"...Знай! Знай! Знай!"
Раскололась скорлупа мира, ставшего тесным для непостижимого, что является истинной и вечной частью каждого из нас.
Разорвалась завеса времени.
Всё ясно и предсказуемо. Причины и следствия следуют друг за другом с суровой непреклонностью. Я знаю теперь начало и конец всего сущего, и готов устремиться дальше, дальше... или прочь, прочь, прочь...
Но что-то, тонкая нить, натянулась между мной и бытием: щемящее чувство незавершённости, или невыполненного долга или, может быть...
"Любовь?" - спросил меня голос.
Я почувствовал, что возвращаюсь:
- Да! Любовь живёт здесь и нигде больше.
"Именно так, гость. Счастье, что помыслы наши едины!"
- Вот для чего Он сотворил мир и всё в нём!
"Для любви. И каждый, кто был, есть и будет - светоносный источник Её сияния. И другого пути приблизиться к Нему - нет. И не было никогда".
Примечания:
*"Пильнуй!' (бел.) "Бди!" или "Сторожи!" - перекличка ночного караула Верхнего замка.
*Постолы - простая кожаная обувь, лишённая кроя; подвязывалась к ногам с помощью завязок.
*Борти - колоды с пчёлами, примитивный вид улья.
*Быличка - бывальщина, устно передаваемая история.
Путь
...В тленной глубине времени, в маленькой точке на круглом теле планеты, в точке, разросшейся по мере приближения в город среди жаркой равнины, на вершине ступенчатой башни зиккурата худенький мальчик смотрит в южное звёздное небо. Рядом с ним высокий мужчина в длинной хламиде наводит на звёзды раздвижной инструмент.
- Я отмечаю путь звезды Кхехмет, - говорит мужчина, жрец храма Оанна, молчаливому мальчику.
Изумрудные глаза змеев на замысловатых застёжках, скрепляющих одеяние жреца, блестят, заворожив, приковав к себе взгляд ребёнка.
- Скоро эта звезда войдёт в третий дом Мукт, что сулит неисчислимые бедствия нашей земле. Так сказал сам Великий Музар Оанн, когда выходил из вод и учил наш народ мудрости. Да ты не слушаешь меня, Навнагусор! Смотри сюда: нет, прямо по отвесу моего исчислителя - вот, видишь, прямо над главой золотой статуи восходит звезда...
- Что это?! Великий! Как? Что это?! - вдруг завопил жрец, в ужасе упав на колени на то самое место, где на его глазах исчез, словно растворился, маленький ученик. И ощупывал каменные плитки площадки, и не находил ребёнка.
Мальчик и его звезда встретились.
...Ты очнулся на каменистом холме у стен чужого города. Город этот, огромный, многоязычный, раскинулся на берегу внутреннего моря, с незапамятных времён исхоженого кораблями великих и малых народов. И вскоре ты будешь поражён, узнав, что родной мир исчез и забыт так прочно, что даже слабое эхо его, - древние священные предания, - эти люди считают своими.
Трижды будешь ты, о несчастное затерянное дитя, подниматься на холм в один и тот же месяц, в один и тот же час, и с тоской вглядываться в небо и ждать повторения чуда. Ты станешь швырять в лицо звёздам седые молитвы, которые слышал от жрецов Оанна, и новые заклинания, которым обучат тебя отшельники этого нового мира...
Но чудо не повторится.
На четвёртый год, когда начнут стираться и тускнеть воспоминания о прежней жизни, богатый город, ставший тебе домом, будет растоптан.
Тебя схватят на пыльной кривой улице и заклеймят клеймом раба. Ты сбежишь, Навнагусор. И ещё три года подряд будешь скитаться по чужим землям. Буря в море будет срывать твоё тщедушное тело с корабельных обломков.... Ты познаешь смертельный голод и мучительную жажду, и вновь станешь пленником, и тебя увезут ещё дальше.
И опять ты убежишь.
Ты блуждаешь по карпатским лесам, где вековечные дерева твои единственные друзья и братья. Потерпи, мальчик, ещё немного. Вот уже вышел навстречу старый мельник, нелюдимый отшельник, чтобы встретить израненного оборвыша, и принять как сына, и приютить в одинокой хижине на лесной дороге.
Слушай голос своего сердца, юнак*! Следуй предначертанному тебе! Звонко скрипит снег под полозьями саней, что медлишь? Мимо, мимо спешит княжеский обоз...
Князь по санному пути спешил далеко на север по необъятным землям Великого княжества.
Мёртвой лежала земля под белым саваном равнодушных снегов.
Стихло, замерло всё живое.
Лишь волки, сбившись в стаю, преследовали путешественников, неотступно следуя за ними. Люди обоза устали сетовать на то, что самая безопасная часть пути - по замёрзшей реке, когда волки держатся берега и редко сходят на лёд, - будет ещё нескоро.
Ночью волновались кони, чутко прислушиваясь к вою голодных волков, храпели и вздрагивали. Спать боялись и люди, и лошади. А стая всё смелела. А путь по пустынным землям ещё долог, а князь торопил: на то были причины.
- Видели гонцов с вицами*. Снова война... - шептались княжеские челядинцы и горестно качали головой, скорбя о судьбе бедной, раздираемой распрями, родины.
Ночевали в лесу - слухи шли один другого тревожнее, решили попридержать коней на перегоне, на постоялый двор въехать днём. Обозные сани ставили кругом, повалив набок, как для обороны. Мрачные чёрные ели заслоняли свет костров от чужих глаз. И вдруг люди насторожились:
- ...Показалось.
- Нет: человек!
- Что за человек? Откуда? В этакой-то глуши?
Из лиловых сумерек, из тёмного хмурого леса, не нарушив ничем застывшей колкой тишины, к теплу костров вышел незнакомец.
И назвал своё имя.
Впрочем, так случилось, что потом никто не мог вспомнить, как же его звали? И годы спустя, рассказывая другим об этой дальней дороге, спорили и сомневались: может, Богухвал, а может, как иначе звали парня?
В заплечном мешке его лежали пойманные силками зайцы, и вот уже молодой гость вытряхнул свою добычу на снег у костра, дабы не стать для усталых и полуголодных людей нежданным нахлебником.
Что он делал вдали от человеческого жилья? Как прошёл диким лесом один, - с топором за поясом, с ножом за голенищем, - минуя волчью стаю? Мужчины слушали объяснения, кивали головой. Задавали новые вопросы, и снова молодой охотник отвечал им дельно и толково.
Только что говорил он? Ну, ну, вспомнить бы, что говорил?
А от котла над костром поднимался запах горячего варева...
И, удивительное дело, с приходом этого парня успокоились кони, улеглась шерсть на широких загривках мохнатых сторожевых псов: волки, похоже, отошли далеко. А парень оказался сноровистый, немногословный. И варево в котле удалось на славу. И когда все достали из-за пазухи свои ложки, и принялись есть, и насытились, то вскоре само собой решилось, что молодец поедет дальше с обозом - так ответил князь на вопросительный взор лесного гостя.
Обоз выехал на широкий ветреный простор великого Днепра.
Крепкий лёд стлался под полозья саней. Путь был хорошо наезжен: санные колеи, извиваясь, огибали незамерзающие полыньи и ледяные коросты. И скупое зимнее солнце теперь светило в спину обозным князя-пилигрима. Волки, уже другие, те, которые считали эти берега своими, следили за дорогой, но держались далеко: их силуэты маячили по краю речного обрыва.
Теперь опасались не столько волков, сколько лихих людей. Украины эти при отцах и дедах исходили вдоль и поперёк крымчаки и много отчаянного народу жило здесь смутным промыслом. Бывало, на обоз нападали, грабили добро и отбивали коней. Потому купцы осторожничали - собирались, как птицы, вместе, - ходили одним караваном, наняв бывалую путевую стражу. А уж одиноким обозам, волей случая оказавшимся на великой дороге, нужно держаться сторожко!
"Проворны ли твои гайдуки, князь? Что так невелика охрана?" - мололи языками хмельные подорожники на постоялых дворах в прибрежных местечках.
В одном таком городе, крепости Речица, остановились в день великого праздника. Парень, прибившийся к обозу - удачливый ловчий, - глядя всем в глаза, заявил, что дальше не поедет.
И опять люди князя, и сам князь, приняли это как должное. Посетовали парню на то, что не остался с ними, хоть был он им люб, и что многие рады бы назвать его своим поплечником*. Затем все сердечно попрощались, и обоз продолжил свой путь.
Но, то ли Днепро петлял в низких берегах, то ли по другой причине, волки опять стали преследовать подорожников.
Не дождавшись ночи, прямо на перегоне, волки решились напасть. Порвали одну сторожевую собаку и напугали лошадей. Несколько матёрых зверей и среди них вожак стаи остались лежать на искромсанном снегу после выстрелов из ручниц.
Кто-то из мужчин, сражённый пронзительной догадкой, выдохнул:
- А что, ребята, если этот молодой охотник, как его там звали, - оборотень?
- Волколак?
- То-то же, волколак!
- Он напустил на нас волчью стаю.
- Волколаки боятся людей и никогда не подойдут к костру.
- Нет, Петро, волколаки бывают разные: одни уже рождены такими, а вторые - заколдованные. Их сделали волколаками. Потому они стремятся к людям, и огня не боятся, и ждут, кто им поможет превратиться в человека. Вот и приятель наш - такой волколак. Пришёл один одинёшенек из леса, волки его не тронули. Он был здесь - волки и на дух не подходили. Может, он с ними договорился?
- То-то же! - загудели мужчины, припоминая всё больше странностей.
- Однако собаки приняли хлопца за своего, и коням он нравился: жеребец Пепелок первый среди всех так ржал, так тянулся ему навстречу.
- Я и думаю, что не обошлось без волшебства: наши собаки лютые, стороннего не подпустят. А этот чужак как на пустом месте вырос, и вот - нате вам, вспомните, - уже сидит рядом.
- А если он волшебник, то и не крещёный?
- Известное дело!
- А почему в Речице он с нами в святой церкви стоял, сняв шапку? И осенял себя крестным знамением, и свечу держал, и свеча горела - не коптила, и Бог его не прибил на месте?
Дружина зашумела.
Подошёл со стороны сам князь: седой, усталый, повидавший всякое на своем веку. Мужчины и ему рассказали сомнения насчёт странного парня, а сами заглядывали в лицо - что скажет пан?
Князь усмехнулся в длинный ус, молча отошёл, будто бы осмотреть конскую сбрую, подумал: "А ведь сейчас спросят, как это я запросто принял незнакомца? Даже не узнал, какого он роду-племени? И так же просто отпустил от себя? И подорожную платил за него, как и за всех своих людей. Ведь точно начнут допытываться! Да, парень чудной... Может, выйдет услышать потом о нём... Он сказал, что до места добрался - значит, там и останется. Речица чья будет? А, после князя Вишневецкого* уж с десяток лет, а то и больше, наместником здесь Аникей Горностай*, жаль, нет его в городе сейчас. Ну, да гостить всё равно некогда.
А Речица эта - место* хорошее. Хорошее место...
На высоком берегу поставлена крепость. Над рекой, над заречными далями. Под самой кручей вторая речушка собрала воду по низинам, с Днепром встречается. Местные её тоже Речицей называют, маленькая реченька, значит. Тут раньше граница литовских земель проходила. Земли за рекой и окрестные сёла Великое княжество с Московским царством ещё лет тридцать тому назад поделить не могли. Виновны, лихо их побери, княжеские распри.
Витовт-воин молодец - место выгодное сразу отметил. Укрепил в своё время детинец, ладная крепостца была. Ров вырыли как следует, вкруговую. Ох, глубокий! Гора над рекой высокая, так её ещё землёй со дна рва подсыпали - подняли. До сих пор с крепостных городней такой кругогляд - любо-дорого. Река как на ладони, город с предместьями, гостинец, - старый путь на Любеч и Киев, - всё просматривается: мышь и та не проскочит. А иначе, как по Днепру, или через гати*, к Речице не подступишься - болота гиблые. Одно с полуденной стороны, другое на восходе, болота прямо за огородами начинаются. А Речица - на сухом высоком берегу, на самой круче, на семи ветрах. Эх, удачное место, - любой, кто воевал, это скажет".
Так размышлял князь, пока не спохватился: "А парень, парень-то - ушёл! И сразу волки... Накинулись, будто святой Юрья второй раз пасти им отомкнул.
Хлопцы мои думают всякое, сейчас все байки припомнят, так сплетут-скрутят, скоро сами не разберутся, что было, а что придумали. Но интересно мне: ведь, и правда, не могу припомнить имени его? Богдан? Болеслав? Кажется, что совсем не так... Да и лица вроде как не разглядел. Вот дела! Ладно, подкину людям своим быличку-невеличку: пусть в дороге тешатся. Им веселее, мне спокойнее, меньше вопросов. До родного двора три дня пути. С божьей помощью доедем. Эх, и парень, ну и парень!"
Старый князь повернулся к кострам, отдал короткие приказания своим людям. Размышлял: "Ехать бы дальше, да в крепость Стародуб опоздали, караул ворота не откроет... И то ещё не беда, заночуют молодцы в придорожной корчме. Но слух с собой привезут, а мне это ни к чему. Мне бы тихо проскочить мимо... Нет, торопить людей не стану. Обоз приведу поздно, когда разойдутся по домам хмельные завсегдатаи, а утром перед зарёй снимемся с места, уедем из корчмы.
И князь велел сидеть у огня, коротать время.
- А что думает пан наш, не с волколаком ли мы ели из одного котла?- осмелился подступиться с расспросами простоватый, безусый ещё, конюх Ясь, и моргал светлыми, по-детски круглыми глазами. Он сильно перепугался, когда волки выскочили из леса, упал в костёр, и теперь сидел в подпаленном кожухе.
Мужчины, в ту минуту хватавшие ручницы и сабли, слышали, как он в испуге бранился и теперь подтрунивали над Ясем:
- Хорошо, что не слышала тебя печь.
- А то что?
- Браниться в доме нельзя, услышит печь, и домовик перестане помогати - он етого не любит.
Ясь только сопел в ответ. И, чтобы перевести разговор, обратился к князю своему:
- Что же думает милостивый пан?
- Думаю я, что это возможно, мои ребята, - ответил князь, нахмурив лоб, дабы придать таинственности своим словам.
У людей всё попадало из рук, у костров наступила тишина.
Князя уважали, ему верили.
Затем вои не сговариваясь, разом загудели, пока старший, Дмитро, не гикнул на них. Охотник Петро, не бравший ничего на веру, повернулся к князю и стал перечить: по его мнению, спутник не был ни чародеем, ни оборотнем.
Князь выслушал внимательно, торопиться некуда. Сказал веско:
- Я вам скажу вот что. Упаси вас Бог говорить кому бы то ни было, что эта встреча была. И особенно - боже сохрани! - не говорите, что тот, кто ехал с нами, был чародей, оборотень, а мы его водили в святой храм, да ещё в большой праздник, да ещё отпустили живым и не донесли на него старосте. Вас самих могут принять... сами знаете, за кого вас могут принять...
Все зашевелились, заволновались.
- Хоть время уже не то, но слышал я, что и сейчас в застенках то там, то тут держат ответ за чародейство. А в землях короля французского сожгли на костре одну молодую девушку, хоть это была не просто бабёнка, а истинная святая. Она повела весь тамошний народ против иноземцев, и одержала победу. Воины молились на неё, и шли за ней в любую битву, потому что видели над её головой как будто сияние. Но девицу схватили предатели, и никто не помог святой мученице.
Потому говорю вот что. Запомните: с нами ехал хороший парень - из угорцев. А он и был очень толковый парень. (Все закивали). Как он добывал зайцев! Когда захромал наш лохматый собака Серко, вы проглядели, а он тут же догадался, в чём причина, и обкусал ему ледышки с лап. Потому что Серко ступил в воду на краю полыньи и льдинки наросли у него меж пальцев и больно резали ему лапы... Умелый, поворотливый и честный парень, и рука у него лёгкая, и больше чтоб - ни слова!
Однако и вы у меня, - все до одного, - хорошие ребята, слава Богу. (Суровые мужчины украдкой заулыбались в запущенные бороды). И вы говорите правду: было что-то в нём чудное...