Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Пролог ==========
Бергалы заволновались с утра Петрова дня на пароходной пристани купца Мулдашева, когда отчалил, уходя к Омску, единственный пассажирский пароход «Богатырь», и начала подваливать баржа Англо-Французской компании, чтобы везти рабочих на Зоряновский рудник. Откуда разнёсся пугающий слух, разбирать недосуг было. Зоряновский урядник Егорьев, случившийся в уезде по причине вызова капитан-исправника, выскочил из трактира, на ходу утирая сальные губы. Доесть, черти, не дали!
С утра парило, уряднику было жарко. Мужчина он в летах и весу немалого. На пристани гулял ветерок, так что было чуток приятнее. Зато атмосфера накалилась до предела.
- Не поедем! – ревел пуще всех дюжий молодец в картузе с треснувшим козырьком. – Пущай господин Делонг плату подымает, раз такое дело!
- Правильно! Дело говоришь! – поддержали в толпе.
Пахло бунтом. Урядник поднял пудовый кулак, поднося его к носу зачинщика:
- Ты чего орёшь, морда? Какая тебе плата, коли ты ещё до места не доехал?
Из-за спины молодца кто-то пискляво выкрикнул:
- Дык, помирать-то кому охота? Змеева хворь аж до Утихи доползла.
- Какая хворь?! – рявкнул Егорьев. – Где Утиха, а где Зоряновск? Чего воду мутите попусту?
Откуда-то из-за спины возник малохольный ссыльный Кричевский и торопливо залопотал, захлёбываясь и пришепётывая:
- Павел Степанович, а я говорил вам, что сказание о Подкаменном Змее не на пустом месте взялось! Сказания всегда отражают действительные явления, и если бы вы меня послушали…
Егорьев отмахнулся, как от назойливой мухи:
- Варначьи сказки – этот ваш Змей. И вы туда же? Дождётесь ведь – посажу за слухи дурацкие.
- И посадите! – задиристо выкрикнул Кричевский, подпрыгивая петухом. – С вас станет. Но люди-то мереть не перестанут!
- Кто помер, рожа ты острожная? – урядник зацепил плюгавого ссыльного за воротник потёртого вицмундира и приподнял над землёю.
- Дык, мальчонка, Игната Васильева сын, - без прежнего запалу промямлил детина в поломанном картузе.
- Какого Васильева? Охотника утихинского что ли?
- Его, - мрачно подтвердили из толпы.
Игната Васильева Егорьев знал. Мрачный мужик из кержацкой деревни лучше всех зверовал в тайге и завсегда привозил немалую добычу, не забывая и урядника. Отдавал долю, не споря, поэтому Егорьев относился к нему даже с некоторой симпатией. Хоть на роже у Игната было написано, что он об уряднике думает.
Егорьев был из тех людей, что живут по принципу: «У воды – да не напиться?» Меру, впрочем, соблюдал, так что обижаться на него было грех, как он сам о себе понимал. Зато у него порядок был: и на руднике, и среди кержаков. И варначьё из тайги высовываться не рисковало.
О Подкаменном Змее Егорьев слыхал, конечно. Сказка эта родилась среди варнаков – беглых каторжников, диких старателей, промышляющих золото по лесам. И сколько их тому Змею душу отдало, знал только сам Змей. Урядника это не интересовало. Его больше заботило, чтобы бунт стих.
А он и впрямь стал утихать, словно бергалы успокоились, выплеснув словами свои страхи. Ворчание становилось всё глуше, иные уже потянулись на баржу, пыхтящую у пристани.
Егорьев отошёл к воде, утирая платком вспотевшую шею и изрядные брыли. Не с его комплекцией такие хлопоты. И тут услышал за спиной неожиданное:
- Meine Liebe Анхен, ей богу, сейчас не то место и не то время.
Произнесено было негромко, но слегка раздражённо. Егорьев обернулся, гадая, откуда бы взяться немцу в усть-горской глуши. Однако же, немец был – самый настоящий, одетый по-городскому: в долгополом сюртуке, шляпе и с тросточкой. И морда была очевидно нездешняя: породистая, узкая, костистая. Заграничный перец! Должно, сошёл с омского парохода.
На руке у заграничного перца висела очень красивая молодая особа самой православной наружности - с бездонными синими глазищами и толстой русой косой. И тоже горячо шептала:
- Яков, я прошу тебя! Ну, пожалуйста! Нам же всё равно в ту сторону, – и так этими глазищами глядела, что любой бы поплыл, как масло.
Немец, всяко, поплыл. Жесткое лицо смягчилось, губы обозначили улыбку, совсем бы незаметную, когда б не впадины на худых щеках и лучики в углах холодных голубых глаз. Принял ручку дамы, поднёс к губам, вздохнул, покоряясь судьбе:
- Как тебе будет угодно.
Речь немца звучала странно. Временами отлично слышался нездешний акцент, а временами произносимое им звучало вполне себе по-русски. Как сейчас, например.
Но уже в следующее мгновение немец вздёрнул голову и повелительно обратился к Егорьеву:
- Господин Policist, что у вас тут происходит? – и выговор снова был иностранный.
- Да вот, сударь, рудничные рабочие волнуются, - суетливо произнёс Егорьев, снова утираясь платком. И тут же удивился, с чего это ему так захотелось вытянуться в струнку. Было в немце что-то такое, что заставляло вытягиваться. Или то неистребимая страсть русского человека раболепствовать перед иностранщиной?
Сразу захотелось послать немца к чёрту, но уже не воротить было сказанного. Да к тому же, барышня у него была хорошенькая – обижать не годилось.
- Они чего-то боятся, - убеждённо сказала барышня приятным грудным голосом, вновь беря своего спутника под руку и многозначительно глядя ему в лицо.
- Привидений? Духов? – с иронической улыбкой спросил иностранец.
Егорьев еще размышлял, отвечать ли, когда из-за его спины, как чёрт из табакерки, выскочил Кричевский:
- Подкаменного Змея. Это здешний фольклорный элемент – весьма загадочный, прошу заметить. Малоизвестный, но приносящий вполне реальный вред! – а потом осведомился с самым доверчивым видом: - А вы, сударь, кем будете?
- Якоб Штольманн, Erforscher, - отрекомендовался немец. – Путешествую по своему удовольствию. А это meine Frau Анна. Анна Викторовна.
Имя и отчество своей фрау по-русски он выучил очень хорошо, прозвучало, как родное.
- Учёный, стало быть? – поспешил спросить Кричевский. – И что исследуете?
- Всё понемногу, - ответил немец неохотно. – Человеческую природу, в основном.
- О, с этой точки зрения у нас много интересного! Загадочная русская душа, слыхали, герр Штольманн?
- Ja, natürlich, - лицо немца украсила насмешливая улыбка. – А с кем имею честь?
- Кричевский Андрей Дмитриевич! Тоже в своём роде исследователь.
- И изучаете…
- Фольклор, обряды, сказания местных жителей. Член-корреспондент Русского географического общества, прошу заметить! – гордо сообщил Кричевский. – Я каждый месяц пишу туда подробные отчёты.
Егорьев улыбнулся. Писать-то малохольный писал, да только эти отчёты не шли дальше почтового отделения. Капитан-исправник распорядился. Ещё не хватало, чтобы ссыльные в Петербург депеши слали.
- А что не так с этим Подкаменным Змеем? – заинтересованно спросила Анна Викторовна.
Лицо у неё было умное, сметливое. Не просто любопытствующая барышня. Такой и рассказать не грех – пусть потешится! Егорьев не стал мешать, когда Кричевский, захлёбываясь от восторга, начал любимую свою сказку.
========== Сказание о Змее ==========
Мальчик был лет двенадцати: тонкий, с торчащими ушами, и волосами, светлыми, как солома. Измождённое лицо, глубоко запавшие глаза. Он был первым, кого Анна увидела за много месяцев.
«Кто ты?» - мысленно спросила она.
Но мальчик не ответил. Щуплая тень невесомо скользнула к причалу, где толпились человек двадцать мужиков-мастеровых. От них разило потом, водкой и луком, они всё время шумели и сквернословили. А теперь и вовсе галдели громко – назревала драка. От них следовало держаться подальше.
Она и держалась: стояла у оконечности мыса, где сливались в один два стремительных потока. Один поток – чистый, прозрачный - отливал под солнцем синевой с зеленью, отражая июльское небо и заросли многочисленных островов, другой же был бурный, мутно-серый. Сливаясь, они долго не смешивали свои струи – так и неслись дальше рядом, но не вместе. Зрелище было редкостное.
Анне подумалось, что они со Штольманом похожи на два этих потока: давно уже единое целое, но каждый продолжает оставаться собой. И, пожалуй, о появлении мальчика Якову лучше не сообщать. Может, и не станет смеяться, но в досаде поморщится, не в силах дать всему разумное объяснение. Это хорошо, что сейчас мужа нет рядом – пошёл на пристань узнавать про пароход.
«Кто ты?» - снова спросила Анна у мальчика.
Сама того не замечая, она двинулась за духом и ступила на причал, куда он манил её.
«Что с тобой случилось?»
«Я умер» - без особого сожаления ответил мальчик. – «И мамка скоро умрёт. И тятька тоже».
Души людей, умерших от естественных причин, к Анне обычно не обращались. Во всяком случае, она не могла такого припомнить. Только убиенные – точно знали в ней подругу следователя.
«Тебя кто-то убил?» - спросила Анна, чтобы удостовериться.
«Да. Змей».
«Как тебя зовут?»
«Евсейка».
«А кто такой Змей?»
Но призрак истаял без ответа, Анна же вдруг оказалась в четырёх шагах от галдящих мужиков и совершенно отчётливо расслышала слова: «Змеиная хворь уже до Утихи доползла». Внезапная дрожь пробрала молодую женщину, несмотря на полуденный зной.
Она сделала ещё шаг по направлению к шумной толпе, но чьи-то крепкие руки поймали её за талию. Анна улыбнулась. Напугать её не удастся! От мужчины, схватившего её в объятия, пахло не водкой, а одеколоном. Очень знакомым одеколоном.
- Яков Платонович, - одними губами сказала она. – Не шалите на людях!
Как ни тихо было сделано внушение, его услышали. Железное кольцо рук разжалось, Анна смогла повернуться, чтобы увидеть его улыбку. Такой улыбки она почти не видела у него в Затонске. Почему-то там он редко улыбался так широко и непосредственно, как мальчишка, и впрямь становясь лет на десять моложе.
- Куда вы, Анна Викторовна? – также тихо спросил муж.
- Туда, - она неопределённо махнула рукой. – Там мальчик.
- Какой мальчик?
- Не знаю. Дух.
Штольман только вздохнул:
- Ох, эти мне ваши духи, Анна Викторовна!
Это стало у них чем-то вроде семейной шутки, хотя духи её давно уже не беспокоили. Но Яков при случае непременно подтрунивал над ней, пользуясь тем, что она больше не обижается. Анна позволяла ему это, а сама любовалась его улыбкой, саркастическими складками у рта, лучиками у глаз, насмешливо вздёрнутой левой бровью. Ваня Шумский в восемь лет вел себя ровно так же: боялся приблизиться и робел, но при случае дёргал за косичку – для того, чтобы Аня его заметила. Не напомнила она это лейб-гвардейскому поручику, когда они встречались в прошлом году. Видимо, потому что теперь за косичку её дергал другой. И она на этого другого в ту пору очень злилась. До поручика ли было?
Интересно, а он понимает, чем это, собственно, занимается?
Анна по-хозяйски огладила лацканы серого сюртука.
«Мой Штольман!»
- Дальше в верховья – только на этом, - муж кивнул в сторону буксира, который, чадя на всю акваторию, подталкивал к пристани обычную рудовозную баржу, кое-как оборудованную для перевозки людей. – Другого транспорта нет.
- Идём! – она требовательно вцепилась в его руку.
- Ты хочешь ехать на ней?
- Я хочу понять, что с этим мальчиком.
Они были уже так близко к людям, что их разговор могли услышать, и Штольман тут же превратился в немца:
- Meine Liebe Анхен, сейчас не то место и не то время.
Анна мимолётно удивилась метаморфозе, потом заметила на причале урядника. Может, инсценировка с трупом француза возымела эффект, и надворного советника Штольмана нигде не искали, но рисковать не годилось. Поэтому вблизи от представителей власти Яков всегда изображал иностранца. Главное, чтобы аттракцион был кратковременный. Налететь с надменным видом, сказать несколько фраз по-немецки, надавить на уязвимые места тонкой чиновничьей души, которые сыщик знал в совершенстве. Таким манером Штольман добыл им в Омске подорожную аж до самой приграничной Бухтармы. Не то чтобы Бухтарма совсем на краю Империи стояла, но дальше до самого Китая русских крепостей не было. Там они и собирались пересечь границу.
Это хорошо, что урядник рядом – спорить Штольману будет не с руки!
Всё она рассчитала верно – муж вздохнул, поцеловал ручку и покорился. Потом выступил вперёд, обозначая себя. Анна против воли поёжилась. Вот на что она его сейчас толкает?
Даром притворства природа обделила Якова Платоныча начисто. Недаром он всегда Коробейникова посылал, когда требовалось где-то последить, оставаясь неузнанным. У Штольмана всегда на лице были написаны и дворянское его происхождение, и профессия сыщика. На нём вообще много чего было написано, особенно когда дело касалось Анны. Роль заграничного гостя ему удавалась лишь до поры, пока он не начинал говорить по-русски. Если бы Анна владела немецким, им проще было бы. Но в совершенстве зная английский, по-немецки она не знала ни слова. В общем, чтобы скрывать безупречный столичный выговор, Якову лучше было молчать.
Так что она поспешила вступить в разговор сама:
- А что не так с этим Подкаменным Змеем?
Урядник досадливо поморщился, не хуже Штольмана в былые времена. Ответил же небольшого роста человек в потёртом учительском вицмундире:
- Это крайне интересная история! Вы едете? – он торопливо кивнул в сторону баржи.
- Ja, - флегматично ответил Штольман.
- О, я тоже! – человечек застенчиво захлопал маленькими, близко посаженными глазками. – Давайте же погрузимся, и я вам всё расскажу.
Анна с опаской поглядела на баржу, накрытую навесом, наверняка, продуваемым всеми ветрами. Под этим навесом уже расположились мастеровые. Но любопытство было сильнее. Она неуверенно двинулась к мосткам.
- О, нет! – остановил её господин Кричевский. – Для людей из общества у капитана есть небольшое помещение на буксире. – он понизил голос до шёпота. – Правда, придётся терпеть рядом полицейского.
Фрау Штольман не удержалась и бросила насмешливый взгляд на мужа. Лицо у него было непроницаемое, но глаза тоже посмеивались. Оставалось надеяться, что он не станет учить здешнего урядника тонкостям профессии. Затонский участок с его появлением воистину преобразился, но этот потеющий детина с брыластым лицом может оказаться крепким орешком даже для Якова Платоныча.
Помещение на буксире оказалось таким, что слово «небольшое» выглядело сильным преувеличением. К счастью, урядник Егорьев, видимо, не переносил их нового попутчика, и тут же после отплытия удалился к капитану – своему давнему знакомцу. Штольманы и Кричевский остались наедине в каюте с одним небольшим столом и четырьмя койками, причём две из них были навесные.
Кричевский Анне неожиданно понравился, несмотря на несколько суетливые манеры. В часто помаргивающих подслеповатых глазках, бровях домиком, мясистых складках лица и длинном носе уточкой было что-то очёнь уютное и домашнее. Говорил он торопливо, мягко, едва заметно пришепётывая - и это тоже было очень мило. Главное же – он относился к ним с полнейшим доверием. Был он явно старше Штольмана, но во всём его облике сквозило что-то неуловимо детское.
И он собирался рассказать ей сказку.
Впрочем, начал он совсем не о том:
- А вы тоже интересуетесь этнографией?
Штольман ограничился неизменным:
- Ja.
Анна только кивнула. Что такое этнография, она представляла смутно. Её интересовало, что случилось с мальчиком.
Андрей Дмитриевич вздохнул с лёгким оттенком иронии: