Хороший, плохой, Рамси - Motierre 5 стр.


Джон продолжает молчать. А потом тихо шуршит застежка кобуры. Джон шагает вперед и осторожно забирает ремень из мигом разжавшихся пальцев, и очень сложно рефлекторно не напрячь спину в ожидании того, что сейчас он просто с размаху хлестнет по ней. Но нет, проходит, наверное, минута или две перед тем, как Рамси слышит тихий скрип кожи в руках. И такое же тихое звяканье пряжки.

– Ты знаешь, что я хотел сделать… хочу сделать с этим ремнем? – едва слышно говорит Джон, и, кажется, Рамси чувствует кожей его дыхание.

Джон берет его сведенные руки – касание чужих пальцев такое теплое, такое непривычное после двух месяцев отсутствия какого-либо физического контакта – и продевает в петлю. Пальцы Рамси расслаблены, и, когда Джон так близко, он нечаянно задевает его пах. Еще теплее. Джон сразу отстраняется, но Рамси четко чувствует этот момент – как когда они понимают, что не получится открыть дверь, как когда они понимают, что нет, воздуха не хватит, как когда тело Джона Сноу становится таким открытым. У всех свои уязвимые области, и Рамси не пытается пронять Джона мудреными разговорами – тот и сам хорош в этом, подбрасывай ему мысли, но не дави – или ласково нажать тут и там на болезненные чувственные точки – здесь все слишком хорошо прикрыто пока, просто дай ему злиться, не дави. Но тело остается телом, и Рамси легко считывает детали. Судя по тому, что он видел, Джон уже был хорошо так возбужден и почти довел себя своей шершавой ладонью. Судя по тому, что он знает, Джон любит чувствовать себя в безопасности и реагирует тем хуже, чем дольше находится в состоянии стресса. Судя по тому, что он слышал, Джон сейчас очень раздражен и зол, но еще не устал от этого, разгоряченное тело щедро продолжает расходовать свой ресурс на той вибрирующей грани, где муж вгоняет кухонный нож в живот своей любимой, но очень болтливой жены. Рамси нравится думать в этом направлении. И ремень должен немного подснять раздражение и усталость, открывая путь для одного горячего гнева. Рамси рассчитывает баланс этих вещей, позволяя Джону стянуть петлю накрепко.

– Я хотел и хочу, – Джон продевает свободный конец ремня между туго стиснутых запястий, – связать тебе руки и выставить за дверь, – он затягивает жесткий, скрипучий узел. – Мне кажется, это хороший урок.

– Но? – Рамси балансирует в ситуации, покачиваясь на пальцах ног в слабом свете газовой лампы.

– Но сейчас и именно сейчас, – Джон с силой сжимает ремень, заставляя Рамси отвести плечи назад, сводя лопатки, – я очень и очень далек от понятий гуманности, – он тяжело выдыхает в черные волосы, стискивая руки больнее, – человечности, – Рамси почти падает, когда Джон так тянет за ремень, но только прогибается в пояснице, упираясь пятками в пол, – сочувствия и сострадания.

Джон отпускает его так резко, что приходится все-таки торопливо отставить ногу, чтобы не потерять равновесие.

– Мне надоело нести ответственность за тебя. Если ты хочешь так – давай, вперед, я не буду отказываться, – и повернувшийся Рамси не уверен, что серые глаза Джона раньше были такими темными. – Но не думай, что это что-нибудь изменит.

Рамси тяжело опускается на колени между разведенных ног снова севшего на кровать Джона, откидывая волосы с лица рывком головы, и без выражения смотрит, как тот опять достает пистолет из кобуры и приспускает кальсоны. Член у него даже чуть не приподнят, только блестит липкой смазкой под собравшейся на головке шкуркой, но Рамси чувствует, что слишком стараться не придется. И слегка подается вперед, качнувшись на коленях.

У Рамси мягкий и мокрый рот, Джон знает и хотел бы не знать. Самый податливый рот из тех, которые ты можешь выдумать. И хотя Джон знает его только по поцелуям, и сейчас самый неподходящий момент, чтобы подумать о том, что у него никогда ничего такого не было… пожалуй, на грани с отвращением к себе Джон хочет распробовать и это тоже. Он умирает, они все умирают, но даже сейчас он не хотел бы, чтобы перед ним на коленях стоял человек, к которому он бы что-то чувствовал. К Рамси он чувствует одно презрение, и это меняет дело. Это допускает момент, когда тот облизывает свои толстые губы.

Делали ли это другие – с ним? Джейни Пуль? Та Сара? Так же, вроде по просьбе, вроде насильно, с перетянутыми руками? Почему он захотел сделать это так, как раньше заставлял – заставлял? – других? Имеешь ли ты право – хочешь ли ты – делать это так? Ты ведь все еще лучше него, да?

Заткнись.

– Не беспокойся о зубах, – хрипло бросает Рамси, и Джон понимает, что почти не слышит его из-за шума в ушах. Стоит быть внимательнее, и он крепче сжимает пистолет, положив руку на бедро, дулом в сторону лица Рамси, глубоко вдыхая и прочищая мозг кислородом.

Рамси наклоняется, прикрывая глаза, и сразу берет в рот целиком, мягко посасывая и лаская толстым языком. Джон вздыхает и прижимает дуло пистолета к низу шеи Рамси – так или так, но мало ли что случится, а он все же не хочет отстрелить себе член. Но ему действительно не надо много, и член быстро наливается кровью, твердея, и упругая головка упирается в гладкое небо, скользит по нему, то открываясь, то снова закрываясь, пока Рамси возит плотно сжатыми губами по стволу вперед-назад. Его прыщавые щеки слегка подрагивают, и губы такие мягкие, только бы и засаживать в них, зажав волосы на затылке, и ездить членом по скользкому языку, влажными толчками закончив в глотку; Джон вздыхает, удерживая секундную дрожь в запястье. Он как-то отрешенно понимает, что одна такая нечаянная дрожь – и он снесет Рамси половину шеи, навсегда, насовсем. После этого не выживают, но Джона это почему-то не пугает и даже не беспокоит.

Рамси глубоко дышит носом, через раз утыкаясь толстыми губами в чернявый лобок. От кучерявых волос, как и от самого члена, так сильно пахнет потом и липкой смазкой – мыться каждый день для них все еще великоватая роскошь, – но Рамси не брезгует – мог бы, хотел бы? – и только послушно сосет, мерно двигая головой и единственный раз отстранившись. Он сплевывает лезущие в рот волосы, снова пытается откинуть их с лица, и Джон машинально отводит прилипшие к его щеке пряди свободной рукой. Ведет бесчувственным взглядом по упрямому, жесткому лицу, по взмокшей груди, по собравшимся парой складок бокам, по приподнявшемуся между бедер члену. И оставляет руку в сухих волосах, когда Рамси склоняется снова, задирая шкурку своими полными, влажными губами, и принимается жадно обсасывать головку. Солоноватые капли смазки остаются на его губах, смешиваются с блестящей слюной, и прикрытые веки подрагивают. Это возбуждает до боли в животе, это отвращает до боли в висках. На грани зрения Джона пляшут печные отблески, они сверкают на алой серьге и ласкают щеку Рамси, оставляя глубокие тени на его лице.

Когда Рамси снова заглатывает, усердно обсасывая член, Джон как будто приходит в себя и вздрагивает, понимая, что слишком крепко зажал пальцем спусковой крючок, уже почти надавив. Это мгновенно окатывает жаром, как пробуждение от нечаянного сна, и тут же остается где-то позади в бесконечно растянувшемся, маревном времени за окнами несущегося экспресса. Джон не слишком уверен, что хорошо осознает время, когда Рамси с ритмичным причмокиванием погружает его член в свой горячий рот и гоняет шкурку языком. А потом снова ловко скользит ртом, обхватывает и натирает губами набухшую от крови головку. Второй раз от этого горло перехватывает сильнее, и яйца туго поджимаются; Джон сцепляет зубы и старается хотя бы не так пристально глядеть. Он отводит взгляд и смотрит, как ладони Рамси, стянутые за спиной, крепко сжаты, и локти потрескались от холода, а сухие черные волосы рассыпаны по покатым плечам и широким лопаткам. Он все еще чувствует, как плотно и туго Рамси охватил его член и сосет по открытой головке, и от этого в паху так болезненно сводит. Джон глубоко вздыхает и упирается Рамси в лоб, зажав над бровью большим пальцем и жестко отводя его голову.

– Все, хватит, – Джон сбивается в дыхании даже от двух слов, и чуть отсаживается назад, возвращая руку с пистолетом на бедро. Желание кончить отдается пульсацией где-то в мозгах и промежности, но его пока еще можно сдерживать.

– Если тебя беспокоит, что будет сложно себя контролировать, можешь кончить на грудь или лицо, как захочешь, – Рамси дергает плечом. Голос у него хриплый. – Мне похер. Со мной и не такое делали.

– Что с тобой делали? – машинально спрашивает Джон. Его голову слегка ведет, и он все еще чувствует себя очень злым.

– Не ищи мне оправданий, Джон Сноу, – усмехается Рамси повтором слов, которых Джон уже не помнит. – Давай лучше закончим. Я буду с тобой, – он вытягивает свой широкий, как у собаки, язык, и принимается медленно, снизу вверх лизать натянутую уздечку. Остро и болезненно.

Джон сдержанно выдыхает. Правая бровь слегка подергивается, и под кожей у него расходится нетерпимый жар от напряжения. Он рывком сует пистолет в кобуру и кладет руку на член, снова придерживая Рамси за лоб. Пальцы быстро и скользко от слюны гоняют шкурку, Рамси наглаживает языком уздечку – и то и дело внахлест захватывает всю головку. Джон вздрагивает несколько раз, больно закусив губу, больно зажав кожу над бровью и неотрывно смотря в спокойные маленькие глаза. Он спускает Рамси в рот и на лицо, и теплая сперма течет по его жирным губам, сочным подтеком виснет на прыщавому носу, попадает на щеку и лоб, капает с брови. Джон смаргивает, продолжая гладить свой член и вдруг чувствуя себя очень легко. Как будто в голову резко ударило сладким хмелем, и какая-то тугая, жесткая стяжка поперек горла наконец отпустила, давая вдохнуть. Джон знает, что это только на время – гормоны успокоятся, и тягучая расслабленность организма скоро уйдет. Глухая ярость снова вернется позже. Но в чем-то Рамси все-таки был прав. Сейчас – Джону много лучше, чем каждый из долгих дней двух последних месяцев.

Рамси пока запрокидывает голову и облизывается, глотает, садясь на колени, и крепко жмурит левый глаз – его короткие ресницы слиплись от натекшей с брови спермы. Джон глубоко дышит и протягивает руку, с нажимом вытирая его веко. Обтирает палец о бедро, слюнит немного и убирает оставшееся.

– Спасибо, Джон Сноу, – Рамси открывает слегка покрасневший глаз и часто моргает.

Он сидит на коленях послушно и тихо, со своим обычным невозмутимым лицом, не говоря ничего больше, и только его твердый и чуть влажный на приоткрытой головке член то и дело подрагивает, плотно прижимаясь к животу и слепляя волосы выступающей смазкой.

Джон так же молча и бездумно смотрит на Рамси в ответ, оставшись сидеть на краю кровати, только подтянув кальсоны и сложив руки между бедер. Он еще чувствует остаточное тепло злого сношения – он мог бы выбрать другое слово, но не стал бы – и то, как мягкий член продолжает сладко подтекать в теплую ткань. Но это почему-то тоже успокаивает – без неуместного смущения, – а Джону совсем не помешает успокоиться.

Джон не помнит, чтобы злился так когда-либо раньше. Он привык тщательно обдумывать свои слова и чужие поступки вместо того, чтобы сдерживать крик. Унимать все раздраженные, саднящие мысли перед тем, как начать разговор. Он не очень уверенно управляется с этим сейчас, когда хочется ударить, ударить, ударить.

Джон не понимает Рамси. Джону нечего сказать Рамси. Джон ничего не чувствует по поводу Рамси, кроме презрения – и непроходящей злости. Он смотрит в умиротворенные маленькие глаза под густыми бровями – и видит остекленевшие, безвольные глаза Джейни Пуль, видит, как она жмурится, и вокруг век собираются морщины перед тем, как она бесшумно закричит, и ее живот скрутит судорогой, когда она согнется, без единого звука брызгая слюной себе на колени. Джон смотрит на мягкий, подрагивающий уголками рот с блестящими розовыми прожилками трещин – и видит искаженный, изуродованный рот Теона Грейджоя, и как будто может пересчитать каждую металлическую коронку, каждый сбитый здоровым кулаком зуб, каждый сколотый край – и смотреть на сочащуюся из рваных десен кровь, когда он кричит. Джон слушает ровное, глубокое дыхание и коротко шмыгнувший нос – и слышит их всех, каждую и каждого, слышит их захлебывающие визги, их слезы, как рвется их кожа и ломается кость. Джона мутит. Он старается понять это – и не понимает.

– Я хочу с тобой сделать… – Рамси вдруг разлепляет подсохшие губы, – я не уверен, что знаю слово для того, чего я хочу, Джон Сноу, – он улыбается краем рта, некрасивый, возбужденный, весь в еще влажной сперме.

– А на что это похоже? – отрывисто спрашивает Джон.

– Это похоже на то, что я хочу трахнуться с тобой, – мягко и нагло говорит Рамси. – Только… как-то по-другому, что ли.

Джон смотрит на него, больше не удивляясь. Губы непроизвольно начинают подрагивать, и правая рука тоже дрожит. Это ужасно. Ужасно, но Джону вдруг резко приходится сдерживать себя, он давится, давится внезапным смехом и никак не может перестать. Истерика. Истерический припадок. Джон дышит чаще, и его рот неестественно кривится, мелко подергиваясь. Рамси смотрит на него не обеспокоенно, но очень внимательно, натянуто улыбнувшись и незаметно напрягая мышцы. Но Джон просто кладет руку ему на темя, запускает пальцы в волосы, гладит его и массирует кожу. Перебирает ломкие пряди, глубоко дыша, как при сухом плаче, нервически натягивает между пальцев – и жестко зажимает, вырывая несколько. И больше не смеется. Джон думает, что может держать так Рамси и попросту ударить его головой о пол между своих ног. И еще раз, и еще, главное – первый раз ударить со всей силой, лучше до сотрясения, чтобы у него нарушилась координация. Джону отвратительно от этой мысли. От самой потребности таким образом выразить свою ярость. От того, что он настолько потерял контроль. Джон отталкивает Рамси, беря себя в руки.

– Уйди, – Джон говорит это почти спокойно, шумно выдыхая носом.

– Развяжешь тогда? – хрипло спрашивает Рамси. С его подбородка так и свисает густая нитка спермы, смешанной со слюной. Джон смотрит на него – на нее – молча и холодно.

Рамси не без труда поднимается, пошатнувшись, и разворачивается. Джон без слов развязывает собственный узел и ослабляет петлю. О боги, а вынуть из нее руки даже слаще, чем Рамси думал. Ремень ложится в высвобожденную ладонь, и Рамси сжимает его, наскоро разминая запястья и плечи. Кровь приливает к затекшим мышцам быстро, хотя на запястьях еще и останутся следы, и лопаткам тоже не помешает немного движения. Но Джон осаждает его:

– Я больше повторять не буду.

И в этот раз Рамси не спорит, решив заняться собой позже; он молча подходит к двери и наклоняется, собирая свои вещи, вдевает ноги в овчинные сапоги. Так все еще поднятый член упирается в полный живот, и головка горячо пульсирует, до сейчас же необходимой потребности хоть в руку взять, но это волнует Рамси не больше, чем настроение Джона. Для всего есть одно лекарство. Рамси не одевается и не оборачивается, просто выходит, аккуратно притворив дверь. Он делает несколько тихих, неудобных шагов по коридору – в паху так и разливается тяжелый жар, – бесшумно опускает вещи у стены, вылезает из сапог и дальше босиком преодолевает расстояние до лестницы. От пальцев его ног слышны только тихие липкие звуки, когда он спускается по ступеням и сворачивает в прихожую.

Здесь на крючках аккуратно развешено и так и не прибрано Джоном то, что нужно Рамси, и он быстро скользит пальцами, перебирая в темноте кожаные ошейники и поводки. Все не то и слишком слабо, только поиграться, но он видел здесь одну штуку… под руку попадается холодная цепь удавки, хорошо знакомая, но сейчас это тоже не пойдет. С Джоном ему нужно кое-что пожестче.

Рамси пробегается пальцами до конца, ничего не найдя, и терпеливо начинает сначала. Возбуждение слегка-слегка сходит, и он отстраненно опускает руку, пару раз крепко подрачивая член. Это неожиданно отдается такой сочной, сводящей вспышкой до самой промежности, что Рамси прикусывает губу, переставая и продолжая искать. Член снова прижимается к животу, сочась смазкой, пальцы торопливо скользят среди шершавых поводков. Ага. Рамси наконец находит то, что ему нужно, чуть выше, чем он помнил. Строгий ошейник, ледяной на ощупь, ложится в его руку, приятно обжигая. Рамси привычно расстегивает звенья, примеряет к своей шее. Слишком свободно, это ясно, и Рамси снимает несколько звеньев вслепую. После еще одной примерки он наконец может застегнуть ошейник над кадыком, кое-как выправив зацепившиеся волосы. На себе это делать не так удобно – шипы вдавливаются в кожу и сразу приходит неприятное ощущение стянутой гортани. Но Рамси только флегматично потягивает внешнее кольцо, чувствуя, как хорошо пережимает глотку острая цепь.

Назад Дальше