- Как это занимался?
- Да просто. Из естества своего и мужской солидарности он жен изводил, поедом мужей своих евших, и тем погоду в доме необратимо портивших.
- И как же он это делал? - спросил я заинтересованно.
- По-разному, в зависимости от настроения, но всегда интеллигентно...
- Ну как? Скажи, мне интересно, ведь женатый.
- Ну, например, по-народному, атропином, из белены полученным, обходился. И женщина сволочная, как вела себя в мужнином быту, так и в могилу уходила, то есть с расширенными сумасшедшими зрачками, сильном возбуждении и бреду.
- Ну и работенка... - охваченный противоречивыми чувствами, покачал я головой.
- Работа, как работа, - пожала плечами дочь ведьмака. - Знаешь, всем от деятельности его хорошо было, так хорошо и на долгий срок, что работы особой у родителя моего и не было, и он все больше хулиганистым деткам пальцем указательным грозился за кражу зеленых яблок и надувание лягушек.
- Послушай, - покраснел я от упоминания хорошо известного мне способа издевательства над лягушками. - А как же детки тех, кого он изводил? У буйных алкоголиков и жен никудышных тоже ведь детки рождаются?
- А детками алкоголиков и жен никудышных фея Анастасья занималась. По семьям одиноким пристраивала, помогала всякими там пустяшным колдовством, подучивала амбулаторно письму и арифметике и в город ломоносовами да пешковыми становиться отправляла. Так что все хорошо в округе было, жили отменно, хлеб растили, коров доили и все без склок и никому не нужного внутреннего нервного напряжения...
Екатерина Федоровна замолчала, глаза ее уперлись в штоф. Когда мне показалось, что он телепортировался, то есть придвинулся к моей руке, лежавшей на столе, я, сказав сочувственно:
- Что, расстреляли отца? - наполнил стопки.
- Да, расстреляли. Анастасью тоже. В тридцатом, зимой. Они особо-то и не волновались, когда их арестовали. У папани к тому времени руки опустились - столько подопечных у него развелось, впору было пулемет заводить. Анастасья - та рада даже была. Она давно хотела руки на себя наложить - столько беспризорников кругом, никаких чудес на них не хватало, то есть волшебных палочек. Но хватит об этом - "Кто прошлое помянет, тому глаз вон".
Мы выпили, закусили опятами. "А ничего с этой старухой пить", - подумал я, благодарно на нее посмотрев. Та же, немного "окосевшая", откинулась на спинку стула и забубнила как бы из прошлого:
- Потом я, естественно, в колхоз пошла. Политическая ситуация была яснее некуда, и чтобы эффективнее работать, вступила я в вэкапэ в скобках бэ, то есть во Всесоюзную коммунистическую партию большевиков...
Екатерина Федоровна замолчала. Ожившие ее глаза пытливо на меня смотрели.
- Вы что-то хотите спросить? - тактично поинтересовался я.
- А ты, Ваня, чай не куришь? Меня, как выпью, так к куреву тянет, как вол телегу...
- Да курю иногда. Особенно, когда выпью. Но я ведь из лесу к вам, а в лес из застенков кощеевых попал, там закурить хоть и прелагали, но на дорожку сигарет не совали.
- Тогда может трубочку? Табачок у меня самосад, ядреный? Не побрезгуешь?
- А что? Можно и трубочку.
Екатерина Федоровна сбегала к комоду, достала из верхнего ящика кисет темной ткани, вышитый крестиком и две пенковые трубки. Табачок действительно оказался ядреным, и я закашлялся. Но вторая и последующие затяжки пошли замечательно. Одурманенный никотином, я подумал, что ведь не обязательно гостя опаивать приворотным зельем, можно и обкурить таковым. Вот она и обкурила, иначе, откуда у меня к ней такое душевное расположение?
- А как вас в вэкапэ в скобках бэ приняли? - душевное расположение развязало мне язык, и он работал, невзирая на мое желание скорее узнать, как добраться до Вики.
- Да просто. Вот, посмотри.
Екатерина Федоровна сбегала к навесному шкафчику (он висел над двухконфорочной электроплитой), достала укупоренную каучуковой пробкой стеклянную литровую банку - на четверть она была заполнена серым комковатым порошком, - протянула мне. Я взял, посмотрел на этикетку - прямоугольный листочек серой оберточной, с занозами, бумаги. На ней забытыми ныне фиолетовыми чернилами были в столбик выведены следующие, большей часть перечеркнутые аббревиатуры:
РСДРП
РСДРП (б)
РКП
РКП (б)
ВКП (б)
КПСС
РКП
КПРФ
- Так что, если приму столовую ложку этого порошка, то попаду прямо в КПРФ? - спросил я, посмотрев на старуху.
- Если примешь столовую ложку этого порошка, то через неделю превратишься в заместителя Зюганова.
- Как это превратишься? - испугался я. - Купцовым, что ли, обращусь?
- Да нет. Кресло его займешь.
- Знаешь, попробовал бы, да боязно - папаня заругает, он у меня откровенный анархист.
- Знаю, Ваня, знаю, каких ты кровей.
- А баночки, на которой "Единая Россия" написано, у тебя нет? И ложки побольше?
- Нет, порошка такого у меня нет, да долго ли натереть?
Я представил себя председателем могучей партии, и стал в задумчивом смущении чесать лоб. Старуха на это укоризненно сказала:
- Все вы мужики такие. Любовь, любовь, а как что по карьере прорисуется, так сразу все по боку...
Я вспомнил Вику. Ее милое личико, ее любящий взгляд, нежный голосок. И понял, что не верю, что вновь увижу ее. Потому что все вокруг превращается из сказки в реальность, в которой хороших концов обычно не бывает. Вздохнув, я попросил старуху продолжить свой автобиографический рассказ. Она, посмотрев тепло, продолжила:
- Так вот, вступила я в ВКП (б) и принялась эту партию изнутри изводить. Тогда я в соку была, ты не подумай, что Крупская какая-нибудь по внешности, и мужики ко мне липли, как мухи к меду. И вовсе не в НКВД я пошла, не подумай чего. Просто учила бывших революционеров красиво и со вкусом жить. Не тех, разумеется, учила, которые и до меня все это прекрасно умели, а бывших рабоче-крестьянских работников. И пошло-поехало. Через несколько лет большинству партийных функционеров до мировой революции дела никакого не стало. А вот мебель эпохи Людовика IV под задом, шампанское во льду французское, да в серебряном ведерочке, да пикник в Венсенском лесу с икорочкой, да в виду королевского замка, это их умы вплотную занимало и на всю оставшуюся жизнь. И вот, когда я свою задачу видела уже практически выполненной, появился Кощей. Это был особый человек, никаких мировых революций ему было не нужно, потому что ученый он был до мозга костей и хотел лишь побольше узнать, чтобы больше уметь. Работал он в известном биологическом институте, яды там разрабатывал, противоядия, всякие там химические средства, испытывая их на бедных животных, хотя и любил бедняжек, всех без исключения. Поняв в середине тридцатых, что приближается эпоха великих репрессий, он постепенно стал переводить свою науку в подполье...
- Как это в подполье?
- Да так. Принимал, к примеру, нового сотрудника и некоторое время за ним наблюдал. Если толковый был сотрудник, с солидным научным вывихом и прочим умственным свободомыслием, то он его увольнял и отправлял к себе на дачу, работать там на свежем воздухе и без всякой идеологии - средства у него были и распоряжался он ими бесконтрольно...
- Как я понимаю, я с дачи этой сбежал?
- Да. О ней до сих пор никто не знает.
- Как это? Вика мне говорила, что в государственном учреждении работала? И Фантомас, то есть старший лейтенант Илья Головкин, из этого самого учреждения был направлен Внешней разведкой во Францию?
- Наверно, попутала. Сам понимаешь, днем работаешь в государственном учреждении, ночью - в шарашке Кощея. Хотя, если подумать, наверное, все она все-таки знала. Потому и сбежала, потому ее так настойчиво и ищут.
- Так по-твоему получается, что эти все змеюки военные, муравьи, на воду и углекислый газ распадающиеся, и всякие наблюдательные вороны, все это Кощей в тайне от Родины изобрел и неизвестно как собирается использовать?
- Да, милый, да. И помог ему все это в подполье сохранить и размножить этот самый генерал, Гавриил Григорьевич. Это он, с помощью, конечно, изобретений Кощея, смог все это уберечь от чужого служебного интереса... Но мы с тобой все это исправим.
- Послушай, а у тебя какой интерес? - вдруг отрезвел я от этого "мы". - Какой у тебя интерес Кощея в Кащенке заточить? И вообще, как это я так совершенно случайно к тебе попал? Скакал, скакал по лесу в разные стороны, потом наткнулся на грибника таджикской национальности, и после этого здрасте вам, пожалте пирогов и гуся лапчатого половинку откушать? Отвечай, старуха, кто другую половину гуся съел? Или тебе ее с дачи Кощеевой прислали? И вообще, как вас называть? Какое, короче, у вас звание?
- Звание у меня старший батальонный комиссар, оно к подполковнику приравнивается. Но получила я его не в шарашке Кощея, а во время обороны города Киева. А полгуся, полгуся съел...
- Это я съел полгуся, - раздался сзади знакомый голос.
12.
Конечно же, это был Серый. Когда Люди Гавриила Григорьевича меня вязали, он успел выскочить в окно, и был таков, то есть побежал к ведьме Екатерине Федоровне, вместе с Викой руководившей в институте зверским подпольем.
После того, как волк покончил с остатками пирога и гуся (к моей радости от горилки с последующими опятами он отказался), я узнал, что Екатерина Федоровна была давней знакомой Кощея. Они познакомились в октябре 1946-го года в кабинете Лаврентия Берии после того, как последний своим приказом назначил подполковника Екатерину Федоровну Муромскую заместителем Кощея по политической работе. До приснопамятного 1953-го они ладили. Однако после смерти Сталина их отношения политизировались, и они расстались через суд, проговоривший Екатерину Федоровну к десяти годам лагерей за разглашение государственной тайны плюс подрывную деятельность в пользу государства Израиль. Нос и в то время, у нее, в общем симпатичной, был великоватым, да и по-еврейски чувственные губы сделали свое дело. На первом же году оговоренная потомственная русская ведьма поклялась отомстить Кощею, и не просто отомстить, а посадить его в Кащенко до скончания веков. Освободившись в 1954-ом году, Екатерина Федоровна вернулась к своей деятельности, то есть вновь стала санитарной ведьмой. В период с 1954-го года до конца перестройки она извела около 150 ответственных партийных и государственных деятелей, в том числе из высшего эшелона власти. В числе ее жертв были Хрущев Никита Сергеевич 1894-го года рождения, Первый секретарь ЦК КПСС и член Президиума ЦК КПСС, Первый секретарь МГК КПСС Гришин Виктор Васильевич 1914-го года рождения, член КПСС с 1939-го года, Пуго Борис Карлович, кандидат в члены Политбюро и министр внутренних дел. Однако до Кощея ведьма добраться не смогла - тот чувствовал ее на расстоянии и к себе не допускал.
Сухо все это мне рассказав, Екатерина Федоровна посмотрела ласково, и я понял, что, наконец, узнаю, где Вика и как ее освободить.
И угадал. Волк, подмигнув мне, вышел из комнаты и через минуту вернулся с видеокассетой. Старуха вставила ее в видак, включила, и я из-под куста орешника увидел просторную лесную поляну. Посередине ее стоял аккуратный дом с мезонином и черепичной крышей. Он, новенький, европейской постройки, выглядел бы мечтой любого персонального пенсионера, если бы не окна, забранные железными решетками и не конура у крыльца. Конура была такого размера, что казалась обиталищем медведя. Рядом с ней стоял таз, полный кусков мяса. Тут дверь дома открылась, и на пороге появился высохший и прямой, как спичка, старик. Я понял, это - Кощей. Постояв, обозревая поляну, он закрыл дверь на ключ, спустился с крыльца, и пошел к стеклянной теплице, ранее мною не замеченной.
- Он там репу выращивает, - сказала ведьма, сглотнув слюну. - Особенную репу. Съешь килограмм - десять лет жизни прибавится, съешь другой, еще десять.
- Килограмм репы прибавляет десять лет? - перевел я глаза на старуху?
- Да. Если правильно ее вырастить и съесть.
- А Вика в этом доме? - спросил я, решив при случае поживиться этой чудодейственной репой.
- Да, она в этом доме, - ответил мне волк. - И мы должны ее оттуда вытащить.
- Так пошли? Соскучился я.
- Что толку? Дом этот с теплицей Кощей охраняет, как зеницу ока. Вон, посмотри.
Я посмотрел на экран телевизора и увидел обитателя конуры у крылечка. Он, стоя на четвереньках, ел из тазика сырое мясо.
Это было огромное существо человеческого вида. Огромные, густо поросшие волосом руки-лапы, короткие мощные ноги-лапы делали его похожим на большую собаку. А две, росшие из плеч головы с длинными тонкими шеями, на - дракона.
- Это Филя, - сказал волк уважительно. - Таких вокруг дома семь. Злые как собаки. Смотри, сейчас они схватятся.
И действительно, головы, не поделив последнего куска мяса, стали ожесточено драться.
Часть третья.
1.
Кощей сидел в кресле, страшными своими костистыми дланями обхватив корзину с ядреной репой. Помутившиеся его глаза, глаза Ивана Грозного, обхватившего только что убитого сына, страшно смотрели на Екатерину Федоровну, смотрели на бывшую жену, пришедшую за расплатой. Та же смотрела на него, как на гадину, которую предстоит раздавить. Которую можно раздавить, лишь преодолев брезгливость.
Не сумев ее преодолеть, женщина села напротив. Кощей сжал корзину сильнее. Ивовые прутья хрустнули.
- Я дам тебе репы,- плаксиво сказал Кощей. - Одну...
Ведьма покачала головой:
- Репы мне не нужно. Мне нужен ты.
Двусмысленность фразы разжала руки злодея.
- Я? Я нужен тебе?!
Екатерина Федоровна улыбнулась. Нечаянная двусмысленность фразы ее тронула. Она задумалась. Нужен ли ей Кощей? Вгляделась. Увидела шрам на щеке. Он появился семьдесят лет назад. Лунной ночью, когда они, молодые и влюбленные, мялись в подворотне, их окружили уличные хулиганы. И Кощей с ними отчаянно дрался, и победил. Екатерина Федоровна вспомнила чувства, приподнявшие ее к небу, сделавшие ее невероятно счастливой, чувства, влившиеся в нее сладостным потоком, когда он, радостный, сильный, победивший, подошел к ней, опустился торжественно на одно колено и предложил стать его супругой. А она, не ответив, присела рядом, приложила губы к ранке, оставленной кастетом. Да, приложила губы к ранке...
Екатерина Федоровна прикрыла глаза. Прикрыла глаза, почувствовав во рту вкус крови, услышав будоражащий запах разгоряченного мужского тела, подсознанием увидев щетину, настойчиво царапавшую нежный ее девичий подбородок.
Корзина вывалилась из рук Кощея. Репа рассыпалась.
- Катя... - заплакал он. - Катя, зачем мы жили?.. Зачем мы живем?..
Они задумались. Кощей увидел себя молодого, охваченного идеей сделать человека независимым от природы, от дяди Сэма, от химического оружия, от ядерной бомбы, от озонных дыр, от всемирного потепления. Он вспомнил, как бежал от молоденькой своей жены, чтобы подумать в одиночестве о возможности клонирования верблюдов, как опустил глаза, когда Гавриил Григорьевич предложил ему выбрать науку или 57-ю статью на пару с Катей...
Катя увидела отца. Вспомнила, как он говорил перед смертью, что убийство злодея - это все равно убийство, и потому не надо их убивать, а надо делать так, чтобы дети вырастали в любви, и тогда злодеев не нужно будет искоренять. Она вспомнила, как, любя Коленьку Кощеева, она продолжала чувствовать свое "предназначение", и потому в сердце ее места для любви не хватило, и часть ее не уместилась, и ее неполной любви не хватило, чтобы удержать глаза Коли. И он опустил их, он ушел.
Вспомнив это, они посмотрели друг на друга, и глаза их соединились невидимой артерией.
- Давай, вернемся? - сказал он.
- Куда? В прошлое?