Я не смог выдавить из себя ни одного слова.
- Я ж говорила тебе, - вдруг зачастила свекровь, брызгая слюной. - Это она, Алёнка... Приходила за дедом. А если к Леночке явится?.. Освящать нужно квартиры. Специалистов звать. Службы в семи храмах заказывать. Сейчас сослуживцы Ивана подъедут договариваться о гражданской панихиде. Слава, ты должен...
Я не дослушал и сорвался с места. В спину полетел визг:
- Слава, ты куда? Не оставляй меня одну!
Хотел хлопнуть дверью, но Анна Петровна вцепилась в ручку, не давая закрыть.
- Слава, ты должен...
- Я к Лене, - заорал я, не оборачиваясь, и потопал по ступенькам вниз.
- Только Леночке ничего не говори! - словно заверещал весь подъезд.
Только я вышел, как подъехали два "уазика" с мигалками. Наверное, люди с бывшей работы тестя. Один мужчина в штатском сразу направился ко мне и о чём-то заговорил, тревожно всматриваясь в моё лицо.
Мир оглох.
Я видел, как шевелились губы мужчины, но не услышал ни одного слова. Да разве это важно теперь?
Точно так же, беззвучно, попросил доставить меня в городскую хирургию, где пять дней назад в реанимации спрятали мою жену.
Мужчина закивал, повернулся к машине и о чём-то распорядился. Я сел в салон, за мной бесшумно захлопнулась дверь.
"Уазик" мчался через нарядный предновогодний город, а я думал, разрешат ли мне увидеть жену. Что я скажу, если она окажется в сознании?
Лена поначалу оказалась сильнее всех нас. Не скрою, что держался тогда не за счёт силы воли, а исключительно благодаря Лениной выдержке. Но сломалась она первой. Так из-за структурных повреждений металла лопается стальной трос.
... В первую же ночь после похорон я услышал, как жена говорит с кем-то на кухне. Подумал, что для "душеспасительной" беседы с одним из сочувствовавших знакомых она отправилась подальше от спальни, чтобы не потревожить меня. Однако тон её голоса насторожил -- спокойный, твёрдый и одновременно ласковый. Именно так психолог посоветовал общаться с нашим гиперактивным ребёнком. Лена уговаривала кого-то не бояться, не капризничать и просто дожидаться маму с папой.
Меня прошибло потом: с Леной беда, не выдержал её рассудок. Хотел было вскочить с постели, но тут вошла жена, щёлкнула выключателем и извинилась, увидев, что я не сплю.
Лена сунула что-то в шкатулку с украшениями, которая стояла на трюмо, потушила свет. Улеглась, отвернувшись от меня. Я долго слушал -- не раздастся ли плач.
Жена заснула.
А утром я обнаружил её на кухне. В распахнутом халате, с раной на груди.
На столе -- окровавленный нож.
Она бормотала о том, что всё можно исправить, починить. Пыталась скользкими от крови руками вдеть нитку в иголку.
Я потряс её, стараясь найти проблеск сознания в опухших глазах. Вызвал скорую. Лену увезли.
В нижнем отделении шкатулки я нашёл песчинки на атласной обивке...
У гардероба, сдавая пальто, столкнулся с двумя операми, которые беседовали со мной ранее. Ещё когда Лена была дома. Они посмотрели на меня, как на пустое место.
Врач сказал, что жена пришла в сознание, жизненные показатели стабильные и скоро её переведут в палату. Но увидеться вряд ли будет можно, так как сразу же ею займутся психиатры. Мало того, что больная нанесла себе телесные повреждения, так на вопрос работников полиции, сама ли она это сделала, назвала имя погибшей дочери. Почти сутки уже лежавшей в могиле.
3
Домой я добрался в сумерки.
Где бродил полдня, не вспомнил.
Сразу же затрезвонил телефон.
Анна Петровна, кому ж ещё...
Тёща засыпала требованиями, подробностями - кто приходил, о чём договорились. А потом заладила о своём:
- Слава, нужно пригласить батюшку. Я уже позвонила в храм Святой Троицы, оставила заказ...
Я закрыл глаза и отключился. Надо же, как сейчас всё просто -- взять и оставить заказ. На Божье чудо, прощение, исцеление... изгнание... даже не беса, а памяти о маленькой страдалице. Наверное, именно вина -- не защитили, не уберегли -- покорёжила наше сознание и реальный мир.
- Это Алёнка... - талдычила тёща. - Нет её душеньке покоя. Не может смириться, голубушка моя, что какая-то тварь вырвала её из жизни. Зовёт к себе всех, кого любила!
- Анна Петровна, - из последних сил прервал тёщу. - Если сейчас вам нечем заняться...
- Не смей так говорить! - завопила Анна Петровна. - Я звонила врачу! Леночка, как пришла в сознание, сказала: Алёнка, крестик... Теперь он у меня, этот крестик!.. Слава, я боюсь...
Я изо всех сил швырнул трубку об угол шкафа. Она разлетелась на части. С каким удовольствием понаблюдал, если б точно так же разлетелся весь этот мир! В дребезги!
Я умылся ледяной водой, приготовил крепчайший кофе. Нужно было многое обдумать.
Первое: почему среди всех, кто на похоронах и поминках проклинал неизвестного убийцу, насылал на его голову кары земные и небесные, молчал только я? В моём подсознании маячил его облик? И я старательно гнал всё прочь...
Второе: почему Лена нанесла себе точно такие же раны, какие были на теле дочки? Она не видела её с тех пор, как утром за сутки до убийства ушла на дежурство в клинику. Фотографию с места трагедии показали только мне.
Третье: отчего в давешнем видении у дверей тёщи я увидел именно то, что извлёк убийца из детского тельца?
И вообще - есть ли рациональные причины безумства, разом охватившего нашу убитую горем семью?
В чём истоки галлюцинаций с крестиком?
Следственная бригада, конечно, рыла носом землю. Иначе и быть не могло -- как-никак тесть тридцать лет отработал в полиции. Мы с женой тоже известны в своих кругах. Да и криминальное событие -- из ряда вон. Хотя...
Я нашёл взглядом разбитую трубку. Достал из кармана пальто мобильник.
- Слава, ты должен... - начала с ходу Анна Петровна.
Был слышен фон женских голосов. Хорошо, что сейчас она не в одиночестве.
- Анна Петровна, - перебил я тёщу. - Скажите, а раньше в городе случались подобные зверства?
Мне показалось, что мобильник затрясся от воплей тёщи.
После разговора я долго не мог прийти в себя. Многое встало на свои места, хотя следствию, конечно, это было известно с самого начала.
Значит, убийцу не найдут.
Как и тогда, почти век назад. Как и в каждое следующее тридцатилетие. Закрывали тех, кто подвернулся под руку. Именно так когда-то поступил тесть от отчаяния: народ озверел, областное начальство тоже. А потом выпустили выживших из-за отсутствия доказательной базы. И те двое, кто наложил на себя руки в следственном изоляторе, остались вечным укором. И позором. Возможно, проклятием.
Но можно ли остановить это прорастающее сквозь время преступление?
Ответ, наверное, нужно искать по ту сторону реальности. Там, где сейчас Попрыгун. Милая доченька...
Острая боль буквально пронзила меня. Ну где же ты?.. Приди... Последую за тобой в любой мир, в любое безумие.
Но декабрьские потёмки в квартире не откликнулись.
Оставили наедине с собой.
Я не смог находиться дома. Уж лучше уйти. Куда? Скорее всего, на кладбище. Ведь именно там у всех, когда-то живших на земле в разные времена, есть единственная возможность встретиться.
Мысль поехать на машине была отогнана, как святотатство.
Я ж не из числа знакомых Анны Петровны, которые полагаются на что-то или кого-то: полиция найдёт, священник спасёт -- стоит только предоставить дело специалистам. А дорогу к истине не проедешь на машине.
Я выстрадаю её, эту истину. Найду убийцу. Расплачусь жизнью, если потребуется. Ибо кровь можно смыть только кровью -- ей никакой закон не писан.
Через несколько минут я уже шагал по ночному городу. Ноги сами понесли меня по проторённой дороге, а вовсе не на кладбище. Стало быть, так нужно судьбе и случаю, которые правят миром. В Бога я и раньше не особо верил, а теперь уж и подавно: как допустил Спаситель ужасную смерть ребёнка?
Но теперь я понимал то, что раньше попросту ускользало от восприятия. К примеру, почему не работал киоск или исчезла школа.
Попрыгун, моя радость и жизнь, хотела, чтобы я взглянул на мир по-другому, из иных времён. К примеру, когда на месте микрорайона была стройка. Или ещё более ранних - когда в прошлом веке здесь мыкала горе, тяжко трудилась, а потом заливала беспросветную жизнь вином и водкой, шумела страстями рабочая слобода. Какой-то изверг изувечил ребёнка, а бессилие следствия было оправдано мнимым ритуальным убийством -- мол, это была жертва тех, кто использовал кровь для своих обрядов. Даже арестовали какого-то бедолагу. Конечно, его вину не удалось доказать. А обезумевшая, вдрызг пьяная толпа растерзала дочку этого человека. Просто схватили девочку возле дома и убили. Жандармерия опасалась погромов, губернатор -- политических волнений, и убийц даже толком не искали. Но пролитая кровь всегда даёт всходы.
Лет тридцать назад я с родителями жил здесь, в этом городе. Играл вместе с будущей женой, Леночкой, в одном дворе. Был у нас ещё один приятель -- Санька. Сантёр-монтёр, звали мы его. И однажды, гоняясь за Леночкиным мячиком, который укатился в овраг, мы наткнулись на окровавленное детское тело. Мои родители испугались и страшной молвы, и последствий для моей психики. Сразу же переехали, спасая от ужасных воспоминаний. Конечно, спасли -- я всё забыл. Надолго и так прочно, что не связал трагедию с событиями прошлого.
А Леночка не смогла. Анна Петровна сказала, что не раз заставала дочь над зашиванием разодранной игрушки. Малышка лопотала, что если медведя можно заштопать, то и ту девочку из оврага тоже можно починить. И требовала от матери немедленно пойти и проверить -- играет ли на улице сшитая девочка.
Убийцу несчастного ребёнка не нашли. Говорили немыслимое: это просто нельзя сделать -- девочка стала ответчицей за неправду и звериную жестокость людей.
Я не беспокоился насчёт закрытого на замок подвала -- знал, что он будет открыт для меня. И я заставлю зло принять последнюю жертву. Так, чтобы оно захлебнулось и сдохло. И ничто меня не остановит.
Облик города менялся. Дул в лицо холодный ветер с запахом формалина. Хлопья густо-багрового снега слепили глаза, таяли и стекали по щекам солоноватыми каплями. Из расщелин между зданиями наползала тьма, оседала на границах света фонарей угольными сугробами. Они шевелились, словно закипали от злобы, их поверхность вспыхивала искрами. За редкими машинами на шоссе клубился отвратительный шлейф грязно-красного дыма.
Тротуар ощутимо наклонился вниз, блеснул антрацитовой наледью. На ней явственно выступили неровности, напомнившие структуру языка. И я словно полетел в гигантскую пасть, обдирая пальто и перчатки о наждачную поверхность. Наверное, впереди меня ждала бездна. Ну и пусть!
Однако очнулся под бетонными сводами подвала, освещёнными парой лампочек в проволочном коконе. Перехватило дыхание от спёртого влажного воздуха.
Темнота подглядывала за мной из-за длинного ряда труб и опорных конструкций. В тленной, давящей тишине послышались шаги снаружи подвала -- скрип снега под ногами незнакомца.
Я спрятался за одним из бетонных столбов.
Кто ночью станет спускаться на место преступления? Только тот, кто его совершил. Чья больная натура требует вновь и вновь переживать миг, когда душа покидает маленькое тело.
Незнакомец чертыхнулся, споткнувшись, а потом разразился бранью, упал и скатился по ступенькам лестницы в подвал.
Затылок и шею словно ужалило морозом.
Кто-то третий сейчас оказался за моей спиной.
Я понял, кто это - по светлому сиянию, по снежным хлопьям, в которые превратились подвальные испарения.
Не смог повернуться, обнять. Прижать к себе и не отпускать.
Потому что боялся, как бы Попрыгун снова не увидела своего убийцу.
Мою руку тронули холодные пальцы, и в ладонь лёг хрупкий предмет.
Я сжал кулак и ощутил песчинки, которые прилипли к крестику.
Наконец-то я рядом, дочка. Именно в ту минуту, когда это нужно. Больше не придётся сходить с ума от вопроса: где же ты был, когда убивали твоё дитя?
Я шепнул не оборачиваясь, хотя сердце заныло от желания ещё раз, может быть, последний (есть ли вообще этот рай, где можно встретить ушедших родных и любимых), поглядеть на дочку:
- Иди, Попрыгун. Иди своим путём. И жди меня, я скоро...
В пятне света появился худощавый мужчина с болезненными чертами лица, странно, не по погоде одетый и даже в шлёпанцах. Прищурился: он явно не ожидал увидеть здесь меня.
- Здравствуйте, - сказал мужчина скорее удивлённо, чем испуганно. - Вот, решил заглянуть в подвал. Свет горит, замок снова сбит. Подумал...
- ...может, ещё один ребёнок сюда забрёл? - перебил я, закончив за него вопрос.
Кто этот человек? Бывший Сантёр-монтёр? В прошлом - мальчишка, который вместе со мной и Леночкой нашёл тело в овраге? Или просто жилец многоквартирного дома, который построили на проклятом месте. А может, и вовсе один из тех, кто когда-то не вышел из сизо...
- Да, слышал про трагедию, - ответил он, как ни в чём ни бывало. - В командировке был, а как приехал, так мама сразу огорошила: произошло ещё одно убийство.
Вот как. Судя по внешности, четвёртый десяток разменял, а живёт с мамой. Ни жены, ни детей. Похоже, передо мной и впрямь маньяк. Точно такой, каким изображали подобных нелюдей кинофильмы, книги и разного рода телепроекты. Смешно. Что бы сказали их создатели, если бы каждый из них потерял ребёнка? Что бы они сделали, встретив в подвале на месте преступления вот такого -- рассудительного, вежливого и... любопытствующего?
- И много убийств было? - поинтересовался я.
Пластмассовый крестик в моей руке налился тяжестью, приобрёл объём и холод стали. Нож?.. Я тронул пальцем острейшее лезвие. Из рассечённой кожи потекла тёплая струйка. Стало быть, я на правильном пути.
- Четыре, - охотно, как доброжелательному соседу, начал рассказывать мужчина.
- Знаю, - снова прервал я. - Надо бы как-то остановить это, а?
И сделал шаг к нему.
- Не получится. И виновного не найдут. Говорят, что эти трагедии -- расплата за людскую жестокость. Сами сказали, что знаете...
- Ну конечно, - уверил я, подходя ещё ближе. - Только почему-то этот крест пришлось принять детям. Несмышлёнышам... невинным, чистым... Может их кровь горячее? Вкуснее? Питательней? Или пьянит?
Мужчина отшатнулся. Его глаза забегали, губы безвольно скривились. Что, почуял свою смерть, отморозок-детоубийца? Маньяк жалостно всхлипнул, заслонился рукой, попятился, но споткнулся и снова упал.
Я навис над ним и сказал:
- Возлагаю крест на того, кому следует его нести!
И размахнулся...
Надо же -- зажмурился, нанося удар ножом. Словно мальчишка из интеллигентной семьи, которому впервые пришлось ударить обидчика. Не поднимая век, потянул нож, чтобы выдернуть его из плоти для следующего удара. Но лезвие застряло намертво.
Открыл глаза. И сначала не поверил им.
Я сидел на корточках на замусоренном бетонном полу. Нож каким-то образом наполовину засел в нём. Как раз в полустёртом контуре, оставленном мелком судмедэксперта, который проводил осмотр тела моего ребёнка. Бывшего Сантёра-монтёра, или нынешнего худосочного маньяка, не было. Я оказался в одиночестве.
Свершилось ли? Ушло ли навсегда зло?
Ещё раз попытался освободить орудие своей мести, пошатал рукоятку. Бесполезно, иначе можно сломать лезвие.
В глубинах подвала что-то зашевелилось.
Я оторвал взгляд от ножа: темнота ощерилась тысячами шевелившихся отростков. Мелькнули сотни хищных багровых огоньков -- чьих-то глаз. Вероятно, неких сущностей, которые наблюдали еженощно за родом человеческим, запутавшимся в своих ошибках. Тех, которые возникли когда-то из бессмысленной людской злобы.
Что оставалось делать? Я повернулся и пошёл прочь, зная, что тьма ползёт следом, тянется шупальцами к моим лодыжкам, норовит ухватить. Но мне было плевать. Я сам в эту минуту - её часть.
Пройдёт тридцать лет, и на этом месте снова найдут детский труп.
А если...