Канун боя прожили тревожно. Церковь весь день полнилась людьми. Ночью матери и жены, уложив своих воинов спать, стали на колени перед иконами для истовой молитвы о спасении любимых.
Радомир уже задремал, когда мать легонько растолкала его.
- Прости, сынок, - заливаясь слезами, пробормотала она. - Хочу душу облегчить. Дозволь мне.
- Конечно, - с готовность ответил Радомир, протирая глаза и поднимаясь с лежанки.
Старушка собралась с мыслями и рассказала сыну историю о спасении белой волчицы, о том, кем впоследствии эта волчица оказалась. Не утаила и того, что Веда приходила к ней снова и угрожая смертью сына просила принять оберег.
— Ну, теперь-то мне понятно, отчего эта тварь так псиной разит, — нахмурился юноша. — Чего же ты плачешь, мать?
— Ох, сынок! — горько вздохнула женщина, — Я вот думаю, а верно ли поступила, прогнав ее? Ведь своей рукой последнюю помощь оттолкнула. Боязно мне за тебя. А вдруг и вправду погибнешь?
Она заплакала в голос, и Радомиру стало не по себе.
— Хватит меня раньше времени хоронить! Ты всё верно сделала — не следует доброму человеку от ведьмы обереги принимать. Уйди, мать! Не трави душу! Дай перед боем выспаться!
Старушка послушно ушла, оставив сына наедине с тревожными мыслями. Этой ночью она не сомкнула глаз и, едва забрезжил рассвет, разбудила Радомира. Он сосредоточенно собирался; когда дело дошло до кольчуги, остановился.
— Я не надену ее, — мрачно произнес он.
Мать побледнела.
— Как же без кольчуги? — пролепетала она.
— Не надену! И не гляди на меня так!
Радомир вышел из избы.
Дружина была в сборе. Мечники с недоумением глядели на воина в подпоясанной рубахе. Кто-то весело подшучивал над его самоуверенностью, кто-то с уважением качал головой - и правда, драться без тяжелой кольчуги было куда легче. Радомир лишь горько улыбался. Чем ближе было время расставания с близкими, тем отчетливее он понимал, что больше никогда их не увидит. Юноша, собравшись с духом, крепко обнял на прощанье мать, звонко расцеловал в обе щеки, а потом, заглянув в заплаканные глаза, спокойно сказал:
— На все воля божья.
Радомир нежно попрощался с невестой.
— Ладушка, — прошептал он ей в маленькое ушко, — люблю тебя, голубка моя. Если не вернусь, выходи за Ярослава.
Девушка сдвинула красивые брови, но ничего не успела ответить — Радомир стремительно вскочил на коня и примкнул к дружине.
Волчица тревожно подняла уши. Проведя всю ночь в кустарнике недалеко от поля, где должно было пройти сражение, уставшая, заснула лишь под утро. Издалека доносился лязг оружия и бранные крики. Оказалось, бьются в другой стороне, не там, где намечали. Кроме того, волчица проспала начало боя, и страх за участь Радомира сковал сердце. Резво скользнув вдоль кустарника, она пробралась к нужному месту.
Шел разгар сражения. Радомир верхом на коне поливал врага отборной бранью и осыпал градом ударов. Его бесстрашие казалось безрассудным. Веда заметила, что юноша без кольчуги. Такой поворот сбил с толку, теперь все могло пойти не так, как в видении. Едва уловив зорким оком выпущенную из лука вражью стрелу, Веда со скоростью ветра метнулась к Радомиру. Злобно рыча, волчица разбежалась и прыгнула так высоко, как могла. Когти ее передних лап глубоко врезались в конский круп. Лошадь дернулась с места. Юноша не удержал равновесие и, едва успев вытащить ногу из стремени, завалился на бок вместе с лошадью. Прямо на них упала окровавленная волчица, насквозь пронзенная стрелой. Видевшие издалека прыжок Веды, подумали, что верный пес спас своего хозяина, однако, у стоявших рядом воинов не было сомнений — белый волк.
В это время враг, давший слабину, обратился в бегство, и дружинники ринулись вперед, гоня чужеземное войско.
Разгоряченный сражением Радомир сбросил с себя волчицу. «Я жив!» - пронеслось в голове. – «Соврала ведьма!». Потом поднялся, тяжело дыша, и решил последовать за ратниками. Где-то в траве лежал меч, который выпал из рук при падении с лошади. Юноша стал искать его, невольно склонился над зверем и отчетливо понял, что это Веда. По спине побежала дрожь. Волчица дернулась и начала хрипеть. Из пасти медленно текла темная кровь, а тело изогнула судорога боли. Глаза юноши и животного встретились. Никогда прежде Радомир не испытывал такого ужаса: смотреть в человеческие глаза волчицы было куда страшнее, нежели в желтые глаза ведьмы.
Со стороны леса раздался громкий вой. Юноша оглянулся и поспешил уйти в сторону, заметив приближающуюся стаю волков. Звери подошли совсем близко и замерли, окружив волчицу. Вожак лег у ее изголовья и жалобно завыл. Белый волчонок-подросток скулил как ребенок, облизывая рану матери и тыкаясь носом в белоснежный бок. Он осторожно просунул свою светлую морду под ее мощную лапу, зарылся носом в еще теплый пух и так остался лежать. Веда открыла глаза. Она неровно и хрипло дышала, борясь за последние мгновения жизни, смотрела на любимого мужа, чувствовала тепло сына. В ее взгляде не было ни страха, ни обиды.
Радомир завороженно наблюдал за волками и умирающей Ведой. Что-то странное творилось в душе. В памяти внезапно всплыл образ усталой сгорбленной старухи, волокущей из дальнего пути его доспехи; юноша вспомнил о ночном приходе ведуньи в их дом и ее настойчивой просьбе принять оберег. Все-таки ведьма не солгала - длинная стрела наверняка пробила бы кольчугу. Глядя на умирающего оборотня, Радомир испытал незнакомое доселе чувство сострадания к тому, кого раньше считал поганой нечистью. Это причиняло боль, смешанную со стыдом за свою прежнюю жестокость. Хотелось всё исправить, но он не знал как.
Юноша с тревогой огляделся по сторонам. Бой был окончен, лишь вдали слышалось веселое гиканье ратников, прогонявших со своей земли остатки вражеской дружины. Волчица судорожно подергивалась, и Радомир решил, что ее еще можно спасти. Он вспомнил про оберег Веды, его способность сохранить жизнь даже обреченному. Стремительно войдя в волчий круг и легонько оттолкнув волчонка, он поднял Веду на руки. Вожак зарычал.
— Я помогу ей! — заговорил юноша с волками словно с людьми. — Не трогайте меня!
Волки и правда будто поняли его намерение, отошли дальше и стали наблюдать.
Радомир осторожно сломал торчащую из волчьего бока стрелу, бережно уложил тело волчицы на конский хребет, сам вскочил на коня и помчался что есть духу в сторону леса. Когда дорога закончилась, спешился и дальше понес Веду на руках. Тяжелое тело зверя совсем обмякло, став скользким от пролитой крови. Большая голова и мощные лапы бессильно свисали с плеча война.
Добравшись до ведьминой землянки, Радомир поспешил войти в нее. Внутри все было прежним: темным и зловонным. Юноша положил волчицу на покосившийся стол и почти на ощупь принялся искать оберег. Он открывал запечатанные воском горшки, потрошил собранные в пучки сухие травы, пока растерянный взгляд его не упал на пол. Там у скамьи, едва заметная, лежала куча старого тряпья, в которое рядилась ведьма. Радомир, поборов брезгливость, торопливо скользнул руками по грязному рубищу.
— Где же он? — нетерпеливо приговаривал юноша и, нащупав мягкий клейкий комок на нитке, обрадованно вскрикнул. — Вот твое спасение, Веда!
Он быстро надел оберег на шею волчицы и отошел в сторону. Веда уже не дышала.
Время шло, но ничего не происходило. Стояла глубокая тишина. Внезапно в землянку подобно тени проскользнул волк. Одним прыжком он оказался на столе у тела Веды. Радомир замер, наблюдая, как тот осторожно обнюхивает волчицу, низко рыча и подвывая. Юноша, еле дыша, двинулся к выходу. Волк заметил его, блеснул желтыми глазами, но потом равнодушно отвернулся, лег рядом с волчицей и затих.
* * *
Четыре года минуло с той поры как Веда спасла Радомира. Через год после того случая Радомир привел в дом молодую жену Ладу, а еще через год на свет появился их первенец.
Однажды поздним вечером, когда Лада укладывала малыша, мать перебирала горох при свете лучины, а возмужавший Радомир вырезал из дерева игрушку для сына, в избу тихонько постучали. Хозяева удивленно переглянулись и поспешили открыть. На пороге стоял человек с головы до ног завернутый в волчью шкуру. Старушка испуганно всплеснула руками.
— Не пугайтесь, люди добрые! — юным голоском заговорила гостья, снимая с головы лохматый капюшон. — Не делала вам зла и не сделаю. Я к вам с благодарностью. Али не узнали меня? Я — Веда.
Хозяева удивленно разглядывали юную деву: чистая тонкая кожа светилась в темноте, а белокурая коса доходила до колен. Кроме огромной шкуры на девушке ничего не было, и она стыдливо куталась в нее, прикрывая наготу. Радомир не сводил с нее глаз, и матери пришлось толкнуть его локтем в бок, чтобы пришел в себя.
Девушку пригласили в избу, начали собирать на стол.
— Так ты — Веда? — недоверчиво переспросил Радомир.
— Веда, — озорно улыбаясь, ответила гостья.
— Как же так? — растерялся он. — А отчего ты свой лик от людей прятала? Зачем в старуху обратилась?
— Погоди, скаженный! — снова одернула сына старушка. — Дай ей поесть с дороги, а потом спрашивай.
— И то верно, — согласился Радомир.
— Я не голодна, благодарствую, — все с той же улыбкой ответила девушка. — Пришла поклониться вам за то, что во второй раз мне жизнь сохранили. Мы с вами теперь как родные, то вы ко мне в гости, то я к вам.
Она засмеялась и словно колокольчик зазвенел. Лицо Радомира невольно расплылось в улыбке. Он зачарованно наблюдал за гостьей, не в силах отвести взгляда.
— Ой, не гляди на меня так! — смутилась девушка и сдвинула тонкие брови, — а то ведь могу и в старуху превратиться.
Радомир опустил глаза. Подошедшая сзади Лада одарила гостью ревнивым взглядом, но тут же вскрикнула от неожиданности. Перед ней была уже не девушка, а совсем девочка. Радомир раскрыл рот от такого превращения, а мать выронила горшок с кашей.
— Не пугайтесь, — успокоила их ведунья детским голоском. — Просто хочу пригожей для вас быть и не знаю как. Давно средь людей не была. Только и помню, как пугать, — она грустно улыбнулась. — Годков-то мне много, больше твоего, — кивнула она на старушку.
— Неужто такое может быть? — еле слышно прошептала Лада и опустилась на скамью рядом с мужем.
— Я сегодня последний раз в человеческом облике, — прервала молчание Веда. — Вот ночь закончится, стану волчицей, уйду в лес и не вернусь больше. Хочу на прощанье вам о судьбе своей нелегкой рассказать, чтоб зря не кляли и не плевали, обо мне вспоминая.
Девочка собралась с мыслями и, опустив синие глаза, начала:
— Мать моя была дочерью колдуна-оборотня. С детства знала то, что простым смертным не дано, могла лечить, а могла и убить одним лишь взглядом. Большую силу имела. Вздумалось ей однажды задурить светлую голову молодцу одному, и, уж не знаю как, а вышло, что сама в него влюбилась без памяти. И так ей захотелось обычной человеческой жизнью пожить, что ушла она с этим молодцем от отца своего, приняла крещение и поселилась средь людей. Поначалу все хорошо было: свадьбу сыграли, хозяйство завели, детей родили: сначала меня, а потом сыночка, — маленькая Веда торопливо смахнула упавшую слезу. — Так все было славно и справно, что зависть людскую своим счастьем вызвали. Стали люди небылицы про мать рассказывать, мол по ночам не спит, а ворожит да порчу на всех, кто на нее недобрым взглядом посмотрел, наводит. До такого дошло, что в церковь впускать перестали, ото всех дворов гнали. Даже те, кто ранее другом назывался…. Обидно стало матери, ведь не колдовала она с того дня как крест на себя надела. Подумали они с отцом, да и решили от людей в лес податься. Там высокую избу поставили, хозяйство завели: птицу, скот держали. Звери лесные обходили их стороной, и не потому, что мать заклятье наложила, а потому, что отец ее — колдун, сжалился и о семье позаботился. Так прожили десять лет. Но однажды случилась в деревне падучая у скота. Решили люди, что это месть колдуньи. Собрались и пришли к нашему дому, и все с вилами, да с топорами. Отец говорить с ними стал, а они его топором по голове и к избе нашей шасть! Мать двери заперла, нас с братом под лавки затолкала и вдруг вижу я, стала она из человека в зверя превращаться, в волчицу черную. Тут в избу люди ворвались и давай крушить все подряд. Мать на них бросилась, но слишком силы неравные были. Когда ее убивали, она зверем была. Помню только как кровь из ее вспоротого брюха на пол хлынула. Потом брата нашли и топором порубили… — девочка остановилась. Ее лицо в одно мгновенье стало взрослым. Две глубокие поперечные морщинки легли меж бровей. — Помню личико его перепуганное, — дрожащим женским голосом продолжала повзрослевшая Веда, — как силой вытаскивали его из под лавки, как он вырывался и плакал, но ни разу не глянул в мою сторону, чтобы не выдать.
У внимательно слушавшей рассказ Лады задрожал подбородок. Мать Радомира молчала, крепко прижав к лицу ладонь. По ее морщинистым щекам лились тихие слезы.
— Я видела все это, — продолжала Веда, — и что-то со мной в тот миг произошло, будто вывернуло наизнанку. Все помутилось, руки-ноги выгнулись, и стала я зверем оборачиваться, да так быстро, что не углядел в суматохе никто. Выскочила я из под лавки, меж ног людских проскочила щенком и умчалась в лес. Там меня дед и нашел…
— Погоди! — изумленно перебила старушка. — Я помню, когда еще ребенком была, люди какую-то колдунью с ее выводком в избе сожгли… Свят, свят! — испуганно перекрестилась она, — так это мать твоя была?
— Да, — угрюмо кивнула Веда. — Я после того три года в волках проходила, все никак не могла в человеческий облик вернуться…. Лучше б волком и осталась, — сокрушенно вздохнула ведунья и со вздохом вдруг снова стала девушкой. — Меня дед в человека обратил. Сказал, что я хоть и оборотень, но дивный, что по желанию своему могу совсем к волкам уйти и жить среди них как своя. Я того и хотела, но дед остановил. Стар он совсем стал, время ему пришло помирать, и очень просил принять от него дар колдовской. Не смогла ему отказать. Так стала ведьмой… Травы собирать меня мать научила, а вот всему остальному уже дед учил, сколько успел. Жили в землянке, где сейчас мое логово. К деду люди издалека ходили, кому богатства подавай, кому власти, кому оберег нужен, кому врага со свету сжить. Насмотрелась я на всяких людишек … — лицо Веды стало злым и прибавило пару десятков лет. — Когда дед умер, такие люди стали ходить ко мне. Однажды пришел человек, в котором я узнала убийцу брата. Он не знал кто я, думал просто ведьма. Помощи просил, сын у него умирал от хвори диковинной. Жаловался мне гость, что отрок его по ночам не спит, кричит, есть перестал и все о волчице черной рассказывает. Рассмеялась я в лицо этому гостю, сама волчицей обернулась и выгрызла его сердце. Ничего слаще той крови я в жизни не пробовала…
Глаза Веды при этих словах сверкнули жутким желтым огнем, ногти на руках стали длинными, а лицо вытянулось, приняв очертания звериной морды. Внезапно она очнулась и в одно мгновенье снова стала милой девушкой. У хозяев же от таких превращений мурашки бежали по спинам.
— Уж простите меня, люди добрые, — с болью в голосе проговорила Веда, — никак не могу забыть этого. Такую радость и облегчение я испытала от мести, что решила выследить всех, кто мою семью погубил. Но вышло так, что это было мое первое и последнее смертоубийство. В один из дней я вышла на след одного из убийц, и сама попала под стрелу… Помнишь тот день? — обратилась она к матери Радомира. — Тогда мы впервые свиделись.
— Помню, — ответила старушка, и ее лицо исказила гримаса ужаса от внезапно настигшей догадки, — всё помню…. И теперь понимаю.
Веда мрачно улыбнулась, не сводя с нее глаз, а Радомир недоуменно поглядел на перепуганную мать.
— Я тогда с жизнью простилась, — медленно продолжала Веда. — Думала все, конец пришел. Оказалось, нет. Вот тогда и поняла, что не все люди мерзкие. Вспомнила доброго отца своего, мать, подумала о твоем мягком сердце. Ведь любила ты детей своих так, как нас с братом мать любила… Когда пришла к тебе через год, то в самом деле помочь хотела.