– Не придирайся, я только начал думать. И вообще уже не уверен, что это хорошая идея.
– Ох, если глупый Тиерсен боится, Цицеро может сделать что-нибудь за него. Это будет не так просто, – Цицеро задумывается, пожевывая губу, – но…
– Я не боюсь, просто физически чувствую, что пожалею об этом, – Тиерсен вздыхает и вытягивается на постели, подставляясь искушающим движениям рук. – Ох, так хорошо…
– Тиерсен не должен ни о чем жалеть, когда Цицеро рядом, – маленький итальянец целует его шею.
– Хотелось бы, – Тиерсен переворачивается на спину, придерживая Цицеро за бедра. – Ладно, я попробую. Ни о чем не жалеть. Ну, кроме того, что я не подумал о более широких кроватях, когда заказывал номер. Ты как хочешь, но будешь спать отдельно. Я хочу выспаться, а не пытаться всю ночь не упасть.
– Ты знаешь, Тиерсен, есть такие позы, в которых можно спать и на узких кроватях, – Цицеро смеется и целует обветренные, немного по-детски припухлые губы Тиерсена.
– И я не уверен, что хочу их знать, – Тиерсен прижимается носом к носу Цицеро, лаская его спину. – Так, у меня еще ноет поясница, и мне нужен список того, что нам нужно купить. С этого и начнем.
“Это была плохая идея, очень плохая идея”, – думает Тиерсен, перехватывая канистру. Он уже двадцать минут разливает солярку и все время ощущает легкое неприятное чувство. Нет, он активно участвовал в партизанском движении во время войны и во время полицейской службы делал многое, но все равно сейчас это… по-другому, очень непривычно. Не похоже ни на разделку трупов, ни на убийства на адреналине. Но Тиерсен умеет отвлекаться на практичные мысли в моменты сомнений, и теперь думает о том, где стоит чуть перешить легкий трикотажный костюм для большего удобства, и о том, что ему надо обзавестись сапогами помягче, какими-нибудь вроде тех, что носит Цицеро, только не с этими ужасными загнутыми носами. Его одежда – не та, которую покупал Тиерсен – была вся как на подбор удобна для подобных дел, и от этого щекотно и чуть неуютно проходит по плечам.
Но когда Тиерсен встречает Цицеро у выхода, становится немного спокойнее. Наверное, сам Тиерсен никогда бы не сделал ничего подобного, но вдвоем – легче. Короткий поцелуй через плотно стянутые маски – и можно поджигать и закрывать двери. И, чуть не споткнувшись о лежащее прямо на асфальте тело, Тиерсен старается не задерживать на нем взгляд – череп пробит до торчащих мокрых обломков кости, и небольшой ломик валяется рядом, наполовину в поблескивающей пленке подсохшей крови. Но касание пальцев в перчатке успокаивающее, и Тиерсен кивает, быстро шагая вперед. Он привыкнет к этому.
Тиерсен просыпается с тяжелым стоном, открывая глаза и тут же снова жмуря их болезненно. Он уже не знает, выспится ли когда-нибудь, но ничего не способствует этому, ни жесткая кровать, ни толкающийся во сне Цицеро, ни кошмарные сны. Тиерсен садится в постели, и сквозь жалюзи – легкий, едва занимающийся свет. Он уже и забыл, каково это – просыпаться в нормальное время. Хотя бы после рассвета. Цицеро тоже приподнимается, сонно щуря глаза.
– Что-то не так, Тиерсен? – касается влажной спины и кладет подбородок на плечо.
– Доброе утро, – мрачно отвечает Тиерсен, удерживая слабую дрожь по всему телу.
– Ты совсем с ума сошел? Такая рань! – Цицеро зевает и снова ложится, подтягивая одеяло.
– У нас есть дела, раньше начну – раньше закончу, – Тиерсен поднимается и разминает плечи. Находит сигареты и зажигалку в кармане куртки и закуривает, ежась от прохлады. – У нас еще осталось пиво? – он не пьет много и обычно не пьет по утрам, да и, в любом случае, это не помогает, но сейчас очень хочется.
– Посмотри в холодильнике, – Цицеро кутается в одеяло и смотрит на Тиерсена внимательно. Он понимает, что с ним происходит, и знает о кошмарных снах, наверное, все, что может знать человек, но, увы, тоже не умеет с ними бороться.
Тиерсен открывает пиво и садится за стол, отпивая и потирая виски. Цицеро выбирается из постели и подходит к нему, обнимая сзади за шею, голый и теплый.
– Иди в постель, – Тиерсен старается, чтобы его голос звучал обыденно. – Я допью и тоже приду.
– Тиерсен уверен?
– Да, я пока перепишу кое-что.
Цицеро пожимает плечами и снова ложится, взбивая подушку. И, кажется, скоро засыпает. Тиерсен не думает об этом, он перестает чувствовать себя “здесь” сразу после того, как теплые руки размыкаются на его шее, и ему сразу становится очень холодно.
Последние месяцы Дева Мария была частой гостьей в его снах. Она больше не принимала тот ужасающий облик, но Тиерсен все равно не хотел разговаривать с ней. Сначала она еще спрашивала, почему, и Тиерсен пытался отвечать, сам не зная толком, но это все равно превращалось в диалоги, и теперь он просто садился на то, что было под ним, закрывая глаза. И такие сны были долгими и напряженными, в них он не отдыхал вовсе. Но Дева Мария будто понимающе относилась к этому, для Тиерсена на берегу какой-то реки – оставалось надеяться, что хоть не Иордана, – у которой они обычно находились, даже была будто приготовлена отдельная скамья, но он все равно сидел на земле или траве, скрестив ноги и не открывая глаз. Иногда Дева Мария, сидевшая на своей скамье, пела негромко на незнакомом языке, и тогда Тиерсену очень хотелось зажать уши, но это болезненно напоминало другой, не его жест, и он удерживался, довольствуясь тем, что ничего не видел.
Но сегодня все было по-другому. То есть обычно сначала, как всегда. Дева Мария перебирала тонкие стебли лиловых цветов, не поворачиваясь к Тиерсену. И он ощутил даже определенную гармонию в том, что почти каждую ночь они сидели так молча, и подумал, что, может быть, если так будет продолжаться до конца его жизни, он даже начнет высыпаться. Пока тишину речного берега, разбиваемую тихим пением птиц, гулом воды и шорохом ветвей кипарисов, не нарушил новый звук. Далекий, едва слышный, но он давил на барабанные перепонки, и Тиерсен поморщился сначала, дернув плечом, снова пытаясь хоть немного расслабиться, но это было совершенно невозможно. Звук на грани слуха, но такой раздражающий и неприятный, что Тиерсен вынужденно прислушался, никак не разбирая, что это за дрянь отвлекала его от своеобразной медитации. Казалось, он был очень громким там, далеко, но сюда едва доносился, неравномерно прерываясь на секунды или просто становясь тише. Тиерсен вздохнул, подбирая похожий звук из своей реальности. И вздрогнул чувствительно, находя его. В его реальности так кричали.
– И что это? – он приоткрыл один глаз, будучи не в силах выносить этот отчаянный теперь звук, рваный, будто ставший громче.
– Здравствуй, Тиерсен, – Богоматерь повернулась, улыбаясь своими маленькими губами.
– Нет, я все еще не хочу разговаривать с тобой. Просто скажи мне, что это за звук.
– А ты разве не знаешь? – Дева Мария посмотрела на него так, будто знала ответ, и Тиерсен его знал, но должен был сказать сам.
– О нет, только не говори мне, что я теперь тоже буду их слышать! – Тиерсен возмущенно распахнул оба глаза. – Слушай, я не знаю, для какой там цели я выбран, но такими темпами я сгнию в психушке, сбрендив как минимум от недосыпания. Или это тоже входит в мой жизненный путь? – звук становился все громче, и Тиерсен поморщился, встряхнув головой. – Разве того, что я принял себя, недостаточно, чтобы оставить меня в покое?!
– Это немного сложнее, чем тебе кажется, Тиерсен, – Дева Мария как-то печально покачала головой. – Но я дам ответ сначала на твой первый вопрос: да, ты будешь слышать. И будешь слышать куда больше, чем мой бедный Цицеро. Ты знал, на что идешь. Смерть стоит своей цены, и ты будешь платить ее. Ты…
– Вы все с ума сошли, – спокойно констатировал Тиерсен, перебивая. – И меня тоже решили заманить в свой веселый кружок. О’кей, это и правда звучит весело. Но я не собираюсь истерически смеяться, кричать и терять над собой контроль, – он резко поднялся, подходя к одному из кипарисов и отламывая от него нижнюю ветку. – Мне наконец-то нравится моя жизнь, и я никому, хоть самому Господу Богу, не позволю ее похерить.
– Что ты делаешь? – тихо и печально спросила Богоматерь, следя за ним взглядом.
– Я собираюсь проснуться. Потому что там, снаружи, я нужен. Я нужен себе, я нужен Цицеро, я нужен тебе. Даже Селестину немного. И я буду бесполезен для нас всех, если буду слушать крики мертвых людей по ночам, поверь мне, – Тиерсен вздохнул и обломал ветку острее. – Надеюсь, это будет быстрее, чем топиться, – он набрал воздуха полные легкие и, размахнувшись, воткнул острый конец себе в глаз. Это оказалось больнее, чем он думал.
– Бедный мой Тиерсен, – Дева Мария тоже вздохнула тихо и снова отвернулась к воде.
Тиерсен одним глотком опустошает почти половину бутылки и вытирает губы. Глаза снова слипаются, но он не собирается спать больше. Он может принять душ, переписать то, что хотел, для Селестина и прогуляться до почты, а потом зайти к брату в офис. Есть чем заняться, чтобы не спать.
– Тир, поверь, мне сейчас абсолютно не до тебя! – Селестин почти кричит, быстро шагая по коридору.
– Если это касается поджога на вашем складе, то думаю, я могу тебе помочь, дорогой мой Сел, – Тиерсен невозмутимо идет за ним.
– Что? Что ты сказал? – Селестин предсказуемо останавливается, и Тиерсен успевает затормозить. – Ладно, пойдем ко мне. И только посмей сейчас же не объяснить, что ты имеешь в виду, – он всегда был немного нервным.
Тиерсен не улыбается и только снимает шляпу, немного напряженно прокручивая ее в руках. Но на самом деле ему нравится, чертовски нравится происходящее. Если бы еще только не кошмарные сны.
Селестин сначала закрывает дверь плотно, а потом уже садится за стол, приглашающе кивая Тиерсену, и даже не морщится от запаха сигаретного дыма, выслушивая брата.
– Да, они просто купились на анонимно присланный отчет о том, что вы собираетесь выбросить огромную партию товара на рынок. Я не ожидал от Тевьенов многого, конечно, но это было даже слишком просто. Ну а дальше тебе будет неинтересно: Цицеро пришлось немного поиграть во взломщика и поставить записывающее устройство в один из кабинетов. Фактически, они сделали всю работу за нас и сами решили поджечь ваш склад, даже нашли человека, но мы немного ускорили события. Его вещи рядом с пожарищем уже должны были найти, кстати.
– Значит, записи разговоров в офисе Тевьенов в полицию ты уже отправил… Хорошо, – Селестин ничего не говорит о том, что думает о небольшой афере, которую провернул его брат. Но младший Мотьер вообще редко говорит, что думает, и еще реже – не по существу, поэтому слов благодарности от него Тиерсен и не ждет. – Ты говорил, вам нужно жилье? Один мой знакомый продает дом. Не самый лучший, довольно старый и на юге, где-то в лесах под Орийаком, но если я правильно понимаю, чем вы занимаетесь, этот вариант вам подойдет. Хочу предупредить сразу: на шикарные условия не рассчитывай, он эту развалюху уже много лет продать не может. Но я… готов оплатить покупку полностью. Не так дорого за то, что ты сделал для меня. И, в любом случае, дешевле, чем оплачивать аренду квартиры ближайшие годы. Нет, не думай, что после всего я сомневаюсь в твоих… талантах, но, судя по всему, с… клиентурой у вас не особо, если ты решил обратиться ко мне, да?
Тиерсен пожимает плечами:
– Если ты хочешь честного ответа – я в этом ничего не понимаю. У Цицеро есть какие-то знакомые, но… В общем, я хотел и по этому поводу поговорить. У меня здесь есть списки… – он лезет в карман пиджака, доставая несколько листов, переписанных утром из книги Цицеро. – Я заметил в них несколько знакомых имен.
Селестин просматривает немного мятые бумаги.
– Да, я знаю здесь некоторых. И догадываюсь, зачем тебе это мое знание, в таком случае.
– Чтобы я не просил у тебя больше денег, верно. Ты сможешь собрать мне информацию о тех, кого знаешь? И, если хочешь, внесу тебя в список тех, кому нам есть, что предложить, – Тиерсен коротко смеется.
– Собрать могу, а что по поводу второго – не думаю, что хочу заниматься этим сам. Я предпочел бы процент за сотрудничество, – Селестин всегда хорошо соображал и никогда не имел моральных принципов.
– Обговорим это позже?
– Хорошо. Адрес дома я тебе дам, можешь съездить посмотреть, документы подвезу вам в гостиницу, как заберу. И заодно поговорим обо всем этом.
– Ты прекрасный брат, Сел, – Тиерсен широко улыбается, а Селестин морщится. Они знают друг друга лучше, чем кто-то еще может их узнать. В том числе и то, что в чем-то они похожи: стоит предложить то, что им интересно, и они не смогут от этого отказаться.
Когда Тиерсен возвращается в гостиницу, Цицеро сидит на диване и отбивает ступней по обивке ритм музыки из радио. И поворачивает голову, стоит замку негромко щелкнуть.
– У меня две хорошие новости, – Тиерсен улыбается. – Во-первых, у нас будет дом. Во-вторых… – он не успевает договорить: Цицеро рыжим вихрем почти сбивает его с ног, с довольным вскриком запрыгивая и обхватывая руками и ногами. Тиерсен пошатывается и подхватывает его под бедра, смеясь, давая ему снять шляпу и нахлобучить себе на голову. – А во-вторых, я дал Селу посмотреть твои списки, так что, скорее всего, у нас появится несколько свежих… контрактов, он обещал собрать мне информацию о нынешней жизни тех, кого знает, – Тиерсен проходит по комнате, опуская Цицеро на постель.
– Тиерсен считает, что ему можно доверять? – Цицеро расцепляет руки на его шее и садится удобнее.
– Не волнуйся. Сел – не самый прекрасный человек, но он имеет хорошие связи и умеет платить. И то, что мы для него сделали – ему очень дорого. К тому же, не сомневаюсь, он уже рассчитал, какую выгоду будет со всего этого иметь, раз уж не сдал меня полиции сразу же. Так что да – пока мы можем ему доверять, и у нас есть время заняться новым домом. Кстати, о доме… Не думаю, что это будет лучшим жильем, но, ты знаешь, выбирать нам не приходится. По крайней мере, он находится где-то в лесу, и вряд ли нас кто-то будет навещать, – Тиерсен негромко смеется. – Так что сейчас сходим за инструментами, едой и всякой мелочевкой и поедем смотреть. Сел подвезет документы на днях. И, надеюсь, не только документы, – он широко зевает, и Цицеро чуть хмурится. – Ладно, хочется думать, что там есть нормальная кровать, и я высплюсь наконец, не чувствуя твой локоть под ребрами, а ногу на животе. Кстати, надо купить еще белье… – Тиерсен снова сонно зевает и потягивается. – Все, идем, иначе я усну прямо здесь.
– Да, когда Сел сказал “старый дом”, я, конечно, не ожидал ничего потрясающего, но не настолько же… – Тиерсен останавливает машину у проржавевших насквозь ворот, и его лицо выражает столько сомнительных эмоций, что Цицеро хохочет, запрокидывая голову. – Ничего смешного, – Тиерсен все еще смотрит на дом в глубине заросшего сада с откровенным беспокойством. – Я прямо чувствую, как эти стены сложатся, когда мы откроем дверь. Нет, тогда, когда мы сделаем пару шагов внутрь. Вот именно тогда.
– Тиерсен придирается, – отсмеявшись, Цицеро толкает его в бок. – Это замечательный дом, замечательное… убежище! Да, убежище от всех и вся!
– Мы это… убежище ремонтировать дольше будем, чем в нем жить, – Тиерсен мрачно вздыхает, но вылезает из машины и подходит к воротам. Замок на них тоже ржавый, и Тиерсен взвешивает его в ладони, прикидывая, сбить ногой или полезть за ломом в багажник. Дергает пару раз и морщится от резкого хруста. – Ну, хорошо, хотя бы ворота на меня не упали, – Тиерсен поворачивается, держа замок за сломанную дужку. Цицеро снова хохочет, и Тиерсен качает головой, бросая испорченный замок в кусты и толкая створки. Изгваздав все рукава в рже, он отряхивается, ругаясь сквозь зубы, и возвращается в автомобиль, надеясь, что тот не застрянет где-нибудь в трещинах на каменистой дорожке.
Кое-как закрыв ворота и оставив машину на травяном пятачке около дома, Тиерсен забирает из багажника пару чемоданов и подходит к высоким дверям, стараясь не сломать скрипящие деревянные ступени. Цицеро забрасывает за плечо большую сумку и не удерживается, стучит фигурным молотком, отлитым в форме какой-то готической головы, и у Тиерсена даже плечи дергаются рефлекторно от этого громкого звука. Да и от оформления тоже, пожалуй.