Кабинет был сверху донизу завален мусором. Правда было ли это делом рук вандалов или просто следствием неряшливости владельца, я сказать не могла. Верхушки бумажных стопок едва ли не доставали до моего рога. С кривой улыбкой на лице я взяла с одной из стопок папку: «Мэригольд: П: Г медицинское освидетельствование: отклонено.» Только у Министерства Мира могла быть печать для отказов с нахмуренным кроликом. Там наверху была ещё одна печать в розовых тонах с бабочками: «Освобождение компании от ответственности: подтверждено.»
— Везёт же тебе, Мэригольд. Мне бы твоя удача сейчас пригодилась, — сказала я, перевернув пару страниц и заметив фотографию голубой единорожки со светлыми очками, стоящей на фоне какого-то подобия ракеты. Не было сомнения в том, что, если бы за мной по пятам не шли монстры, мне было бы еще скучнее. Поэтому я закинула папку обратно на верхушку стопки, которая решила незамедлительно повалится набок с шелестящим звуком.
— Супер, — пробормотала я, протирая глаза и надеясь, что П-21 сумеет найти способ остановить всю это фигню. Я точно была недостаточно умна для этого.
Я заметила, что в терминале есть звуковой файл и, включив воспроизведение, принялась заряжать обоймы. «А почему бы и нет? По крайней мере, будет чем заняться.»
Запись 1>Теперь этот комплекс под нашим контролем. Все файлы из базы данных были повреждены или стёрты. Нужно добраться до центрального компьютера, если мы хотим найти что-нибудь стоящее. Слава Селестии, это здание не повреждено, а то потребовалась бы целая вечность, чтобы добраться до крыши. Вероятно, мы переведём всю команду биомедиков сюда, раз уж тут безопасно. Я никогда не видел так много медицинский препаратов в одном месте; ничего особенного, но теперь у нас есть лечебные зелья в запасе.
Запись 2>Нашли комнату стазиса и главный компьютер. Десятки камер всё ещё работают. Меня они не беспокоят, так что пусть спят себе дальше. Какая-то дура перерезала питание главного компьютера… тзззз… скальпелем и получила удар током. Будет несложно починить. Как только всё подключим, поднимем сюда биомедиков.
Я остановилась и посмотрела на картины, косо висящие на стене. Флаттершай выглядела немного напуганной на сцене в каком-то странном платье; но Богини, она выглядела очаровательно! Жёлтая кобыла застенчиво улыбалась стоя рядом с фиолетовой единорожкой с розовой полосой на гриве и оранжевой светловолосой пони в ковбойской шляпе; строящееся здание на картине, скорее всего, было Медицинским Центром Флаттершай.
Запись 3>Всё восстановлено и работает. Осталось исправить несколько неполадок. Надо вырубить звуковую систему: эта музыкальная шкатулка уже сводит меня с ума. И вот это они слушали двести лет назад… бзззз…
Запись 4>Брайтхуф и Скай Спаркл в самоволке. Наверное опять ебутся где-нибудь в комнате для персонала. В коридоре продолжают появляться игрушки; кажется, солдаты начинают беспокоиться. Нужно организовать какие-то… тззззз… должно быть в порядке. Команда биомедиков нашла… кзззз… опытный образец, конечно, но это воздействие почти на уровне мегазаклинания. Практически лекарство от смерти.
Глядя в экран компьютера, я заметила маленькую бумажную записку: «Умоляю, не спрашивай об этой процедуре снова, РХ. У нас был только один успешный случай. Я больше не буду рисковать детьми. Я не могу. Прости. Ф.»
Запись… ббззз… Кто-то расчленил их. Снял кожу живьём. Расставил их подобно экспонатам в музее… Это должен быть Морн… ккззз… или Найт… ттззз… найти их, арестовать, и пусть командование решает, кого их них расстрелять. К чёрту! Я сам пристрелю их, избавлю команду от неприятностей.
Ттззззз… доступ на крышу заблокирован. Команда биомедиков просто исчезла. Он как-то добрался до них. Единственный, кто ещё не отчитался. Он каким-то образом перехватил управление… ккзззз… чёрт… я устал от этих игр. Как смог кто-то из моей команды взломать это?
ттзззз… надоело играть…
Я закончила заряжать последние барабан и обойму для дробовика и пистолета; импульсные патроны в конце, экспансивные и обычные — в начале. Из записи раздался жуткий вопль, но я не испугалась, не подпрыгнула на месте и не разнесла этот терминал на куски. Какое-то время я сидела и слушала крик. Затем просто протянула копыто и выключила его. Зарядив обойму и передёрнув затвор пистолета, я вышла в коридор. Огляделась по сторонам. А затем изо всех сил закричала:
— Пора поиграть!
Сперва это был шёпот, который постепенно перерос в бормотание, а затем и вовсе в рёв. Я не хотела убегать, но нужно было, куда угодно, главное не стоять на месте. И я рванула со всех ног, бережно левитируя оружие перед собой и стреляя в любую тень, что встречалась мне на пути. Роботы взрывались снопами искр и, упав на пол, принимались нелепо дёргаться, разрывая тем самым нашитую на них плоть.
— Плохая пони! — кричали они, когда я, используя З.П.С., проскакивала между ними, задерживаясь на мгновение лишь для того, чтобы разбить голову очередному маленькому железному уродцу и убедиться, что он уже не встанет вновь.
— Да! Я плохая, очень плохая пони! И я собираюсь отшлёпать тебя! — яростно завопила я.
Меня позабавило, как некоторые из них развернулись и заковыляли прочь.
— Да, точно! Кое-кого пора отшлёпать! — кричала я, преследуя их.
— Плохая пони. — раздался низкий голос в дверном проёме позади меня.
Я обернулась и уставилась на огромного тяжёлого робота, обвешанного кусками плоти.
— Время вышло, — решительно сказал он и с поразительной ловкостью запустил в меня сияющий белый стеклянный шар. Граната или… что-то в этом роде. Я попыталась дотянутся до него своей магией, отшвырнуть назад в робота, но…
Что, чёрт возьми, происходит? Почему я не могу пошевелиться? Почему не могу вымолвить ни слова? Почему не могу закричать? Вместо этого я просто лежала на диване и читала газету о продолжавшихся протестных выступлениях по поводу покушения на Утёсе Разбитое Копыто. Было ощущение, что я каким-то непостижимым образом влезла в шкуру этой странной кобылы, расположившейся на диване. Единственным смутно знакомым ощущением был вес ПипБака, надетого на её ногу, но он был незнакомой мне конструкции, абсолютно не похожий на мой собственный.
Белая кобыла с седеющей розовой гривой стояла позади стола в… неповреждённой версии офиса, в котором я только что находилась? На ней был белый халат, накинутый на плечи и передние ноги и не скрывающий яркий красный крест у неё на боку. Она нервно играла карандашами на своём столе, перекатывая их туда-сюда. Я подняла на неё свой взгляд.
— Успокойтесь, доктор Рэдхарт.
— Успокоиться? Как я могу успокоиться, Гранат? Она едет сюда, — кобыла постучала копытами по столу.
— В конце концов, это её госпиталь, — сказала Гранат, и я почувствовала, что она улыбается.
Рэдхарт нахмурившись, вздохнула:
— Всё равно, не могу поверить, что Черили из-за этого пошла прямо к Кобыле Министерства! Я думала, все разногласия были улажены. Как она могла поднять этот вопрос сейчас?
— Меня больше впечатляет тот факт, что Кобыла Министерства прибывает сюда лично, чтобы выслушать её возражения. Добиться аудиенции у Эпплджек или Рарити иной раз занимает несколько дней. А про Реинбоу Деш или Твайлайт можно вообще забыть, — вздохнула пони, которой я была, и сложила газету, продемонстрировав сверкающие красные копыта, переливающиеся от педикюра. — Они почти недоступны, даже для Д.В.Д.
— Дела настолько плохи? Я ни о чём таком не слышала, — озабоченно произнесла Рэдхарт.
Моя хозяйка пренебрежительно махнула своим сверкающим копытом.
— О, нет. Я бы не сказала, что дела плохи. Просто… сейчас напряжённый момент. Всё было бы намного проще, если бы мы могли просто расформировать Министерство Крутости и передать то, чем оно занимается, Министерству Военных Технологий, но Луна даже слышать об этом не хочет.
Затем открылась дверь, впуская фиолетовую кобылу с кьютимаркой в виде улыбающихся цветов на боку. У неё были морщинки вокруг глаз и совершенно седые волосы. Две кобылы посмотрели друг на друга с явной неприязнью… и всё же я могла сказать, что когда-то между ними были дружеские отношения. Никто не станет демонстрировать такого явного сожаления, если он не потерял что-то дорогое.
— Черили. Так приятно видеть тебя снова. Как дела в бюро образования? — спросила моя хозяйка, поднимаясь и заключая её в любезные объятия.
Черили явно почувствовала облегчение от того, что с ней заговорили.
— Дела идут… хорошо… так же, как и везде, я полагаю. Спасибо тебе за то, что работаешь с Министерством Стиля для нас, Гранат; иногда кажется, что мы постоянно отодвигаемся назад в очереди. Если бы не твоя помощь, мы, возможно, никогда не получили бы требуемые материалы, — сказала Черили, а затем нахмурилась. — Но, всё же, не могла бы ты сказать им, что школы Министерства Мира больше не нуждаются в их… новаторских… учебниках по истории? Я нашла там текст, рассказывающий, что древние зебры пили кровь и практиковали ритуальные жертвоприношения пони.
— Ах, да. Иногда Министерство Стиля проявляет излишнюю… изобретательность при составлении книг.
Я не имела ни малейшего понятия, о чём шла речь. Если зебры не пили кровь, зачем говорить, что они делали это? Раз уж я не могла сойти с этого аттракциона, думаю, имеет смысл обращать внимание на все детали.
Дверь открылась, и все разговоры стихли. Я уже видела её воплощение в бронзе; теперь же я видела её во плоти. Жёлтая пегаска была меньше, и в ней не было столько драматизма, сколько в её скульптурном двойнике, но, глядя на неё, я не могла налюбоваться на её красоту и грацию. Казалось, что пегаска излучает какую-то ауру доброты. Она поприветствовала каждую пони по имени, пожала им копыта и заговорила искренне и с интересом. От одного лишь прикосновения к её копыту у меня на душе стало намного приятнее, а ведь на самом деле он коснулась совсем не меня!
Когда все уселись в круг, Рэдхарт заговорила с пурпурной кобылой:
— Я знаю, ты другого мнения на этот счёт, Черили, но мы всё равно уже используем эти устройства.
— Рэдхарт, мы пока не должны их использовать. Мы даже не знаем, какие заклинания в них используются, — сказав это, Черили мельком посмотрела на меня. — Мы понятия не имеем, какими будут их долгосрочные эффекты.
Она повернулась к Флаттершай.
— Нужно прекратить их использовать до тех пор, пока мы не убедимся, что они безопасны.
— Я понимаю, что ты расстроена, Черили, но мы три месяца испытывали их без каких-либо побочных эффектов, кроме нескольких жалоб на скуку, — тон зрелой кобылы напомнил мне мамин, когда та говорила «доверься мне».
— Вы испытывали их на животных и взрослых. А здесь дети, Флаттершай. Три месяца заточения в собственном теле может быть терпимо для взрослого, который понимает, что происходит, но что насчёт ребёнка? Дети хотят и бегать, играть, и общаться. Нельзя просто взять и запереть их на целые недели. Это жестоко, Флаттершай!
Флаттершай заговорила мягким тихим голосом:
— Ты считаешь, я должна позволить детям умереть, имея при этом средство сохранить им жизнь до тех пор, пока мы не сможем их вылечить?
Тут я поняла, что спор Черили проигран.
Черили, замолчала ненадолго, а затем простонала:
— Нет… но… Флаттершай…
— Скажи, что я должна позволить детям умереть, и я прекращу использование капсул и начну цикл долгосрочного тестирования. Минимум год, — сказала Флаттершай тем же спокойным, рассудительным голосом. Нужно было иметь поистине каменное сердце, чтобы такое сказать.
— Флаттершай, я не хочу чтобы умер хоть один жеребёнок или кобылка. Ты прекрасно это знаешь. Но я знаю детей, и я знаю, что это не решение.
— Я тоже знаю детей…
— Нет, Флаттершай. Ты любишь детей, но ты их не знаешь. У тебя их даже не было никогда… — Черили запнулась, услышав лёгкий вздох Рэдхарт. Повисло неловкое молчание. — … Я сожалею.
Флаттершай закрыла глаза, словно борясь с болью внутри себя. Черили выглядела напуганной собственными словами, но сказанного было не вернуть.
Снова молчание. Затем Флаттершай тихо сказала:
— Я тоже. Извини, Черили, но я не могу откладывать использование того, что может помочь.
Она поднялась.
— Прошу прощения.
— Проклятье… зачем я это сказала? — спросила Черили, всхлипывая. Я вновь увидела тень былой дружбы между Черили и Рэдхарт, когда последняя отошла, взяла коробку салфеток и протянула другой кобыле. Та взяла её и высморкалась.
— Не переживай, Черили. Мы же не оставляем детей совсем одних. С ними постоянно будет общаться персонал, я, их семьи и учителя. Их не бросят, — заверила её Рэдхарт. — Большую часть времени они даже не будут в сознании. Мы можем давать им успокоительное, и они будут спать и видеть сладкие сны, до тех пор, когда их можно будет разбудить. Прелестные маленькие сони.
— Вот этого я и боюсь. Дети не остаются детьми навсегда. Они всегда становятся чем-то другим, — сказав это, пурпурная кобылка встала и вышла из комнаты.
Рэдхарт покачала головой.
— Сожалею, что тебе пришлось это наблюдать.
Белая кобылка убрала салфетки и посмотрела на меня.
— Она учительница, и хорошая. Думаю, она была бы счастливее, если бы оставалась учительницей, а не занималась школами в министерстве.
Гранат кивнула.
— Я ценю её озабоченность. И я рада, что она не нашла отчёт о постепенном развитии у субъектов привыкания к успокоительному. Хотя, двадцать лет — достаточно долгий срок. Мы же не собираемся столетиями держать их в стазисе.
— Всё же она была права насчёт того, что существует некоторая путаница относительно используемых заклинаний. Кое-кто из медицинского персонала выражает обеспокоенность. Существует докладная Министерства Стиля об этих заклинаниях, но она не может быть верной.
— О, я уверена, что это просто какая-то ошибка, Рэдхарт. Порой мы не можем с уверенностью сказать, что там создают в Министерстве Технологии, и что там исходит от Министерства Магии. Мы просто делаем всё, что от нас зависит. И, тем не менее, мы счастливы видеть, подвижки Министерства Мира с этим комплексом. Я постараюсь раздобыть для тебя больше информации по делу.
— Спасибо, Гранат. Я ценю это.
— Не стоит беспокойства. И ещё, должна предупредить, что представители Робронко прибудут, чтобы подключить обслуживающих роботов к мэйнфрейму. Как только их управляющая система возьмёт ботов под контроль, вашим медсёстрам больше не нужно будет заботиться о поддержании порядка.
Я вернулась в своё тело и сразу же закричала от боли, пронзившей меня от самой промежности до грудной клетки. Я лежала на операционном столе и билась ногами об ограничители. Надо мной на белом кронштейне был подвешен паукоподобный робот. Маленькие ножницы медленно клацали, вскрывая мой живот, в то время как я, крича от боли, боролась с ограничителями.
— Ебаные ублюдки! — прошипела я сквозь сжатые зубы, когда слюна потекла вниз по моему подбородку.
— Плохая пони, сквернословящая пони. Она сказала плохие слова! — нечленораздельно говорили уродцы вокруг меня со сшитой из лоскутов шкуркой, пока ножницы продолжали клацать. — Ей нужно обо всем подумать. Её нужно наказать. Плохая пони!
А дети продолжали спать.
По всему периметру комнаты стояли капсулы с внутренней обивкой и смотровыми окошками. Мое положение позволило насчитать порядка сорока таких штук. И во всех капсулах были жеребята. У одних не хватало ног и глаз; другие выглядели так, будто их сожгли, а то и хуже. Были среди них и нетронутые, так что мне лишь оставалось гадать страдали ли они от каких-либо внутренних повреждений или же были больны. Все жеребята лежали неподвижно и могли с тем же успехом уже быть мертвыми. Каждая капсула имела маленький экранчик с какой-то абракадаброй вместо надписей, понять которую мой скудный мозг был не в состоянии. Все кабели вели к цилиндрическому выступу, увешенному целой кучей терминалов. А из самого выступа шёл всего один толстый кабель, уходящий в пол. Почерневшие места на проводе толщиной с копыто, указывали на то, что его неоднократно латали.