Мужчина останавливается в трех шагах от нас. Пристально смотрит на меня. Потом переводит взгляд на Устина, который уже встал на ноги и стоит рядом, положив мне руку на плечо.
– Прибыли, значит? – голос пришедшего неприятный – гнусавый и булькающий. И совершенно бесцветный – никакой интонации, никакого выражения. По нему невозможно определить настроение говорящего.
– Покажи все, что считаешь нужным, – говорит Устин, снимая руку с моего плеча. И, слегка подтолкнув меня к мужчине, прибавляет: – А также ответь на вопросы.
– Но ты же знаешь, Устинушка, мои возможности, – гнусавит пришедший. – Проведу по всем интересным местам первого горизонта.
– Вот спасибо, Макар, – кивает старик. – Идите!
Мужчина берет меня под руку и, махнув Устину посохом, ведет по едва заметной тропинке к ближайшей возвышенности.
– Как тебя величать-то, человече? – спрашивает он погодя.
– Иваном! – отвечаю, поспевая за его быстрым, хоть и нешироким шагом.
Приблизившись к возвышенности, останавливаемся у ее подножия.
Мой провожатый начинает инструктаж:
– Сейчас мы немного поднимемся в гору. Увидим грот. Там сыро и зябко. И запах, думаю, тебе не понравится. Но не обращай внимания и смело иди за мной. Да повнимательнее смотри под ноги. В гроте – полутьма, а кругом – острые камни.
Минут пять длиться подъем. На середине пологого склона пригорка показывается жерло узкого грота. Из него веет гробовым холодом. Я оборачиваюсь и смотрю туда, где должен находиться Устин. Его фигурка на фоне зелени еле различима. Но вижу: он там, сидит у дерева. Дальше, куда ни кинь глазом, травяные ковры лугов, редкие деревца и кустарники да бесчисленные стада овец и крупного рогатого скота. Только с одной стороны, в синей дымке дали можно рассмотреть ровные ряды деревьев. Это, похоже, сады.
– Где все-таки мы сейчас находимся? – спрашиваю у Макара, который стоит и, заслонив рукой глаза от слепящих лучей солнца, смотрит в ту же сторону, что и я.
– На поверхности земли, где же еще?
– А что это за места?
Макар хихикает, издавая хлюпающие звуки:
– Ну, скажем так, это наши угодья, наше подсобное хозяйство.
– Чье хозяйство? – уточняю я.
– Обитателей ада! – сообщает он громко и весело смотрит на меня.
– И это ваши стада и сады?
– Должны же мы чем-то питаться или как? – опять хихикает мой провожатый. – Ладно, Иван, пошли!
Заходим в грот. Низкий свод, узкий проход. Нас обволакивает сырая полутьма.
– Обопрись на мою руку! – велит Макар.
Медленно пробираемся внутрь. Вскоре грот становится значительно шире и выше. Прибавляется света. Справа, в серой каменной глыбе замечаю красную железную дверь. Макар подводит меня к ней, берется за ручку – мутно поблескивающую медную болванку. Раздается скрежет, лязг, и тяжелая дверь медленно открывается.
– Это один из входов на первый горизонт, – поясняет Макар.
Из внутренней стороны эти врата ада такие же красные, как и снаружи. Мы ныряем в темноту. По ребрам бьет холод, по мозгам – смрад. Могильный холод и жуткий смрад, как от разлагающихся тел. От него слезятся глаза, першит в горле.
– Что за ужасное зловоние? – закрываю нос своим надушенным кем-то из моих дам носовым платочком, потому что еще немного и меня стошнит.
– Рядом склад шкур, – Макар, как ни в чем не бывало, бодро шагает в полутьме коридора.
– Каких шкур? – допытываюсь я.
– Снятых со скота, а также с мертвых и живых чертей, – бесстрастно объясняет Макар. – У нас так казнят провинившихся – живьем сдирают шкуру.
От этих слов меня еще сильнее пробрал мороз. Господи, куда я попал? Ах, да…
Мы споро движемся по длинному, узкому коридору. Его стены выложены
из грубо отесанных каменных глыб, покрытых зеленой и серой плесенью. Лампочек нигде не видно, однако же в этом каменном мешке отнюдь не темно. Темно было только в начале пути. Ага, понятно: на потолке, он метрах в шести от пола, в нишах пылают небольшие факелы.
Когда же закончится сей мрачный коридор?
– За что казнят обитателей ада? – спрашиваю не из любопытства, а, скорее, для того, чтобы не молчать: тишина угнетает меня.
– За особые провинности. – Макар легко шествует рядом, помахивая, посохом. – Но казни случаются редко.
– А что это за особые провинности?
– Дерзость, ложь, ненадлежащее исполнение своих обязанностей, злостное невыполнение предписаний и распоряжений начальников и командиров…
От холода у меня уже не попадает зуб на зуб.
– Ну и холодрыга! Так и замерзнуть можно.
– Да, не скажешь, что жарко! – охотно соглашается мой провожатый. – Температура на первом горизонте никогда не поднимается выше пяти градусов. А здесь так и того меньше. За стеной справа – морозильник. Там хранятся невыделанные шкуры. Придем на место, я тебя одену во что-нибудь.
Наконец коридор заканчивается. Мы упираемся в две двери. Макар тянет за ручку левую дверь, которая поменьше. Снова попадаем в коридор. Делаем несколько шагов и подходим к ступенькам, ведущим вниз. Они неплохо освещены. Сколько их? Сотни две, три? Пожалуй, не меньше трех. Начинаем неспешно спускаться. Потрескивают факелы,
тут они гораздо больших размеров. В их неровном свете поблескивают лужицы воды на полу.
– Что находится на первом горизонте? – любопытствую.
– Тебе что, Устин не объяснил устройство ада? – вопросом на вопрос отвечает Макар, взирая на меня с некоторым удивлением. – На первом обитают черти.
Ступеньки заканчиваются быстрее, чем я ожидал. Внизу, куда мы спустились, открывается ровная площадка, довольно обширная. И снова перед нами – металлическая дверь, выкрашенная на сей раз серой краской. Макар тянет за ручку.
Дневной свет. Я бы назвал его светом октябрьского утра. Мы стоим на небольшой возвышенности. Внизу – панорама холмистой местности. Деревьев нет, травы – нет. Лишь каменистая почва. Пустыня. Серо-свинцовое небо завалено копнами белесых туч. Вдали, низко над горизонтом висит диск желтоватого солнца. Совсем неяркого, вроде светит оно сквозь пелену тумана. Почти так же холодно, как и в коридорах спуска. Этот
желток что, ни капельки не греет?
– Солнце только дает свет, но не тепло, – говорит Макар, каким-то образом угадав мои мысли.
– Это чувствуется!
Стою, озираясь по сторонам, и пританцовываю, чтобы не окоченеть вконец.
– Ну, Иван, пойдем! – Макар делает несколько шагов вперед, увлекая меня за собой. – Не так много живущих ныне на земле имели возможность лицезреть эти места.
– Ты хочешь сказать, что здесь бывают люди? – удивляюсь я.
Макар осторожно ступает по камням, опираясь на трость, и поддерживает меня под руку.
– Если не считать колдунов, ведьм и прочую паству, то побывали у нас немногие.
– Но как же человек может к вам попасть? – спрашиваю, пораженный услышанным.
– А как ты сюда попал? – кривит губы в ухмылке мой проводник. – Вот так же и другие попадают. С помощью таких, как Устин.
– Устин, он кто – колдун?
Макар отрицательно качает головой:
– Да нет, он не колдун. Он человек, которому дана такая сила свыше. У него и здесь, и гораздо ниже – на других уровнях – много знакомых и приятелей. Устин многое может. Он, конечно, грешен, как любой человек, как все земные твари. Но осознает свои грехи. И поборол самые страшные свои страсти.
Ступая с камня на камень, мы медленно сходим вниз. Впереди – лишь валуны да гравий. Мрачная пустыня.
Извилистой тропинкой молча шагаем к самому высокому из видимых отсюда холмов. Вдруг совсем рядом раздается шорох и стук мелких камешков. Поворачиваю голову на звук: из-за потрескавшейся глыбы во все глаза на нас, точнее, на меня смотрит ребенок лет четырех-пяти. Чумазый, нагой, с копной черных, будто сажа, спутавшихся волос. В желтых, выразительных глазах – испуг и любопытство. Мальчик, наблюдая за мной, сам того не заметив, полностью показывается из-за камня. Останавливается, складывает грязные ручонки на вспученном животе. Рядом возникают еще двое детей – две девочки. Такие же махонькие, чумазые, с черными волосиками и глазенками, исполненными пытливости.
– Это кто? – спрашиваю Макара.
– Наши дети, – отвечает он, и в его голосе отчетливо звучат нотки умиления. Приостановившись, он с улыбкой окликает малышей.
Они робко делают несколько шагов к нам. Макар, порывшись в карманах узких штанов, достает горсть лесных орехов и бросает на землю – под ноги детям. Те тут же кидаются разыскивать гостинец среди мелких камешков.
Вскоре мы добираемся к подножию холма. Прикрытый с двух сторон огромными каменными глыбами, стоит домишко. Он тоже каменный. Высотой около двух метров, с плоской черепичной крышей, без дымохода. Домик совсем маленький. К нему пристроена веранда с не застекленными крохотными оконцами. Перед входом в веранду, у самой дощатой, некрашеной двери – кадка с кустом черных бархатных роз.
– Это мое жилище! – Макар, опершись на посох, любуется своим домиком. – Уютное и просторное!
– А где другие дома? – интересуюсь, удивляясь, потому как, кроме этого незавидного строения, других нигде не видно.
– Таких домов, как у меня, на всем горизонте только триста шестьдесят, – не без гордости сообщает Макар. – Это пенаты чертей-бригадиров, здешних начальников. У каждого из них в подчинении тысяча простых. Есть еще дома сотников и другой старшины, но они попроще.
– Но где же живут все остальные?
– Совсем простые – в пещерах, те, кто имеет регалии, – в хижинах. Я потом покажу. А пока постой здесь, подожди, я тебе тулуп вынесу.
Макар идет в дом, а я остаюсь стоять у пригорка. Нигде ни души.
Тишина. Небо – застывшая, как студень, масса бело-серых комков. Кругом – камни, камешки, валуны. Черные, зеленоватые, коричневые, даже розовые…
Долго Макара ожидать не пришлось. Вот и он. В руках – тулуп из овчины.
– Надевай!
Накинув на себя одежку и застегнувшись на все пуговицы, чувствую, что стало гораздо теплее. Правда, тулуп мне не по размеру – широкий, но короткий, еле прикрывает бедра.
– Согрелся? – мохнатые брови Макара, опущенные вниз, прикрывают глаза до половины, он явно что-то обдумывает. Топчется на месте, оглядывается по сторонам. В конце концов, вскидывает голову, брови тоже взлетают вверх: – Ступай за мной! Покажу тебе, как живет наша чернь.
Прогулочным шагом ступаем вдоль холма. Обогнув его, оказываемся перед другим – почти таким же большим, с прямовисными, словно стены, боками. Они, эти стены, безусловно, рукотворные. В них, в самом низу – углубления, следующие в ряд один за другим. Я пристально вглядываюсь в их черные пасти. Но к ним еще далеко и что-нибудь разглядеть трудно.
– Эти пещеры – жилища простых чертей. – Макар тычет посохом в направлении холма с прямовисными склонами. – Большинство пещер сейчас пусты, все на работе. Только в некоторых отдыхают старики, беременные, дети и те, кто трудился ночью.
– А что у них за работа? – задаю вопрос, хотя, конечно, можно было и промолчать: догадаться ведь не трудно.
– Одни пасут скот, другие работают в поле и саду на верху, третьи, их большинство, – мой провожатый ухмыляется, показывая ряды желтых, счесанных зубов, – среди людей на земле, заняты повседневными делами. Думаю, не нужно объяснять, какими именно.
Приближаемся к пещерам.
– Ну что же, давай посмотрим, говоря вашим языком, на бытовые условия обитателей первого горизонта ада, – приглашает Макар, все еще обнажая зубы в ухмылке. – Вот так живут самые простые черти, чернь.
Перед нами одна из пещер. Вход в нее раскопан почти во всю ширину обиталища. В нем никого. У боковых стен валяется по замызганному тюфяку. В выемках, под потолком устроено что-то наподобие ниш. Они заставлены чугунками, горшками и мисками. Посреди пещеры на треноге стоит большой котел. Под ним – куча золы.
Заглядываем в другое логово. В нем тоже нет хозяев. Обстановка похожая. В третьей пещере, наконец, замечаем живых существ. На тюфяке, под стеной спит, подобрав колени, ребенок, прикрытый полуистлевшей тряпкой. Похоже, когда-то это было большое махровое полотенце или простыня. На другом тюфяке, у противоположной стены стоит на коленях изможденная женщина. Она обнажена, большая иссиня-черная грудь висит до самого пупка и болтается в разные стороны, потому что женщина дергается, издавая звуки, похожие на всхлипы осеннего ветра. Приглядываюсь, и до меня доходит, что она сидит верхом на плашмя лежащем старичке.
– Старые уже, как пеньки, а смотри – сношаются! – громко и с насмешкой замечает Макар.
Женщина поворачивает сморщенное лицо в нашу сторону и, осклабившись, тяжело поднимается. Она нисколько не смущена. Стоит, выставив напоказ пах, затянутый густой, спутавшейся порослью.
– Здравствуй, Макарушка! – кланяется гологрудая уродина, почесывая худым, скрюченным пальцем тощую ляжку. – Мы тут с моим старичком молодость вспоминаем.
– Да вижу уж! – беззлобно ворчит бригадир.
Старик все еще лежит на тюфяке и кряхтит. Красный его член – длинный, тонкий, с набухшей головкой, – торчит кверху, как водонапорная башня. Старик с трудом поворачивается на бок, опирается на локоть и затем медленно становится на ноги. Он оказывается очень низкорослым, намного ниже жены. А ее рост никак не выше метра сорока.
– Здоров будь, господин бригадир! – кланяется в пояс Макару. – Чем могу служить?
– Отслужил уже, старый кобель! – отмахивается тот. И тянет меня за рукав: – Пошли отсюда!
Конец ознакомительного фрагмента.