Кобыла-охранница (ЛП) - Somber 29 стр.

Я пыталась не кричать, но сдерживаться я уже просто не могла. Тем не менее, это помогало сконцентрироваться.

— Чего вам надо?! — завопила я, полностью фокусируя мою магию на ножницах и отталкивая руку подальше от себя, тем самым останавливая дальнейшие увеличение уже, как минимум, тридцатисантиметрового разреза!

— Маму! Играть! Умереть! Жить! Плакать! Обняться! Крови! Маму! Радости! Печеньку! Трахнуться! Папу! Мучить! Кожу! Маму! Игрушки! Куклу! Пёсика! День Варенья! Наружу! Домой! Умереть! Убить! Костюм! Спать! Калечить! Наружу! Играть! Умереть! — начали монотонно твердить роботы вокруг меня.

«Мы же не собираемся столетиями держать их в стазисе.» Так сказала Гранат. А что, если их всё-таки оставили? За сколько лет у них выработался иммунитет к успокоительным? Как долго после этого горстка выживших могла поддерживать детей? Как быстро они сошли с ума и захотели ещё более кровавых и жестоких игр?

Кто-то, наверное, Рэдхарт, порвал связь между ремонтными ботами и главным мэйнфреймом. Они сидели тут одни, совершенно замкнутые. Они не могли спать. Не могли даже покончить с собой. Потом сюда прибыл Анклав и восстановил связь. Дети продолжили свои игры, отточенные десятилетиями заточения наедине с самими собой.

И мне предстояло стать следующей. Я толкнула медицинского робота телекинезом, сжав зубы так сильно, что послышался хруст. Этого не хватило. Трёхпалая рука зашла в меня и вытащила серовато-розовые кишки наружу, как будто толстую лапшу. Я не закричала. Я чуть не задохнулась из-за рвотного позыва, который ощутила, наблюдая, как мои кишки дюйм за дюймом выходят наружу.

Тут я услышала резкий скрежет с потолка, и вентиляционная решётка с лязгом упала на пол. Глори высунула свою голову из шахты, сжимая в зубах свой лучевой пистолет. Сейчас я была ей рада даже больше, чем если бы сюда вошёл Сплендид прямиком из горячего душа.

— Плохие. Плохие. Плохие пони. Плохие, — скандировали роботы.

Механическая рука отпустила мои внутренности и направилась к открывшейся решётке. Глори взмыла в воздух, пытаясь закрутить руку, кружа надо мной. Все взгляды были направленны на неё. Все, кроме одного. Маленькая синяя фигура П-21 проскользнула в комнату. Он стал осторожно продвигаться к терминалу: в одиночку Глори бы не справилась.

Я приподняла голову и посмотрела на ремни, удерживающие мои конечности. От боли потемнело в глазах, и я не могла видеть дальше полуметра. Охватив магией петли, удерживающие мои копыта, я открыла сперва первую, потом вторую, третью, и, наконец, освободила себя. В этот момент противные робопони рванули вперёд. Я села и заметила свой дробовик, заряженный разрывными патронами.

Я левитировала к себе пушку и медленно скатилась со стола. Тут мне стал совершенно очевиден один очень неприятный факт: я могла либо удерживать свой дробовик, либо удерживать свои кишки внутри, а так как сейчас я держала дробовик, то горячая, влажная масса вывалилась из меня, вызвав желание застрелится на месте. До моей цели было не больше шести метров, но это были самые длинные метры в моей жизни.

П-21 отчаянно стучал копытами по клавиатуре. Глори отчаянно уворачивалась от клешней роботов. Я отчаянно пыталась подняться на ноги. Если бы эти твари догадались, что я собираюсь сделать, они бы легко меня остановили. Я думаю, они просто ликовали, наблюдая, за моими попытками отбиваться. Может, они думали, что я хочу помочь П-21? Вместо этого я, пошатываясь, направилась туда, где из машины выходил кабель. Внезапно мой кишечник натянулся, и я чуть не отрубилась снова.

— Не могли бы вы сойти с моих внутренностей? — прохрипела я.

Кабель был толстым. Даже с разрывными боеприпасами мне не хватило бы тех патронов, что были в барабане, чтобы перерубить его. Но я могла обойтись только одним. Я оглянулась и посмотрела на своих отвратительных зрителей.

— Время игр закончено! — я вытащила барабан и пнула его под кабель. В патроннике ещё оставался один заряд. Прижав ствол к барабану, я нажала на курок.

Взрыв был не таким сильным, как от гранаты, но он справился со своей задачей. Кабель снова был разорван, а меня осыпало шрапнелью. С мягким гулом клешня, гоняющаяся за Глори замерла. Остальные твари застыли на месте. Перед глазами побежали зигзагообразные линии и я провалилась в темноту.

Хе, бешеные детки.

Я чувствовала себя довольно неплохо, когда пришла в себя. Можно даже сказать, замечательно. Открыв глаза, я первым делом осмотрела своё тело. Остался лишь уродливый красный шрам, но и тот заживал прямо на глазах. В стол, на котором я лежала, был встроен странный талисман, который окутывал всю меня мягким розовым свечением. Похоже, что это был какой-то тип регенерирующей магии, который срастил моё разорванное тело воедино.

— Ох, ты очнулась. Хорошо, — сказала сидящая за столом Глори.

Пегаска выглядела очень уставшей. Ей явно не помешали бы несколько суток сна и несколько лет лечебной терапии. И, может быть, мы сможем достать и то, и другое.

— Ох, ты жива. Хорошо, — отозвалась я, на что получила маленькую улыбку в ответ. Затем, посмотрев на яйцеобразный талисман, произнесла: — Пожалуйста, скажи, что тут есть ещё подобные штуки.

— Тут есть ещё подобные штуки, — мягко ответила пегаска.

— Ох, слава Богиням… — начала было я, но осеклась, увидев, что Глори смотрит куда-то в сторону. — Тут ведь нет больше таких талисманов, верно?

— Ты сказала мне, чтобы я сказала тебе…

Пегаска не закончила, потому что я прервала её, заключив в объятиях.

— Я думала, что ты мертва, что они убили тебя, — произнесла я, крепко обнимая кобылку. — Как тебе удалось выбраться?

— Красная лампочка, — тихо ответила она с лёгкой дрожью в голосе. — Она всё горела и горела. Я решила, что все они по ту сторону двери и слишком увлечены попытками поймать тебя. Прямо над моей головой проходила вентиляция, и я просто залезла в неё. Они назвали меня жуликом. А потом я просто следовала за криками и выстрелами.

Рана на моём животе окончательно затянулась. Тут мои глаза широко распахнулись.

— Скорее! Позови П-21 сюда! Мы сможем вылечить его…

Раздалось небольшое жужжание, и розовое сияние мгновенно исчезло.

— …Чёрт.

— Талисман может вылечить только одного пациента, — произнёс появившийся в дверном проёме П-21.

— Я хотела вылечить твою ногу, — тихо пробормотала я.

— Зачем? Ты её не ломала.

Вздохнув, я слезла с койки и посмотрела на использованный талисман.

— Я подумала, что если вылечу твою ногу, то перестану напоминать тебе о Стойле, и тогда, возможно, мы станем друзьями.

Подняв бровь и улыбнувшись, жеребец покачал головой.

— Тебе приходило в голову, что ты тут не причём, Блекджек?

Я лишь глупо моргнула в ответ, а он, вздохнув, продолжил:

— Думаю, что нет. Пойдём. Нам нужно разобраться ещё кое с чем.

Мы вернулись в комнату управления. Я постаралась не смотреть на сушащуюся требуху, развешенную по углам комнаты. Наконец, П-21 остановился напротив большого центрального терминала.

— Нет, нет, нет… чёрт нет! Чёрт! — закричала я, глядя на капсулы вокруг меня, на каждой из которых виднелись ярко-красные зигзаги приборных показаний. Моё воображение мгновенно нарисовало картину кричащих жеребят, которые вновь оказались замурованными. Я повернулась к П-21. — Я не собираюсь убивать сорок детей! Ты что, выжил из ума?

— Нет, — ответил он, глядя на терминал. — У нас два варианта: либо мы оставляем их лежать в стазисе, либо отключаем питание, и они умирают.

— Разбуди их! Посмотрим, безумны ли они.

«Я смогу убить безумных жеребят… наверное. О Богини, неужели я только что подумала об этом?»

— Мы не можем, Блекджек, — мягко произнесла Монин Глори. — Эти жеребята умирали, когда их положили в капсулы. Они и сейчас умирают. И судя по записям, некоторые из них смогут прожить в таком состоянии ещё не один день. Если мы просто… оставим их, то… может быть… Я не знаю. Может быть когда-нибудь Анклав сможет что-то сделать, чтобы помочь им.

П-21 покачал головой, глядя в глаза пегаске.

— Анклав потерял здесь свой медико-биологический отряд. А эти дети были заперты здесь больше двух сотен лет. И ты хочешь просто уйти, оставив их в этих капсулах, надеясь, что когда-нибудь к ним придёт кто-то, кто будет в состоянии помочь? — вздохнул он. — Я говорю тебе: это хреновая идея.

— Почему ты спрашиваешь меня? — тихо спросила я, глядя на жеребца.

— Потому что тут нет правильного выбора. Потому что она права. Потому что я прав. Неважно, что мы выберем, они в любом случае будут испытывать страдания, — со вздохом ответил П-21.

«И ты тут главная», — читалось в его взгляде.

Нет. Чёрт возьми, нет! Положите меня назад, на этот стол, и вновь вырвите мои внутренности, но не заставляйте меня делать этот выбор. Я медленно обвела взглядом окружавшие меня стазис-капсулы.

— Я не могу… я не… — простонала я, зажмурившись.

Мне очень хотелось вновь погрузиться в шар памяти, где никто из них не смотрел бы на меня. Я ещё раз оглядела капсулы. Здесь нет правильного выбора, результат в любом случае будет плачевным. Я подумала о том, чтобы открыть крышки, но вдруг это приведёт к отключению капсул? Тогда, может, наоборот? Чёрт меня подери! Чёрт подери…

Я повернулась к терминалу. «Да», затем «Ввод». Вентиляторы начали замолкать один за другим. Понимая, что мне никогда не будет прощения за это, я сглотнула и тихонько запела:

— Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.

Я запнулась, но Глори подхватила за мной:

— Поздно за окном, прошёл день не напрасно. Поздно за окном, увидишь сон прекрасный.

Похоже, что ей сейчас было не лучше, чем мне. Единственным источником освещения в комнате теперь были красные зигзагообразные линии на мониторах капсул, которые отображали жизненные показатели жеребят. Постепенно эти зигзаги становились всё менее и менее ломанными, и так до тех пор, пока все они не превратились в абсолютно прямые линии.

П-21 удивил и меня, и Глори, когда вдруг открыл рот и тихонько запел:

— Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.

С этими словами жеребец наклонив голову, опустился на пол рядом со мной. Одна за другой, красные линии исчезали с экранов.

Чтоб меня. Чтоб меня. Чтоб меня…

Рэдхарт прокралась в камеру хранения, в которой находились восстанавливающие талисманы. Прежде чем она прервала соединение, с неё содрали больше половины шкурки. Зачем она пробралась сюда? Чтобы спасти себя? Чтобы защитить талисманы и прочие экспериментальные медикаменты? Разве это так важно? Если бы там были хоть какие-то лекарства, способные исцелить жеребят, то, я не сомневаюсь, Рэдхарт использовала бы их. Сейчас она лежала, свернувшись калачиком, прикрытая окровавленным разорванным лабораторным халатом. Её тело мумифицировалось, лёжа в запертой камере хранения.

Я заметила, что она прижимала что-то к себе, старательно защищая это передними копытами. После того, что я сделала, обокрасть мёртвого для меня было не сложнее, чем покрыть глазурью торт. К собственному удивлению, я смогла с лёгкостью вытащить этот предмет из объятий Рэдхарт.

Это была статуэтка Флаттершай. Её глубокие синие глаза смотрели прямо на меня, а у ног пегаски сидел недовольный белый кролик. Так нежно. Так всепрощающе. Надпись на дощечке в основании гласила: «Будь Милым». Она склонила голову так, как будто понимала, что мне очень нужно было поговорить с ней.

— Прости. Я пыталась. Пыталась поступать лучше… Пыталась помочь… — медленно я провела статуэткой по своей груди, а затем упала на пол, разразившись рыданиями, как жеребёнок. — Мне так жаль.

Лёжа в одиночестве на холодном полу камеры хранения, я вдруг поняла, зачем сюда пришла Рэдхарт: Чтобы попросить прощения, которого ей не суждено было получить.

Глава 7

Цены

Я — убийца.

Первым пони, которого я убила был единорог, отправленный на списание. Это произошло ещё задолго до того, как я получила свою кьютимарку. Мне приказали сообщить ему, что теперь он — Е-21 и попросить его прибыть в центр охраны. Тогда я ещё не понимала что же это всё означает, и поэтому просто приятно провела время, разыскивая жеребца. Сперва я зашла в столовую за зелёным гелевым коктейлем, затем покрутилась вокруг Миднайт, в надежде выудить её расписание. Я даже успела вздремнуть, лёжа на гудящем опреснительном конденсаторе, прежде, чем нашла его. Увидев меня, жеребец лишь грустно улыбнулся, и поплёлся следом.

Я помню его красно-белую полосатую гриву, похожую на «леденец» из старых, довоенных книг, помню его смех, помню как печальны были его глаза, когда он шёл позади меня. Мама прочитала ему официальное заявление, а я нанесла последнюю точку на случкометке. Мы с Мамой стояли рядом, пока мед-пони вводили ему инъекцию из медицинского пистолета. Он прикрыл свои глаза, сделал свой последний вздох. И всё. Я могла бы представить себе, что он спит, если бы не знала, что он уже никогда не проснётся.

Понимаю, это звучит как оправдание, но я делала то, что мне говорили. Мы просто следовали приказам Смотрительницы. У нас не было выбора. Мы ничего не могли изменить. Нам нужно было предотвратить Происшествие. Прежде я никогда не задумывалась обо всем этом. Это было мирным способом решения проблемы, актом милосердия. Я не знала ничего лучше.

Конские яблоки. Я убила его, потому что никогда не задавалась вопросом: правильно это или нет? Точно так же я убила ещё четверых самцов, и должна была убить П-21, но Смотрительница впустила Деуса.

Первый пони, которого я убила собственным рогом, был рейдером. Это была полная неожиданность. У неё был дробовик, и она почти воспользовалась им. Она убила других пони в Стойле, одного прямо перед моими глазами, и убила бы ещё. Опять оправдания. Это была самозащита, защита Миднайт и всего Стойла. У меня не было других вариантов, не было времени разбираться.

Рейдеры. Вначале, я не особо думала о них. Это убогие маньяки, психопаты или пони, погрязшие во тьме. Убивать их — насущная необходимость. Мой ПипБак давал один ответ на все, даже самые сложные моральные вопросы: с жёлтым будь добрей, красного убей. Когда я в следующий раз с ними столкнулась, я убила многих. Потом пощадила одну, по той простой причине, что её метка на ПипБаке сменила цвет с красного на жёлтый. Внезапно, она больше не рейдер. Внезапно, она могла пойти куда захочет. Меня даже рассмешило её бегство.

Я заслуживала того, чтобы получить пулю в спину.

Скудл — следующая пони, которую я убила. Её жуткая смерть стала первым потрясением для меня. До этого, я представляла из себя просто более эффективную убийцу, чем обезумевшие и больные рейдеры. Я не слышала её… нет, это неправда. Слышала, но не придала этому значения, ведь была пупом земли. Я могла бы бросить вызов всему, что подбросит мне Пустошь. Мне казалось, что после сорока восьми часов на поверхности мне было известно о Пустоши больше, чем жеребёнку, который, пытаясь выжить, провёл на ней всю свою жизнь. Я ошиблась. И эта ошибка стоила чей-то жизни. Тем не менее, мне хватило «удачи» на то, чтобы из-за моей гордыни, самоуверенности и глупости умерла не я, а другой пони.