В глазах напротив молодая женщина не могла прочитать ни единой эмоции. И вопреки совершенно не подчиняющемуся никаким командам телу пальцы левой руки заторможено коснулись центра мужского подбородка, словно пытаясь вспомнить что-то важное на основе тактильных ощущений. И получая лишь пустоту там, где должны были быть картинки.
- Надеюсь не узнать в «Вестнике» об убийствах в районе особняка, потому что у кого-то невовремя проснется голод, пока меня не будет, - резко отпустив старшую дочь рода Д’Эндарион и отойдя от нее на шаг, мужчина вновь стал похож на самого себя. И только в этот момент, избавившись от иррационального чувства паники, Наследница осознала, что на протяжении всего молчания совершенно не дышала.
- Я способна справиться со «зверем» без тебя.
Брошенная в спину фраза удостоилась лишь прощальной недоверчивой усмешки и звука захлопнувшейся двери.
Он всегда уходил так. Был единственным, кто в разговоре с ней оставлял за собой последнее слово, даже если со стороны казалось иначе. И заставлял вот так же, как и сейчас, еще некоторое время думать о себе. Пусть и в этих мыслях она многократно подвергала его всем существующим и только что родившимся в изобретательном мозгу пыткам, обязательно оставляя в живых. Потому что не наигралась. И потому что они были полезны друг другу. Потому что их связывало слишком многое, чтобы просто так все разрубить.
Когда вообще отношения перешли ту грань, где все еще понятно, как их назвать? Когда маски, что они старательно подбирали, приросли к лицу? И теперь, разбиваясь, обнажали лишь новую фальшивку. И даже если бы, наконец, в своей попытке дойти до настоящей сущности, они бы и преуспели, вряд ли бы хоть один из них в это поверил. Слишком заврались. Оба.
Обычные отношения, строившиеся на взаимной выгоде, подразумевающей моральное и физическое уничтожение неугодных другой стороне лиц, когда-то уже пытались стать чем-то большим. Соглашение о сотрудничестве до тех пор, пока не появится веской причины для его разрыва, могло на миг привидеться ненужным. Но кто в юном возрасте не творит глупостей и не теряет голову, даже будучи приучен слушать разум? Самовнушение летело к Агнусовой бабушке, отчаяние заставляло поверить в то, что Пути и впрямь ошиблись, и отношения с Эр’Кростоном не имеют будущего. Потому что она не может одна их взращивать, когда с его стороны лишь полная неопределенность. Когда он не делает ни шага к ней навстречу, хотя она уже давно готова принадлежать только ему и вручить свою душу.
Вызвать ревность у вечного супруга с его братом по крови не казалось такой уж плохой идеей. В представлении восемнадцатилетней Кейры мужчина не смог бы делить свою женщину ни с кем, и если он все никак не был в силах признать свои чувства, такая ситуация могла бы послужить катализатором. Рисков не существовало: либо ей везло, и уже вечером они бы планировали обряд соединения, пока некромант залечивал ушибы (драки за прекрасную даму расписывались в каждом уважающем себя романе), либо она станет первой, пошедшей против цепи первородного брака.
Если она и правда существует.
Улыбаться так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, даже у самых близких людей, ее заставляли еще в детстве. Одним только взглядом выражать сразу несколько эмоций, даже диаметрально противоположных, она научилась в отрочестве. Уроки о том, как с невинным выражением лица манипулировать собеседником, длились всю жизнь, совершенствуя ее мастерство. И потому в этой сцене не было ни одного неверного жеста.
Ни в приглушенном смехе, ни в обращенном в сторону спутника взгляде, чуть смущенном, но заинтересованном, ни в опущенных ресницах в ответ на какой-то нескромный вопрос. Даже в тесном контакте, что подразумевался танцем, было ровно столько близости, чтобы дразнить стоящего в нескольких шагах от них Эр’Кростона, беседующего с отцом, но изредка все же поворачивающего голову в ее сторону. И столько же холода, чтобы напомнить Дэю: все это лишь потрясающе воспроизводимый спектакль. Хотя тому не требовалось повторений – все чувства девушки для него были открыты. И направленность каждого вздоха не давала повода для сомнений: она испытывает Уалтара.
Только некромант слишком хорошо знал и того, с кем когда-то разделил свою кровь, имея возможность сейчас сканировать его ощущения: Наследница выбрала неверную тактику. Да, Эр’Кростон был влюблен, но заблудившаяся в сказках и любовных романах экра забыла об одном: ее вечный супруг не имел склонности к собственничеству. И он скорее пожелает возлюбленной счастья с другим, нежели заявит свои права. Пусть и имеет их в отличие от кого бы то ни было. Свой характер Уалтар проявит в иных вещах, но не в отношениях.
И сейчас ему это точно дорого обойдется. Но он не станет вмешиваться.
Пока в его руках этот ночной цветок, что еще никто не успел сорвать, совершенно точно знающий о своей привлекательности, идущей точно из Бездны. Пока еще одна игра в самом разгаре, и по итогам партии выиграет он. Пока на том длинном пути, что стелется перед ним, он может продвинуться еще на шаг, он продолжит касаться губами прохладной кожи шеи, ловя приглушенный стон, что – он точно знает – она пытается сдержать.
Права на потерю контроля у нее нет. Только необходимость позволять некроманту так дотрагиваться до нее. Целовать и лишать на мгновение всех точек опоры, но цепляться за реальность, пересекаясь взглядами с вечным супругом. Вновь падать, не видя в светлых глазах ничего, кроме усталости. И в следующий момент терять зрительный контакт. Потому, что он возвращает все внимание отцу и кому-то из гостей. Потому, что она захлебывается отчаянием восемнадцатилетней девчонки, желавшей иной любви. Заявляющей о себе на все межмирье. Поглощающей. Заставляющей задыхаться.
Как эти – Агнус бы их побрал! – поцелуи.
И впервые у Наследницы не находится ничего – ни желания, ни сил – на прекращение собственноручно начатого фарса. Впервые ей не хочется бороться с судьбой, дав самой себе возможность передышки в бесконечной войне. Даже если она означает падение в Бездну: с некромантом быть иначе не может. Он – последний, с кем она вообще способна себя представить, потому что знает, насколько он опасен. Именно поэтому держит его ближе к себе: чтобы в любой момент нанести не менее болезненный удар.
Она не наивна, как все те, кто теряют от него голову и оказываются уже через несколько часов будущими мертвыми куклами. Поэтому, незамеченной покидая зал, следуя за Дэем, уже ищет способ обратить все в свою пользу: так быстро он все равно ее не убьет. Она слишком хорошо знает о его умении подбирать идеальную маску, чтобы уловить искренность в «роль сыграна, зачем тебе продолжение?». Не в его принципах проявлять благородство и давать свободу выбора, лишив жертву разума. Не в ее принципах ему верить. Поэтому самостоятельно провоцируя, быть может, даже слишком откровенный поцелуй, мысленно усмехается этому, совершенно точно, заданному лишь для вида вопросу.
И ужасается самой себе. Потому что это не месть Уалтару за его излишнюю сдержанность и порой холодность. Это какая-то агнусова тяга к тому, кому невозможно верить. А без доверия, даже реши она пойти против цепи, отношения обречены. У одной страсти, сжигающей дотла и заставляющей возрождаться из этого пепла, будущего нет. По крайней мере, для нее.
Связь, возможность которой для обоих была на самом последнем из существующих мест, не более чем жест отчаяния для одной и новых ощущений для другого. Шаг, из которого оба в итоге извлекут выгоду. Позже. Оставив где-то позади этот краткий миг странного покоя и вычеркнув его из памяти. Начиная новое сражение на пепелище и чужих жизнях.
А с наступлением нового утра она согласна сделать еще одну попытку. Или не одну. Добиться обряда соединения с Уалтаром, подтверждения вечного брака. И выкорчевать все эти странные эмоции, которые наверняка принадлежат Высшим, пытающимся спутать нити ее судьбы. В наказание за тот ритуал шестилетней давности, где цепь между ней и Эр’Кростоном была разрушена. Но она – Д’Эндарион, и ее не учили сдаваться даже Богам.
- … теперь, мне кажется, я тебя понимаю, - звонкий голос Айне, появившейся в спальне несколькими минутами назад, с трудом, но все же вернул Кейру в день сегодняшний. Напоминая о том, что еще ничего не закончилось. И ей надлежит не копаться в не имеющем значения прошлом, когда слишком многое зависит от настоящего.
- Прости, - Наследница вздохнула, оборачиваясь к младшей сестре, отмечая ее слишком цветущий вид и нескрываемую широкую улыбку, и без того никогда не сходящую с лица девочки, - Ты о чем-то говорила?
- Брайс – ну, тот самый, который в прошлом году еще деканом Академии был отмечен за успехи в искусстве владения шпагой, помнишь? – уже короче, чем изначально, но не менее эмоционально, пояснила Айне, - хочет просить мою душу у родителей, - имя у старшей дочери рода Д’Эндарион не вызвало ассоциативных рядов: выдающимися студентами Академии она интересовалась слишком редко. Вот если бы мальчишка заявил о себе в политике, пожалуй, да, молодая женщина бы смогла хоть как-то его охарактеризовать. А так… главное, что сестра вообще нашла того самого и, похоже, довольна сложившейся ситуацией. Если бы вечный супруг – а никто другой бы не осмелился попросить душу – не понравился младшей, она бы это сразу сказала. Не та натура, чтобы играть в чувства.
Давно ли ее глаза светились, а внутри все трепетало в ожидании? Давно ли она рассматривала каждый камешек на платье, что должна была надеть для ритуала соединения? Давно ли представляла себе в мельчайших деталях тот день, что ожидала несколько лет? Давно ли сжимала руку Уалтара, веря в сказку? Давно ли ее сердце остановилось, когда новость о его гибели обрушила все, что годами возводилось?
А теперь внутри не было ничего. Ни тоски, ни боли. Ни пустоты.
Словно кто-то прошелся с метлой, уничтожив любые намеки на эмоции, связанные с этими отношениями. Словно никаких чувств никогда и не было. Словно все, во что так долго верилось, было декорацией, красивым сном, рожденным в уставшем подсознании. Но утро уже давно наступило, и от красочных картинок не осталось ничего: воспоминания и те тают, превращаясь в бессвязную дымку. И, как знать, быть может, через некоторое время она даже не вспомнит лица Эр’Кростона.
И не испугается. Потому что все было фальшью, и она уже свободна даже от лживых страданий.
Им на смену пришли настоящие.
- Мне кажется, я успела опробовать оба вида любви и теперь не хочу более знать никаких. У меня была любовь-награда, искренняя и настоящая, которая должна была стать единственной. Которую предсказали Пути и одобрили Высшие, - если не считать того, что все было иллюзией, - Я вручила Уалтару свою душу, и ничто это не изменит. Даже его смерть. Но за какие грехи мне подарили любовь-наказание к тому, кого я даже не помню? – вопрос слетел с губ почти шепотом, но оказался достаточно четко произнесен, чтобы стать услышанным младшей сестрой. И вызвать непонимание.
Это было абсолютно иррационально. Не знать имени. Не видеть лица. Не ощущать запаха. Но знать, что кто-то там когда-то существовал. И кто-то до сих пор ждет. В чьих-то руках все так же зажат конец цепи, растягивающейся на многие мили. И чем дальше они друг от друга, тем туже на ее шее затягивается петля. Тем сильнее выворачивает внутренности. И тем чаще вспыхивают в голове странные образы, неизвестные, но совершенно точно имеющие к ней отношение.
Пугающие.
Если это сказка, то она не имеет счастливого конца.
***
Одно дело – жертвовать неизвестными мирами, мелкими, стоящими на пороге своей гибели. Если не они – то кто-то другой. Их судьбы уже предопределены. И другое – пусть и случайно, но отправить за Грань одного из тех, ради чьих жизней все и делалось. Собственными руками подписать приговор и выдать билет в один конец. И с учетом того, как именно произошла его смерть, дорога в Сады Трехликой несчастному была заказана.
- Я… - она тряслась, как в горячке, - я убила его, - потемневшие от осознания произошедшего глаза сейчас светились каким-то безумием. Прижимавший к себе любимую женщину Хэдес не знал, как именно ее успокоить и что сказать: против слез Илиссы у него никогда не было оружия. Все мысли о том, что он должен образумить заигравшуюся девчонку, испарились, встретив нежданное сопротивление. Захлебывающаяся в своих рыданиях супруга была слишком напугана, чтобы показывать просто прекрасную актерскую игру. Ей и впрямь было страшно. Она и правда не знала, что ей делать. И она впервые ощутила себя виновной.
- Прекрати. Слышишь? Илисса, - он ощутимо тряхнул женщину, вынуждая ее поднять голову, - Он сам выбрал такой путь, понимаешь? Сам! – касаясь губами ее соленых от слез скул, заставляя вздрагивать от ощущения резких и отрывистых поцелуев на щеках и подбородке, вечный супруг пытался хоть как-то привести ее в себя, - В конце концов, как ты можешь знать, ты ли подарила ему смерть? Быть может, именно столь короткий путь отмерила ему Трехликая?
- Ты… - в замутненном взгляде проскользнуло удивление, и хотя из груди все так же вырывались хрипы, истерика перешагнула свой пик, - ты… не ненавидишь меня? – цепляясь дрожащими пальцами за сорочку мужа, она протянула свободную руку к его лицу, словно даже не осмеливаясь дотронуться, боясь запачкать его той кровью, что незримо обагрила ее руки. В ее глазах он все еще оставался светом, в то время как ее поглощала тьма, так давно поселившаяся в сердце. Огонь ее души не мог согревать – лишь сжигать все дотла и дарить болезненные раны.
Хэдес поджал губы, не разрывая зрительный контакт и продолжая крепко прижимать к себе явно не успокоившуюся окончательно женщину. Он мог отчитывать ее, как маленького ребенка, который не знает, что такое «плохо» и «нельзя», он мог резко осадить ее или же сказать свое твердое «нет». Он мог злиться на ее выходки, мог заставлять ее чувствовать себя виноватой, мог упрекать в том, что она творит. Но не мог ее ненавидеть. Всякий раз, когда он видел ее слезы, из него словно моментально выбивали весь воздух и полосовали сердце острыми когтями. Даже если она была неправа, даже если начинала срываться на крик, он никогда не мог себе позволить довести ее до рыданий. Не мог оставить одну в таком состоянии.
И сейчас, отчаянно целуя, он надеялся, что Илисса забудет обо всем. Надеялся, что ее мысли займет все, что угодно, но не чувство собственной вины. Этот урок был слишком жестоким, но ей хватит его одного. Когда-то ему хотелось, чтобы ее игры хоть однажды завершились подобным образом, чтобы у нее внутри что-то оборвалось. Чтобы раскрылись ее глаза. Но в итоге внутри оборвалось все у него, когда он увидел ее, столь искренне раскаивающуюся и ненавидящую себя. И начинал ощущать за собой вину в когда-то произнесенном вслух желании.
- Я полюбил тебя за свет твоей души. И вряд ли смогу разлюбить даже когда он угаснет.
Хэдес смотрел на развлечения любимой женщины сквозь пальцы, да и сам не был святым. В силу особенностей своего создания они были полными отражениями друг друга. Но он все чаще начинал жалеть, что собственноручно вручил ей Альтерру, а не создал отдельную Вселенную. Чем дальше, тем сильнее Илисса осваивалась в роли Хозяйки. Пусть она и давала каждому существу право выбора, но она прекрасно знала, каким оный будет. Так что выбора, по сути, не существовало.
Все чаще его посещала мысль, что в ее падении виноват только он. Его идеи затянули супругу в те же липкие сети безумия, которые уже не отпустят. Создавая свой мир, они рушили чужие. Счастье одних покупали другими смертями. Если бы была возможность, он бы прямо сейчас разорвал цепь и стер женщине память. И ушел. Чтобы не впутывать ее еще сильнее, не утягивать за собой на дно. Но единственный способ уничтожения первородных уз предполагал смерть, которая не входила в его планы.
И, почему-то ему казалось, что даже если бы все получилось, они бы встретились вновь. И повторили историю.
Потому что Высшие слишком любили развлечения.
========== — XVI — ==========
Каждым разумным существом и в этом мире, и в соседних, движет собственное понимание счастья. Каждый хочет для себя хотя бы его крупицу, а кто-то желает осчастливить и окружающих. И проблема чаще всего кроется в индивидуальности восприятия, где радость одного станет истинным мучением для другого. Обстоятельства, формирующие подсознание и выстраивающие пирамиду из ценностей. Жизнь, демонстрирующая десятки, сотни тысяч масок, в которые верят. И, если разобраться, любое злодеяние в глазах хотя бы одного существа выглядело верным, благим поступком. Есть ли виновные в этом? И так ли они очевидны? Или же прежде стоит посмотреть на ситуацию под разными углами, сколь бы много их ни было?