Ольва на пиру почти не брала в рот хмельного, и Лейдольв, заметив это, сказал:
– Женщины не пьют, если боятся, что пиво заставит их выдать сердечные тайны.
– Или если просто не хотят пить, – отозвалась девушка. Но насмешник не унимался:
– Признай, что опасаешься во хмелю сказать при всех, что я нравлюсь тебе, и наброситься на меня с поцелуями!
– Будь так, я опасалась бы, что, обнимая, переломаю тебе все кости, а то и ненароком придушу, – рассмеялась Ольва. – Не хватало еще виру платить за тебя конунгу.
Сидевшие рядом воины расхохотались. Если бы не хмельное веселье, царившее на пиру, Лейдольв не спустил бы такой обиды. Но он тоже рассмеялся и сказал:
– Жена мужевидная
Силой хвалилась,
Рабынь обнимала,
Замуж звала их,
Лишнего выпив.
Хирдманны захохотали еще пуще, хлопая себя по коленям – шутка понравилась. Краска бросилась в лицо Ольве, между бровями залегла гневная складка. Захотелось вскочить и выбежать прочь – а как убежишь, не придумав достойного ответа? Вот только висы сочинять она не умела, поэтому, спрятав досаду, выхватила из рук Лейдольва наполненный рог с пивом и под восторженные крики выпила его до дна. Пусть не думают, что она чего-то боится. И пусть одноглазый зубоскал не надеется: на празднике она покажет, кто из них горазд лишь языком трепать!
Пировать закончили ближе к рассвету. Перед тем, как лечь спать, Вилфред хёвдинг сказал Эйвинду:
– Один из моих воинов, Хрёрек, недавно был ранен в бою. Рана затянулась, но не перестала болеть. А сегодня в бане я заметил, что плечо Хрёрека распухло и самого его лихорадит. Помню, ведун твой сведущ в целительстве; может, сумеет помочь?
– Хравн никому в помощи не отказывал, – ответил Эйвинд. – Утром пойдем к нему.
– А если он не поможет, – подхватил Ормульв, – ведунью попросим.
– Ведунью? – удивился Вилфред, не замечая, как изменилось лицо конунга.
– Йорунн, – усмехнулся Ормульв. – Девушка, которую боги наделили умением исцелять.
– Та самая Йорунн? – переспросил Инрик. – Темноволосая красавица? Что же ее на пир не позвали?
– Может, Хравну опять нездоровилось и она с ним сидела. Или зелья свои делала, – простодушно пояснил хёвдинг, не замечая хмурого взгляда Эйвинда.
– Да кто бы ни взялся лечить, лишь бы помогло! – отмахнулся датский вождь. – Утром решим.
Эйвинд молча кивнул.
Когда поутру гости проснулись, Эйвинд конунг сам проводил Вилфреда и Хрёрека к дому ведуна. И не удивился, когда Инрик вызвался идти с ними.
Старый Хравн только что вернулся с прогулки по берегу и отдыхал, ожидая, когда Смэйни принесет ему поесть. Он бегло ощупал красное, раздутое плечо датчанина и спросил:
– Когда вынимали стрелу, заметили, что наконечник раскололся?
– Я сам ее выдернул, – поморщился Хрёрек. – Мы сражались, некогда было разглядывать.
– Отколотый кусок остался внутри, – проговорил ведун. – Придется надрезать кожу и вытащить его, иначе ты потеряешь руку или умрешь через несколько дней. Я бы помог тебе, но молодые глаза лучше старых, а молодые пальцы проворнее и сильнее. Пусть Йорунн достанет осколок.
– Где же она? – нетерпеливо спросил Инрик.
– За молоком пошла, – ответил ему Хравн. – Сейчас придет.
– Вот что, – повернулся к молодому датчанину Эйвинд. – Нечего здесь без особой надобности стоять. Ты мне кнорр обещал показать. Идем.
Сын хёвдинга вышел вслед за ним, но без особой охоты. А вскоре вернулась Йорунн. Поклонилась гостям, поставила горшочек с молоком на стол, обтерла чистой тряпицей руки и внимательно выслушала Хрёрека. Потом велела ему сесть на лавку, осмотрела плечо. Осторожно потрогала потемневшую кожу вокруг затянувшейся раны.
– Жар у тебя, – сказала Йорунн датчанину. – Сейчас травы заварю, выпьешь две кружки. Один отвар боль унимает, другой кровь очистит. Потом буду осколок вытаскивать.
Она прикрыла глаза и склонила голову, мысленно обращаясь к Великой Матери и прося ее о помощи. Затем развела огонь и повесила над очагом котелок с водой. Пока закипала вода да настаивались отвары, молодая ведунья приготовила чистые лоскуты, достала из ларца и обдала кипятком один из серебряных ножей, смешала в глиняной миске особые травы, растолкла их ступкой, запарила и сделала целебную мазь. После того, как Хрёрек выпил оба отвара, Йорунн взяла нож и, что-то негромко напевая, одним коротким, стремительным движением провела по нарыву и тут же приложила чистую тряпицу. Датчанин не издал ни звука, пока она вычищала рану, и только хрипло охнул, когда пальцы девушки нащупали застрявший обломок.
– Потерпи, – сказала Йорунн. – Я быстро.
– Тащи, женщина! – прорычал изнуренный болью викинг. – Во имя Одина!
Ловким и точным движением она поддела обломок и выдернула его. После чего еще раз промыла рану, стянула ее края, наложила сверху пропитанный мазью лоскут и сделала тугую повязку. А потом шепотом прочитала заговор на неведомом датчанам языке.
– Травы оставшееся вытянут, – пояснила девушка. – А слова, обращенные к Великой Матери, придадут тебе сил и помогут ране быстрее зажить. Но ты все равно должен прийти ко мне после полудня и вечером, чтобы выпить целебное зелье и сменить повязку.
Хрёрек пробормотал слова благодарности и стал осторожно натягивать рубаху. А Вилфред хёвдинг усмехнулся в густые усы, покачал головой и уважительно сказал:
– Ты так молода, но во врачевании ран сведуща. Повезло людям Эйвинда с целительницей, а старому Хравну – с внучкой. Спасибо тебе.
Йорунн ничего не ответила, только улыбнулась и поклонилась вождю. А Хравн не услышал слов хёвдинга. Он спал.
В этот день хозяева и гости были заняты торгом. Датчане разгрузили кнорры, люди Эйвинда собрали все, что предназначалось для обмена и продажи. Вожди осмотрели товары, пересчитали, договорились о цене. Вывели рабов-словен, и Вилфред велел им снять рубахи, чтобы убедиться, что они крепки телом, не больны и не увечны. После Унн привела девчонок-рабынь. Хёвдинг скользнул по ним взглядом, махнул рукой: сгодятся… Весна стояла и смотрела на датские корабли, пыталась представить себя на качающейся палубе, в темном трюме, потом – на неведомом берегу среди чужих людей. Далеко за морем останется любимая сестренка Зоряна, умница Йорунн, ловкая Ольва, строгая, но добрая Унн, и каждый день сердце Весны будет разрываться от тоски. Но потом она представляла себя в объятиях Лодина… и снова переводила взгляд на кнорры.
Вилфред хёвдинг ушел, и девчонкам велели возвращаться к работе, сказали, что датчане заберут их завтра утром. Новость не была радостной, но плакать никто не стал.
После полудня Йорунн сменила повязку Хрёреку, а потом взяла глиняную плошку, молоко, оставшееся от завтрака, и отправилась в женский дом. Накануне Долгождана пожаловалась ей на шаловливого духа, который взялся ее изводить и в работе пакостить. Посоветовавшись с мудрым Хравном, Йорунн решила задобрить здешнего домового угощением и уговорить его вести себя смирно.
Выпроводив девчонок во двор, молодая ведунья закрыла за собой дверь и огляделась. Некоторое время она молча стояла возле очага, прислушиваясь к чему-то, ведомому лишь ей одной, потом распустила косу, сняла поясок, поклонилась каждому из четырех углов и стала медленно ходить посолонь, приговаривая:
– Кто бы ни был ты, озорная душа, услышь мои слова, не откажи в просьбе! Смилуйся, девкам вредить перестань, шерсть не режь и не путай, вышивку не порти, сор в еду не кидай! Если прогневали чем – прости, хозяин ласковый! И пуще всего не обижай Долгождану-Фрейдис, лучше лишний раз помоги ей да защити. А мы тебя за то каждый день угощать будем.
Девушка налила молока в плошку и поставила ее в самый темный угол под лавку. Потом снова поклонилась, завязала пояс и стала неторопливо заплетать косу. Дом казался ей тихим и уютным – должно быть, дух-хранитель услышал ее и угомонился. Вот отведает свежего молочка да и забудет про всякие пакости…
Дверь скрипнула. На пороге появилась медноволосая Лив.
– Что ты тут делаешь? – удивилась она.
– Слухи пошли, будто нечисть в доме озорует, – объяснила Йорунн. – Вот я и пришла с ней побеседовать, попросила впредь не баловать и не вредничать.
– Хорошо, если она тебя послушает, – отозвалась Лив. – А то Сванвид ложится спать, накрывшись с головой одеялом: ей всюду дверги мерещатся.
Она прошла мимо Йорунн и села на лавку. Смерила девушку любопытным взглядом:
– Правду ли говорят, что ты многое умеешь?
– Лучше прямо скажи, что тебе нужно, – усмехнулась молодая ведунья, перевязывая косу лентой.
– Хочу, чтобы тот, кого я люблю, навеки моим стал, – ответила Лив. – Замуж за него хочу.
Йорунн внимательно посмотрела на нее:
– А любит ли он тебя?
– Любит, – вздохнула медноволосая красавица, – но не торопится хозяйкой в дом ввести. А мне свободу получить хочется, женой законной назваться, сына ему подарить. И он счастлив будет, и меня люди станут уважать.
Йорунн понимающе кивнула. Взяла с полки кружку, плеснула туда чистой воды. Потом спросила:
– Как его зовут?
– А тебе зачем? – прищурилась Лив.
– Наговоренную водицу сделать, – пояснила девушка. – Чтобы любимый твой всей душой к тебе прикипел. Только заговор не получится, если имени не назвать.
Лив замялась, отвела взгляд. Нехотя ответила:
– Асбьерн ярл.
– Вот оно что, – задумчиво проговорила Йорунн, впрочем, без особого удивления. – Тут я вряд ли чем помогу. Проще утес приворожить и на тебе женить, чем Асбьерна ярла. У вождей от колдовства защита сильная, сами боги их охраняют.
– Но ты-то, говорят, ведунья всесильная, – стала упрашивать Лив. – Подумаешь, на водичку пошептать… Вдруг да и получится?
Йорунн усмехнулась, опустила вспыхнувшие озорством глаза, поднесла кружку к губам, шепотом произнесла несколько слов и протянула красавице наговоренную воду:
– Вот, возьми. Выпей сейчас и до захода солнца думай об Асбьерне. Но учти: если ты меня обманула и ярл не любит тебя, наговор проклятием обернется. Пойдут неудачи одна за другой, беды да болезни, а может, даже и смерть. Будь осторожна.
Сказала, улыбнулась и пошла к дверям. И краем глаза увидела, что Лив растерянно смотрит в кружку с водой, а отхлебнуть из нее не решается.
Когда Йорунн проходила мимо дружинного дома, ее окликнули. Девушка обернулась – голос был ей незнаком, и увидела молодого датчанина, в котором только слепой не признал бы родную кровь Вилфреда хёвдинга. Ведунья приветливо улыбнулась, и сын вождя сказал ей:
– Мое имя Инрик Вилфредссон. Последний раз я был на острове Хьяр давно, еще мальчишкой. Не сходишь ли со мной прогуляться по берегу и не расскажешь ли, как вы тут живете?
Йорунн заглянула в его светло-серые глаза и, подумав, ответила:
– Если матушка Смэйни позволит – пойду.
Смэйни в доме не оказалось, и девушка решила, что ничего плохого не случится, если она среди бела дня на глазах у всех пройдется вдоль берега с сыном вождя. Они спустились к морю, и разговор у них сразу заладился. Йорунн поведала Инрику о жизни на острове, а он показал ей датские корабли и стал рассказывать о своей стране, о морских походах и о сражениях, в которых участвовал. Йорунн слушала его с интересом, смеялась, когда он вспоминал что-то забавное, а Инрик все норовил то коснуться ее руки невзначай, то соринку с плеча смахнуть.
Ормульв хёвдинг первым заметил их и подтолкнул локтем Эйвинда: гляди, мол. Сигурд тоже увидел, покачал головой:
– Как бы не увез датчанин девчонку.
– Да она только рада будет, – усмехнулся Ормульв. – Готланд – не остров Хьяр, а Инрик – не простой хирдманн. – И крикнул проходившему мимо Вилфреду: – Смотри, Скала, наша ведунья околдовала твоего сына!
– Красивой да разумной колдовать незачем, – отозвался датский вождь. – На такой и хёвдингу не стыдно жениться.
Эйвинд конунг ничего говорить не стал. И на берег смотреть – тоже.
А Инрик и ведунья неторопливо шли вдоль кромки моря, глядя то по сторонам, то друг на друга. И улыбались, то смущенно, то весело.
– Я бы хотел показать тебе свою страну, – сказал молодой датчанин. – Тебе бы там понравилось, Йорунн.
Девушка только вздохнула, а потом попросила:
– Скажи, могу я завтра перед отплытием попрощаться с рабынями, которых вы повезете в Готланд?
– Что тебе за дело до них? – удивился Инрик.
Йорунн долго смотрела на корабли, на бескрайнее холодное море, а потом перевела взгляд на датчанина:
– Эти словенские девушки – мои подруги. Я была с ними, но Эйвинд конунг дал мне свободу, узнав, что я умею лечить.
– Вот как? – Инрик нахмурился. – Мы с отцом думали, что ты старого Хравна внучка или преемница.
– Нет, – покачала головой Йорунн, – в преемницы я не сгодилась, так Хравн сказал, когда новое имя мне выбирали. А дома меня Любомирой звали. Я родилась в семье ведунов и целителей, и была свободной до нынешней весны, пока люди Эйвинда не пришли в словенские земли.
Инрик выслушал ее, помолчал, потом сказал:
– Приходи завтра утром на берег, простишься с подругами.
– Спасибо тебе, – обрадовалась девушка. Сын вождя улыбнулся, прищурил светлые глаза:
– А хочешь на наш драккар подняться, посмотреть боевой корабль?
Йорунн растерялась, осторожно напомнила:
– Говорят, примета плохая, если женщина на палубу драккара взойдет…
Инрик от души рассмеялся:
– Это верно. Иную не то что к кораблю – к лодке подпускать опасно. Но ты же ведунья. От тебя худого не будет.
Девушка тоже рассмеялась, лукаво прищурилась:
– Я бы пошла, Вилфредссон, да боюсь, вдруг ты тоже решишь увезти меня силой и в трюме запрешь?
Кровь хлынула в лицо молодому датчанину. Он остановился, нахмурился, сжал кулаки:
– Никто еще не упрекал меня в бесчестии!
Сказал, как отрезал. И пошел прочь.
– Инрик, я… – растерянно проговорила девушка, но он не обернулся, не сбавил шаг. – Я не хотела тебя обидеть, Инрик! Пошутить решила, глупая… Прости!
Но Вилфредссон уже не слышал ее слов. Или сделал вид, что не слышит.
Вечером Йорунн позвали ужинать в дружинный дом, и она не посмела отказаться. Датчане поглядывали на ведунью с любопытством, а она без всякого смущения смотрела по сторонам и на любопытные взгляды отвечала улыбкой. Только однажды ее лицо опечалилось – когда она заметила сидящего поодаль Инрика. Но вот сын датского вождя повернулся в ее сторону, увидел девушку… и вдруг улыбнулся в ответ, а потом высоко поднял рог с пивом, давая ведунье понять, что пьет в ее честь. У Йорунн отлегло от сердца: хоть и вспыльчив Вилфредссон, да, к счастью, отходчив… А в следующий миг она встретилась взглядом с Эйвиндом, и лицо вождя показалось ей сердитым и хмурым.
«Неужто думает, что я о клятве забыть могу?» – Йорунн опустила глаза и отвернулась, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Взгляд вождя был тяжелым, словно каменная плита, и девушка почувствовала себя нежеланной гостьей, лишней в этом доме, за этим столом. Она посидела еще немного, затем поднялась, поклонилась, поблагодарила за угощение и, сославшись на ведовские заботы, пошла к себе. А по дороге все думала: показалось ей или нет, что Эйвинд конунг воспринял ее уход с радостью?
Как и накануне, Унн отправила словенских девчонок прислуживать за ужином – подносить угощения, разливать пиво, убирать со столов опустевшую или грязную посуду. Только одной в этот вечер не было среди них. Лодин поймал за руку пробегавшую мимо Ярину, спросил:
– А где старшая сестра Сванвид?
– Худо ей, – ответила девушка. – То в жар бросает, то в холод. Унн велела ей остаться в доме, чтобы не расхвораться совсем.
Тогда кормщик взял со стола сладкую медовую лепешку, отдал Ярине и сказал:
– Отнеси ей. И скажи, что завтра утром я приду за ответом.