его привел?
- Надо! - с лукавым упрямством сказал ученик лекаря и тут же наябедничал, - Он хотел влезть в заразную камеру...
- Да, - подтвердил Гебхардт Шванк, - я хотел навестить мастера Пиктора...
- Что-о-о?! - грозно нахмурился Скопас, - Успел?
- Нет.
- И я не знаю, что теперь делать! - пожаловался лекаренок, а взрослый лекарь только махнул рукою:
- Хорошо, иди, Коилин! Я сам разберусь.
Ученик лекаря вновь поклонился и быстро ушел. А Скопас интимно подхватил Шванка под локоток - точно так же, как и заключенного-пьяницу.
- Я Вас знаю.
- Да. Меня зовут Гебхардт Шванк. Но здесь этого произнести не могут, так что - просто Шванк! Мы привезли мастера Пиктора.
- Помню. Пойдемте-ка отсюда!
И Скопас, не успел Шванк опомниться, быстро отвел его к лечебнице; там они, как пара заправских философов, стали туда-сюда прогуливаться под зелеными липами.
- Так вот, Просто Шванк! Вы не заразились до сих пор, и я Вас, наверное, отпущу. Вы успели перешагнуть бревно?
- Нет, клянусь! Мальчик меня перехватил.
- Вот и молитесь за него! А то...
- А то - что?! - тут же окрысился вечно готовый к бою шут.
- Остались бы вместе с этим пьяницей. Вы, жрецы, живете скученно и не слишком-то здоровы из-за своей воздержанности. А мы, лекари Коса, прямо-таки помешаны на заразе.
- Вы бы что со мной сделали?
- Да не торопитесь Вы! Видели этого мужика, Просто Шванк?
- Ничего интересного, мастер Тарантул!
- Ого, так вот Вы как! Ничего интересного, говорите? Так вот, этот дохляк был неделю назад приговорен к повешению.
- И что же?
- Не торопитесь! Купцы привозят к нам товары со всего света. В городе полно бедняков, что живут куда хуже, чем ваши рабы. Если там вспыхнет болезнь, а они легко заболевают и умирают, то зараза расползется повсюду и уйдет за пределы города... Так вот, купцы на неделю запирают свои новые привозные товары на складах, их там окуривают... Если есть хоть какие-то сомнения, то вместе с товарами запирают приговоренного преступника или негодного раба, и больше никто туда не входит. Если он заболеет или умрет, склад окурят серой, товары сожгут, а их хозяину заплатят компенсацию. Приказчик и охранники будут сидеть в заключении, пока не заболеют или пока не пройдет уже сорок дней, а не неделя.
- А если преступник выживет?
- Так почти всегда и бывает... Градоначальник помилует его и отпустит из города. Шванк, наш ученик привел Вас сюда, чтобы... э-э...
- Напугать?
- Впечатлить. Если бы Вы проникли к Пиктору, я оставил бы в заключении и Вас.
- Понял, Скопас, понял... На самом-то деле я хотел переговорить с Вами, узнать, что будет с Пиктором? Вы ведь не пропустили даже Эомера...
- Что сказать? Ему очень плохо, ему угрожает тление, и мы лечим его пока льдом и солью. Если сердце выдержит, то созреет гнойник, и я его вскрою. Я сделал ему разрезы от стопы до паха, теперь сукровица вытекает, и ему не так больно. Но он сейчас очень, очень заразен.
- А он говорит, что удерживает ее?
- Да. А кого это?
- Демона смерти.
Врач молниеносно удивился:
- Так это не бред?
- Нет. Мы видели ее.
- Ее?
- Демона безумной смерти. Пожирательницу Плоти.
- Что ж... Тем лучше. Значит, сознание у него ясное.
- Скопас, передайте ему... Впрочем, нет. Как Вы думаете, ему будет лучше, если он отпустит демона? Или если и дальше будет его держать?
- Не знаю, Шванк...
- Скажите ему, что я ему помогу держать, я возьму ее на себя, если он устанет, ладно?
- Конечно, скажу.
- А Вы верите в демонов или богов?
- Нет. Нас касаются те из них, кого создаем мы сами. А так - живем мы, живут и они... Я передам - Вам и Эомеру - когда созреет гнойник. Расскажу, что мы сделали. Но, даже если повезет, он всю жизнь будет хромать, нога иссохнет... но, Шванк, в опасности не только он! Следите за собой, пожалуйста! И за тем Вашим другом, который задыхался. Он здоров сейчас?
- Я не знаю, он кается.
- Будьте осторожны. Кушайте, отдыхайте, гуляйте хотя бы Вы!