– Мы здоровы! Не стрелять! – снова заорал Рамси, медленно поднимая руки и изо всех сил напрягая глотку. – Не стрелять!
– Кто это? – спросил Джон, вставая так, чтобы прикрыть Рамси спину; его руки были заняты винтовкой, из которой он сухо расстреливал живо отозвавшихся на крики упырей, и поднять их он никак не мог.
– Армейские, – отмахнулся Рамси. Он внимательно ждал реакции бойцов, понимая, что пистолет достать уже не успеет, а если бы и успел – что толку, их всех перестреляли бы мгновенно. Но через секунду ветер донес до него сильный женский голос:
– Кто вы такие?
– Не армия, не вольные и не мародеры! – быстро ответил Рамси. – Просто парни, которые хотят пройти мимо и выбраться отсюда! Нам ничего здесь не нужно, и мы все здоровы!
– Подожди, они разве не должны быть за нас? – тут же обеспокоенно вмешался Джон.
– Если у них не приказ зачистить территорию от потенциально зараженных гражданских в том числе. Но, может, нам повезет, – дернул плечом Рамси, не без удовольствия опуская руки и принимая на выставленный нож все-таки добежавшего до него через выстрелы маленького верткого упыренка, перебрасывая его под пули вольных. Женщина пока перекинулась несколькими неслышными репликами с кем-то из своего отряда.
– Хорошо! Опустите оружие и идите! – наконец ответила она.
– Я бы и рад, дорогуша! – Рамси ответил ядовито, перерезая глотку второму упырю, ловко разворачивая его, схватив за торчавшие пучком остатки волос, и спиливая голову до конца. – Но безоружными мы и десятка метров не пройдем! – он откинул пытавшееся схватить его тело коленом и вернул взгляд к женщине. Один из бойцов, сутулый, в серой матовой броне на руках и ногах, теперь стоял рядом с ней, покачиваясь и смотря прямо на них. Рамси почудилось что-то неестественное, скованное в его покачивании, и он сощурился, приглядываясь.
– Блядь, – невольно сорвалось у него.
– Что? – одним напряжением в голосе Джона можно было резать упырей на ломти не хуже натянутой лески.
– Каменный человек, – с не меньшим напряжением ответил Рамси, машинально и почти незаметно передвинув левую руку ближе к кобуре, когда после короткого разговора с женщиной этот человек двинулся в их сторону, – новый проект, этого года. Блядские неубиваемые камикадзе, зараженные чем-то вроде серой хвори.
– Серой хвори? Что? – Джон очевидно не понял, для него, как и для остальных, серая хворь была какой-то древней чумой из учебника истории. Хотя, конечно, он видел маленькую Ширен, оставленную отцом в их институте; та пережила хворь в младенчестве и была изуродована пятнами на щеке и шее, но это было уникальным случаем, в эпоху прогресса и развития медицины возможным разве что в семье предельно ретроградной Селисы Флорент, добровольно отказавшейся от вакцинации дочери. Джон считал это абсолютной ересью, но, так или иначе, в его глазах серая хворь оставалась убивающей эпидемической болезнью, требующей немедленных карантина и лечения, но никак не контролируемым в военных лабораториях инфекционным процессом с потрясающими результатами. Рамси некогда было объяснять разницу.
– Я сам делал образцы для них, я знаю, – отрезал он, затыкая Джона. – И ебаное пекло, дай боги, чтобы оно шло сюда помочь нам.
Человек – если переживших эту серую хворь еще можно было в полной мере звать людьми – тем временем уже легко перемахнул ограждение, и тот вольный, что стоял ближе всех к смотровой площадке, рефлекторно шагнул назад, оборачиваясь.
– Эй, что происходит? – хрипло крикнул он, но Рамси только махнул рукой.
– Не шевелись и не трогай его! – ему не хотелось спровоцировать эту тварь никаким резким движением – и подцепить заразу тоже, – но женщина, чьего лица он так и не видел, вдруг громко и звучно рассмеялась на эти слова.
– Все в порядке! – крикнула она неожиданно задорно. – Все, кроме того, кто говорил, могут идти сюда! Мы прикроем, а когда зачистим все здесь – сможете отправиться дальше! Сегодня у вас счастливый день, парни!
– Кроме того, кто… – непонимающе начал Джон, когда тварь, с силой оттолкнувшись крепкой каменной ногой, перешла на бег, а тот, первый, вольный машинально открыл огонь.
– Не стрелять! – женщина тут же осадила одного из своих людей, наверняка уже почти спустившего курок. – Смотри!
В повисшей тишине какого-то общего ступора пули горячо и сухо застучали по покрытой тонкими трещинами серой коже, а через несколько секунд тварь походя отшвырнула стрелявшего в снег. Части пальцев у нее не было, вместо них каменные руки венчали длинные металлические когти, и Рамси увидел брызнувшую кровь из груди вольного. Рамси увидел распахнутый дыханием рот со стальными зубами и мертвый взгляд еще молодых, но уже выцветших глаз, вперившийся в него и только в него. Всего несколько месяцев назад эта тварь носила за ним вещи и скулила, когда Рамси поглаживал пульт от ее ошейника. Перед тем, как Джон Сноу открыл огонь, Рамси успел пожалеть, что не зажал кнопку на пульте намертво чем-нибудь тяжелым, когда все это началось.
Пули все еще только скользили по каменной коже, но Джон почему-то не переставал стрелять, а вслед за ним это принялись делать и вольные, торопливо отступая назад, разбегаясь в стороны и заставляя тварь замедлиться хоть чуть-чуть, прикрывая рукой единственно уязвимое еще, не до конца тронутое хворью лицо под прозрачным щитком. Для Рамси, так и не доставшего пистолет, это значило только то, что все они тоже будут мертвы сразу после него, не больше, чем через минуту. Рамси должен был что-то сделать. Посреди огромного заледеневшего леса, полного упырей, он один мог что-то сделать с этой тварью.
И Рамси закричал.
– Стоять! – его голос не дрожал; освобожденный ото всех поверхностных эмоций, он был только твердым голосом собачника, отдающего команду. Смотря ровно в глаза вонючей твари, Рамси больше не считал утекавших торопливо секунд и оставшихся метров между собой и ней. Все звуки, чужие движения, все возможные единицы измерения резко поглотил зимний туман, припорошил снег, и не существовало больше ни дававшего приказ сильнее рассредоточиться Джона Сноу, ни единого упыря, ни нацеленного оружия, не существовало холода, страха, адреналина, желания выжить и смеявшейся женщины. Только сам Рамси и его голос. – Стоять!
И тварь сбилась с бега, запнулась, нерешительно остановилась, рефлекторной привычкой опуская взгляд на отдающий команды толстый красный рот. И это были их секунды, между сейчас и тем, как она наберет прошлую скорость.
– Бежим! – резко срываясь с места, Рамси бросился в сторону все еще вяло бродивших на дальнем краю поляны упырей. Если быстро пробежать мимо, они точно прицепятся хвостом и задержат того, кого он раньше смешливо звал Вонючкой. Потому что сам Рамси лучше отрубит себе прокушенную руку или ногу, чем сдохнет в схватке с серой тварью. С этой серой тварью.
– Врассыпную! Бегом! – Джон под все-таки открытым запоздало армейским огнем не отставал. Но если Рамси было плевать на преданно следовавших за ним вольных, и каждый из них, умирая, продлевал его жизнь на секунды, то Джон, видимо, решил дать им хоть какой-то шанс. Но Рамси и не подумал разозлиться на него за это. Тупо злиться на то, что все равно произошло бы. Тем более, что сам Джон остался с ним. На него ведь никогда не распространялись никакие правила, даже те, которые выдумал он.
Цепкие упыри, хрусткий наст, крики, вернувшаяся боль в груди, ледяной воздух хлестал рот, лицо ожогами. Кусок лямки остался в черных ногтях, пуля черкнула по рукаву, выдрав подкладку наружу, сухая голова прокатилась под ноги, чуть не споткнулся. Снова лес, ветки царапали лицо, толстые сосны закрывали спину, снег глубже, хуже болота тянул вниз, сапоги намертво вязли. Минута за минутой, считай – не считай, а все не хватит; воздух лизал губы только поверху уже, и все жестче сводило мышцы, с каждым шагом, с каждой сломанной веткой. Силы выходили, как в липучем кошмаре, тяжелая одежда сковала руки, ноги путались, от рюкзака плечи горели болью. Так жарко.
Снова вывалившемуся на длинную прогалину Рамси бежать было уже невыносимо, но он хватанул еще воздуха, скоро продираясь через снег. Хотя чуток отставшему Джону наверняка было хуже, он мало того, что был меньше и легче, так тащил на себе еще и винтовку. Его тяжелое, частое дыхание за спиной Рамси считывал уже автоматически, как часть себя, а вот тварь перестал слышать с тех пор, как они углубились в заснеженный бурелом. Но каменные люди – и конкретно этот каменный человек – не из тех, кто запросто бросит свою жертву. Освобожденные от излишней брони, нечувствительные конечности позволяли двигаться свободно, не уставая, каменная корка избавляла от холода, а втравленная насильно – если бы ты только знал, как это обернется против тебя – поверх остальных, даже первичных, потребность выполнить поставленную цель заставляла преследовать жертву до последнего. Но Джон ничего не знал об этом и очевидно очень устал, постепенно начиная отставать все сильнее.
– Я больше никого не слышу, – тихий тон давался ему с трудом, и он задыхался, понижая голос. – Остановимся?
– Заткнись и беги, – отрезал на ходу Рамси.
Джон ничего не ответил, но продолжил бежать, хотя и задышал еще тяжелее. Рамси это не интересовало. Его интересовало то, что сплошные деревья сменились сухим, колючим кустарником, выцарапававшим глаза и хлестко дравшим кожу на щеках, а потом снова – густым лесом. Его интересовал очередной просвет, может быть, безнадежно ведший к обрывистому уступу, но, может, и к дороге или какому-нибудь зданию, к возможности хоть на минуту укрыться и отдышаться или хотя бы легче бежать.
Рваный вздох и тяжелый звук падения Рамси услышал за метр или два до края леса, притормаживая и оборачиваясь. Он даже не сразу разглядел упавшего Джона среди инистой черноты деревьев – из глубокого сугроба торчал только верх его рюкзака. А в следующую секунду сапоги Рамси неожиданно заскользили по скрытому под снегом льду, и он не удержался, в неуклюжем полуразвороте шлепаясь на живот и по инерции скользя дальше. Мгновенной реакцией воткнутый с размаху нож только прорезал наст – и Рамси грузно полетел вниз, через мгновение больно падая на лед замерзшей речки. Слава богам, тот оказался достаточно крепким, чтобы выдержать его вес. Не слава богам, кажется, Рамси подвернул ногу. По крайней мере, в лодыжке резко вспыхнула боль при попытке подняться, и Рамси сцепил зубы, пусто оглядываясь.
Речка выглядела довольно протяженной, с обеих сторон запертая густым лесом, она терялась поворотами где-то между деревьев. Обледеневший берег нависал над ней, особенно в том месте, где упал Рамси. И, наскоро обдумав, он счел это неплохой возможностью в своем положении. Зимой ведь тварь так и так сможет выследить их по снегу. Может, и лучше было бы выждать в таком укрытии, с одной только открытой стороной, разрядив весь магазин ей в лицо, как только она свесится с берега или соскользнет с него вниз ровно перед тобой.
Рамси окончательно утвердился в своем решении и уже прибрал нож, собираясь ползти к берегу, когда Джон, шумно охнув, пролетел прямо над ним, шлепаясь на спину и скользя дальше по льду. Но в этот раз Рамси успел схватить его за широкую лямку рюкзака, подтягивая к себе. Впрочем, Джон этому почему-то не обрадовался, живо выворачиваясь, скользя ногами и отстегивая рюкзак, и Рамси перехватил его за капюшон. За что сразу получил кулаком в лицо, чуть не разжав руку.
Джон бил его вслепую – его очки все-таки запотели, и по краям на них после падения налип снег, – и пришлось, прихватив и рюкзак тоже, рвануть его на себя сильнее, чуток придушивая воротом. И насильно затащить под берег, кое-как справляясь с обеими занятыми руками и подвернутой лодыжкой, уворачиваясь еще от мешавшей винтовки и сильных ударов ногами. Рамси мысленно поблагодарил себя за каждый вечер, проведенный в тренажерном зале, уже под берегом наваливаясь на Джона, вдавливая его в снег всем весом и пытаясь перехватить руки. Но Джон все пыхтел, яростно изворачиваясь, и уперся перчаткой Рамси в лицо, с силой откидывая его голову назад. Уже довольно разъярившись, Рамси не без труда вывернулся из-под залепившей лицо руки, отбрасывая ее, и наконец попросту дернул очки Джона наверх. Глаза его были блестящими от холода, живыми и потемневшими, и он повращал ими, вроде успокоившись и перестав вырываться. А потом, кажется, захотел что-то сказать, наверняка извиниться, но Рамси как будто услышал хруст веток вблизи и живо зажал ему рот.
Быстро достать пистолет, не меняя положения – больно да и времени не было, – слишком громко снять с предохранителя и взвести курок. Рамси прищурился, почти перестав дышать и наблюдая только за белоснежной поверхностью реки, испещренной следами их короткой борьбы, ожидая любого движения. Он уже параноидально принимал все звуки леса за шаги твари, но тщательно отсчитываемая минута шла за минутой, и наконец Рамси все-таки опустил пистолет, бесшумно вздохнув. И вернул взгляд к Джону, чье дыхание все это время мерно горячило ладонь даже через балаклаву и перчатку. Кровь по нему хорошо циркулировала, и, несмотря на мороз, он был ужасно разгоряченным – ну это от бега, ясное дело, – до здорового румянца, и рот у него наверняка весь был красным. С таким телом хорошо работать, мельком не мог не подумать Рамси. Наживую, конечно, не насмерть. Насмерть только кровью пачкаться, а наживую, хоть кровопотеря и будет сильнее, объект будет больше расположен к обучению. Рамси любил, когда у его объектов хорошо шла кровь, когда румянец полз по телу, когда слизистые набухали и зрачки расширялись. Как у Джона сейчас.
Рамси медленно убрал руку от его рта, смотря спокойно и даже как-то умиротворенно. Джон вдруг напомнил ему Иву, с ее мальчишеским лицом, черными волосами, вившимися от крови, и особенным румянцем, ярко-розовым и неровным, словно брызги краски. Она была гордой, дикой и красивой, эта Ива, такой красивой, что Рамси даже захотел раз поцеловать ее. Она укусила его, само собой. И если бы он не ударил ее в ухо, то она наверняка бы выгрызла ему кусок языка. Конечно, за это ему пришлось выбить ей еще несколько передних зубов, не вырвать, но тоже выбить кулаком, так, чтобы остались шатающиеся обломки. Но он уважал ее нежелание и не целовал ее никогда больше. Даже тогда, когда ослепил ее, крепко оседлав и зафиксировав голову за подбородок, даже когда она еще пыталась укусить его беззубым ртом и пиналась жесткими пятками, оставляя синяки на голенях, даже когда он учил ее ориентироваться без зрения, и она сама начала держаться за его руку, дергая своим круглым носом между пустых глазниц, даже когда она по его приказу убивала бойцовых собак голыми руками, пила их кровь из его ладоней и за каждую ошибку в бою получала почти ласковый щелчок в пустое, распухшее веко. Это было хорошее время, и сейчас Рамси вспомнил, подумал о нем – и о том, что если бы тысяча моментов сложилась иначе, он вполне мог бы поддевать ножом правый, такой блестящий и такой живой, глаз Джона, а не Ивы. Мог бы следить за его уворачивавшимся зрачком и чувствовать горячее дыхание на запястье, почувствовать смешавшийся со слюной крик на своем лице, когда край лезвия ловко войдет под веко. Рамси мог бы пройти весь этот – или любой другой – путь с Джоном и его телом. Интересно, как сильно кусался бы Джон, если бы он вздумал поцеловать его? Размышляя об этом, Рамси решил, что ему все-таки стоило остановиться еще на рассуждениях о кровопотере. Ну или, по крайней мере, до того, как у него крепко встал от всех этих мыслей.
Если бы Рамси смотрел какой-нибудь драматический боевик про бравых солдат, Зиму и упырей, он бы определенно клевал носом всю нудную патриотическую часть, но обязательно громко заржал на первой же неуместной шутке про внезапный стояк. И, в принципе, ничто не мешало ему и сейчас это сделать. Кроме того, что он все еще не мог быть уверен, что тварь действительно бросила преследовать их. Поэтому он только сдержал неприятный смешок, продолжая изучать глаза Джона и думая, насколько плотно тот ощущает твердый член, прижатый к его животу.