– Молодой человек, уважайте…
– Чего тебе, сучий потрох?! Сиди тихо и не лезь!
Старик умолк и спрятался в плечи. Когда явился человечек со станции, Шестой вырвал мешок из его рук, оттолкнул его, перебросил книги Бакли. Тот пролистал и удовлетворенно кивнул. Учет велся как надо. Указаны были имена и даты прибытия, исходная станция и направление, куда пассажир подался потом. Также вписано и то, чем был примечателен данный пассажир и почему удостоился внесения в книгу: «Видный дворянин», «Трое здоровяков – верно, воины», «Повздорил с охраной», «Сильно переплатил за билет», «Имел дорогой меч», «Вез собаку неясной породы»… Было даже такое: «Выйдя с вокзала, раздал одежду бродягам».
– Ты что же, сам это все отследил? – удивился Бакли.
– Есть еще трое на жаловании…
– И ты продаешь ваш общий труд? Ай-ай, как нехорошо.
– Они сбежали вместе с Бэкфилдом.
– А ты остался? Ждал, значит, случая продать книженцию? Жалко было бросить теплое место?
– Ну… э… ммм…
– Думал, северяне тебе заплатят за этот реестр?
– Вы не хуже северян, – человечек несмело покосился на Шестого.
– Это чертовская правда. Ты попал в самую точку, козлик. Мы намного лучше.
Бакли протянул мешочек, набитый золотыми. Служитель станции схватил, оценил на вес и шустро выскочил из церкви. Был – и уже нету.
– Идем, браток, – сказал Бакли Шестому. – Хватит беспокоить прихожан.
Они вышли на улицу. Вечер покусывал за щеки хрустким морозцем. Вокзал светился цветными огнями, трепыхались флаги. Извозчики переругивались за место поближе к дверям станции. Полдюжины привокзальных гостиниц, как могли, тянули к себе внимание приезжих: плакатами и вымпелами, яркими фонарями, ветровыми трещетками, жестяными коронами. Притопывая на месте, орали зазывалы: «Гостям коронации – чистые комнаты!.. Согрейтесь с дороги! Пассажирам пунш за счет гостиницы!.. Постоялый двор „Минерва“ – лучший у вокзала!..»
– Коронация, – Шестой плюнул на снег. – Ненавижу это дерьмо.
Бакли смотрел вслед человечку со станции. Тот прошел мимо лучшей привокзальной «Минервы», оглянулся через плечо, юркнул в проулок. Бакли сказал:
– Давай, Шестой, принеси пользу.
– Его?.. Сейчас?!
– Нет, дождемся, пока северяне возьмут его и спросят!.. Сейчас, Шестой, сейчас.
– Сучья работа…
Верзила снова плюнул и пошел, ускоряя шаг, к тому самому проулку. Вернулся через каких-нибудь десять минут, сунул Бакли кошель с деньгами. Судя по весу, все сто сорок эфесов были здесь.
– Хорошо, – сказал Бакли. – Молодчик.
– Сучья работа, – ответил Шестой.
* * *
«Чтобы быть полезным, нужно иметь желание и умение», – так говорит их хозяин. С этой точки зрения, Шестой явно полезен: он знает свое дело и всегда, без перерывов, испытывает желание.
– Сыграем?..
Шестой рыскал по гостиничной комнатушке и мусолил колоду в здоровенных ладонях.
– Сыграем, а?
– Не мешай, дружок, – отмахнулся Бакли. – Видишь же: я занят.
– Что ты там ищешь?
Бакли водил пальцем по строкам учетной книги.
– Имена. Что еще тут можно найти?
– Какие имена?
Кривясь от его тупости, Бакли поднял глаза:
– Имена людей, Шестой. Двух полезных и одной мелкой шавки.
– Каких еще людей?
Бакли вздохнул. Шестой – дубина. Приходится объяснять то, что и ребенок понял бы.
– Вот ты, братец, не любишь коронацию, а зря. Важные люди изо всех земель съедутся на нее. Важные и полезные. Мне нужны двое из них.
– И как ты поймешь, кто полезный, а кто нет? – Шестой глянул через его плечо в книгу и нахмурился. – Тут же… тьфу… конь копыто сломит!
Бакли терпеливо ответил:
– Все просто, дружок. Эти двое не так мелки, чтобы быть бессильными, но и не так заметны, чтобы попасть под надзор северян. Они уехали к себе по домам, когда в столице стало страшно, но недавно вернулись, чтобы поспеть на коронацию. И еще, я знаю, из каких они земель. Достаточно примет, а?
– У… Ну, так ты ищи быстрее. А потом сыграем!
Вскоре Бакли нашел одно имя. Довольный собою, сел за карты и в течение часа выиграл у Шестого горку монет. Шестому пришлось крепко порыться по карманам и вытащить на свет все запасы. Десять агаток – вот все, что осталось у него к полуночи.
– Сыграем еще, – потребовал он.
– Сыграем, но завтра, братец мой любезный. Сегодня тебе уж больно не везет, а завтра, глядишь, удача переменится. Я ведь о тебе забочусь. Ты мне – как родной!
Бакли похлопал верзилу по плечу и отправился спать.
* * *
«Бакли знает подход к любому», – так говорит хозяин. Но, на самом деле, подходов только два: сверху или снизу. Нужно лишь правильно выбрать.
Вот привратник: с кирпичной рожей стоит на крыльце, гадливо зыркает сверху вниз на визитеров. Он – мелкая дрянь, к таким всегда нужно подходить сверху, поставив сапог на его загривок. Уберешь ногу с его шеи – сам окажешься под сапогом. Или одно, или другое – вот весь выбор.
Бакли неторопливо взошел на крыльцо. Привратник загородил ему путь:
– Кто такой? Куда лезешь?
Бакли ткнул ему пальцем в живот и чуток нажал, отодвигая привратника с дороги: краешком ногтя, чтобы не запачкаться.
– Поди-ка прочь, мил человек. Мы к аббату Феррайну.
Привратник насупил брови, набычился, сдвинув шапку на лоб:
– Кто такой, спрашиваю?
– Ты, видно, совсем ничего не понял… – Бакли брезгливо отвернулся от привратника и махнул Шестому: – Принеси пользу, дружок.
Как-то так вышло – ни Бакли, ни привратник не успели заметить, как именно… Но спустя вдох страж дверей пялился на свой палец, а тот сучковато торчал в сторону и быстро опухал. Бакли взял сломанный палец и плавно выкрутил. Из глаз привратника брызнули слезы.
– Я же тебе сказал, мил человек: мы к аббату Феррайну. Что тебе неясно, а? Беги к своему хозяину и скажи: тот, кто верит в святую Софью, пришел исповедаться.
Сверху или снизу – важно правильно выбрать.
Седой сухой дед с круглой проплешиной на темени сидел в кресле из черного дерева, постукивал пальцами по подлокотнику. Сидел себе, постукивал, глядел из-под бровей. Однако сразу – по твердой осанке деда, резной маске морщин, упертой неподвижности зрачков – Бакли понял, что выбрать.
– Желаю крепчайшего здравия вашему преподобию! Великодушно прошу простить за беспокойство, которое вам причиняю.
Короткими шажками Бакли подбежал к деду, на ходу уменьшаясь в росте. Встал на колено, наклонил голову. Аббат вяло протянул руку с перстнем, Бакли поцеловал громадный красный камень.
– Кто таков?.. – голос аббата Феррайна был скрипучим, но ровным.
– Я – Бакли, ваше преподобие. Могер Бакли.
– Какого сословия?
– Нижайше прошу простить, ваше преподобие, но важен ли ответ на сей вопрос? Поймите верно: я не имею секретов от вашего преподобия и с радостью скажу, к какому сословию отношусь. Но только я к вам не по делу сословия, и даже не по личному.
– Ты сказал привратнику, что хочешь исповедаться.
– Дело вот какое, ваше преподобие… Всю жизнь я поклонялся святой Софье Величавой, и всегда чувствовал ее опекающую длань на моем плече. Но недавно – в ноябре – кое-что переминалось и бросило мою душу в пучины тревоги. Святая Софья отвернулась от меня. Всякий раз, как пытался молиться, я получал от нее знак: обратись к Светлой Агате. И чем истовей были мои мольбы, тем жестче звучал ответ: ступай к Светлой Агате, лишь она поможет тебе!
Аббат Феррайн, что прежде слушал его с глубокой скукой, при последних словах шевельнулся.
– Что за знаки были тебе явлены?
– Разные знаки, ваше преподобие. Прежде всего, мирские.
Бакли поднял голову, повел взглядом вокруг себя, печально поджал губы. Мол, скверные дела творятся в мире, ваше преподобие сами понимают.
– Поднимись, – велел аббат. – Сядь вон туда и скажи ясно: Софья Величавая послала тебя к Светлой Агате?
Бакли сел, смущенно пожал плечами:
– Ваше преподобие, вы говорите так, будто Софья – лорд, а я – ее вассал. Не послала она меня, это будет неверное высказывание, но дала знак, что лишь Агата может помочь.
– Которая Агата? Северная или центральная?
– Центральная Агата, ваше преподобие. Оттого я и пришел к вам.
Аббат Феррайн не служил ни Агате, ни Софье. Он принадлежал к Церкви Праотцов и числился служителем святого Вильгельма. Однако не усмотрел никакого противоречия в словах Бакли.
– Ты поступил верно, придя ко мне. Я вознесу мольбы, чтобы Агата тебя услышала. В чем твоя просьба?
– Не о себе прошу, – с поклоном сказал Бакли, – а о своей святой покровительнице. Душевная боль от ссоры с Агатой разрывает ей сердце. Нежная душа Софьи истекает кровью… Я молю Агату быть чуткой к ее страданиям!
Глаза Бакли заблестели от слез, губы задрожали.
– Ты молишь центральную Агату? – уточнил аббат Феррайн.
– Да, ваше преподобие! Только она и может излечить хворь несчастной Софьи!..
– Софья захворала, это верно, – проскрипел аббат.
– И столь тяжко захворала, что ничто не радует ее! – Бакли всхлипнул. – Даже три миллиона золотых не купят лекарства от этого недуга; даже четыре тысячи всадников не сыщут нужного зелья!
Аббат Феррайн повел бровью, помолчал какое-то время.
– Ты прав, сын мой: ни деньги, ни люди не помогут святой Софье. Тут требуется иное…
– Быть может, говор? – предположил Бакли.
– Говор?..
– Я слыхал, ваше преподобие, от некоторых хворей помогает целебный заговор. Зовете на помощь правильных людей, образуете круг, беретесь за руки, вместе произносите нужные слова…
Аббат нахмурился:
– Нет, и говор тут не будет уместен.
– Быть может, на помощь древних духов… Духов степей, ваше преподобие? Не будет ли это греховной ересью?
– Имея средство, не употребить его во спасение, – вот что будет ересью. Но духи степей опасны. Выпустив их на волю, как потом загнать обратно во тьму? Сторонись их, сын мой.
– Так что же делать, ваше преподобие?! – вздохнул Бакли, ломая руки. – Как помочь?..
– Время – вот лучший целитель. Ныне зима – час холода и тьмы. Но скоро весна ее сменит. Весною расцветет жизнь, морозы откатятся на север, крестьяне выйдут в поля… Люди исполнятся верою, и святое слово окрепнет, обретет силу. Вот тогда, пожалуй, одной молитвы будет довольно.
– Полагаете?.. – голос Бакли дрогнул от трепетной надежды.
– Да, сын мой. Верь.
– И если Софья исцелится весною, то центральная Агата…
– …заключит ее в сестринские объятия, полные радости.
– Не знаю, как благодарить ваше преподобие!
Бакли упал на колени и покрыл поцелуями не только перстень, но и всю сухую стариковскую ладонь. Аббат брезгливо отнял руку.
– Ступай, сын мой. Ступай.
Выйдя на улицу, Бакли протер губы и трижды с омерзением сплюнул. Процедил сквозь зубы:
– Старый хрен.
Шестой спросил его:
– Что скажешь? Есть польза от аббата?
– Самодовольная задница, как и все святоши. Кусок нахального дерьма. Только рыцари хуже.
Бакли перевел дух. От потока ругательств стало веселее – слетела мерзкая маска раболепия. Бакли стряхнул ее, дрожа всем телом. Хлопнул Шестого по плечу:
– Но все же, братец, малая польза есть. А малая – лучше никакой, верно?
– Угу. Теперь сыграем?
– Отчего нет?
Они пошли в таверну, и Бакли облегчил карман Шестого еще на десяток монет. Последних, что у него были. Когда Шестой понял, что лишился всего, то сказал только:
– Сучья жизнь.
Бакли бросил ему агатку – одну из выигранных:
– Держи, друг любезный, купи себе поесть.
А сам поднялся в комнату и нашел в книгах второе имя: Айра-Медея.
* * *
К бабам нужно подходить сверху. Это надежное правило. Всякая баба любит дерзость и хамство. Даже такая дорогущая, как вот эта.
Она сидит полулежа на горе подушек, вся такая блестящая: платье искристого шелка, золотая брошь в роскошных волосах, на плечах накидка с лисьей оторочкой. В глубоком вырезе белеют полушария грудей, бархатистые и сочные, как персики. Ноги лежат на подушке – специальной подушке для ног! Голые щиколотки, высеченные из мрамора… Бакли сразу проникся к ней ядовитой ненавистью.
– Здравствуй, красавица, – он подошел вразвалочку, небрежно оттолкнул ногой подушку. – Как мне тебя звать, чтобы было тебе приятно? Белокровная госпожа?..
При последних словах он нахально подмигнул. Айра-Медея не выдала никакой эмоции.
– Я давно живу в столице и привыкла к вашим порядкам. Зовите, как вам удобно: сударыней, например.
– Ай!.. Какая же ты сударыня, а? Что за чушь! Северные тощие грымзы пускай будут сударынями! А тебя стану звать… – он повел бровью вверх-вниз и жадно сверкнул зрачком, – красавица!
– Как вам угодно, – степенно кивнула Айра-Медея. – Присаживайтесь, славный.
Он еще постоял, пожирая ее глазами, и лишь после долгой паузы уселся. Сам налил себе чаю, не дожидаясь слуги, и звучно, с чавканьем, хлебнул.
– Аххх, хорошшшо!
– Что привело вас ко мне, славный?..
– Звать меня Могер, красавица. Могер Бакли. И в Южном Пути, откуда я родом, это имя всем известно.
– Охотно верю.
В редких тщательно запудренных морщинках на лице женщины читался ее возраст – четыре десятка. А в безмятежном выжидающем спокойствии ощущался громадный опыт – опыт дипломата или торговца, или тот и другой вместе. Айра-Медея не тратила сил и времени на традиционное южное славословие, на болтовню вокруг да около. С видом искреннего радушия она ждала.
– Вижу, красавица, тебе не терпится узнать: зачем же пожаловал господин Могер Бакли? Ну, беды не будет, если ты еще помучаешься, а я просто погляжу на тебя. Такую сладкую штучку не каждый день увидишь. Ох, не каждый!
Он выдержал паузу, представляя себе, как ставит на колени эту самую Айру-Медею, берет в руку хлыст и охаживает ее по спине и заднице, превращая кожу в один громадный синяк. Приятное зрелище. Бакли улыбнулся, облизнул губы.
Южанка молчала.
– Ладно, давай к делу, раз уж ты так настаиваешь. Я хочу купить у тебя кое-что.
– Мне жаль, славный Бакли, но вас ввели в заблуждение. Уже шесть лет, как я ушла от славного ремесла и не занимаюсь торговлей.
– Да?.. – он изобразил удивление. – А чем же занимаешься?
Она улыбнулась в ответ.
– Если желаете купить что-то из принадлежащего мне, я позову своего управителя. Он теперь заведует такими делами.
Айра-Медея потянулась к колокольчику. Несколько поспешно – на секунду раньше, чем следовало бы. Эта секунда выдала, сколь глубоко Бакли неприятен южанке. Вот и отлично, – сказал он себе, – защита сломана, теперь нападаем.
– Ты не поняла меня. По-твоему, я пришел сюда поговорить с управителем? Я проделал триста миль в снег и мороз, чтобы поторговаться с каким-то дерьмовым управителем?! Я пришел делать дело, красавица. Только с тобой. Так что положи свой колокольчик и продай мне товар.
Она помедлила. Не дрогнула ни одна черточка ее холеного лица, но Бакли знал: Айра-Медея колеблется, вышвырнуть ли его к чертям или выслушать. После паузы она отложила колокольчик. Как все бабы!.. – презрительно подумал Бакли.
– Какой товар нужен славному?
– Очи. Хочу купить искровые очи.
– Для оружия, надо полагать?
– Ну ясно, что не для сортира!
– Какое именно оружие нужно оснастить? Копье? Шпагу? Кинжал?
– Всякое и разное. Я хочу, красавица, вооружить отряд.
Айра-Медея удостоила его слабой, чуть заметной улыбки.
– Похвальное желание, славный.
Она подняла рукав платья и сняла браслет. Сплетенный из тончайшей золотой проволоки, он весь пестрел алыми камнями разного размера. Очи. Больше дюжины очей. Эта старая грудастая сука носила на руке целое состояние.
– Как вы, конечно, знаете, очи делятся на классы в зависимости от их размера, формы и качества огранки. – Айра-Медея положила браслет перед гостем и деревянной шпажкой для фруктов указала на один из небольших камней. – Этот класс зовется «лилией». Он – самый мелкий из тех, что используются в оружейном деле. «Лилиями» оснащаются кинжалы и парадные шпаги. Разряд «лилии» способен нанести вред только при вхождении клинка в тело, и даже в этом случае не убьет, а лишь оглушит противника и собьет с ног. «Лилия» – оружие благородного и великодушного человека, любящего красоту поединка, а не жестокость.