...Чёрный кот, жилистый, ловкий, запрыгнул на крышу, прошёлся под стропилами до дымника, и тихо, мягко соскочил вниз.
Увидел Анну, не спавшую, сидевшую на постели.
Знала, ждала. Наблюдала за его приходом.
"Мр-р-р!!!" - только и мог строго сказать кот, не желая, чтобы женщина видела, как будет корчиться обнажённое тело, освобождаясь от колдовства.
Анна поняла, накинула на кота отрез полотна, отошла.
Боду было плохо.
Он уже сожалел, что пошёл на смертельный риск и подвергнул своё тело такому унижению. Он, стиснув зубы, претерпел все боли и мучительные судороги обратного превращения в человека.
Он был измучен переживаниями дня, страданиями ночи, сомнениями, безумным бегом по тёмным улицам, лазанием по заборам; и понимал, что во второй раз нипочём не станет проделывать это вновь! Пусть даже придётся затуманить сознание всем местичам вместе взятым. Он больше никогда не расстанется со своим телом.
Наконец тело, мстившее за свершённое над ним насилие, замерло.
Бод приходил в себя.
Некоторое время он оставался неподвижен, распростёрт на холодном полу. Потом упруго поднялся: крепкий, стройный, полный желания, протянул сильные руки с большими ладонями к Анне и прошептал:
- Так я пришёл! Люба моя, Анна! Помилуй!
И Анна, вспыхнув, сошла к нему с высокой лавы, обвила шею, положила голову ему на плечо и затрепетала под его осторожными руками...
Бод очнулся поздно.
Утро, наполненное звуками бесхитростной жизни городского предместья, было в самом разгаре. Бод, совершенно нагой, лежал в своём доме на широкой лаве, укрывшись грубой домотканой холстиной. Любопытное солнце засветило ему в лицо сквозь дымчатую плёнку бычьего пузыря, натянутого на рамку в окне. Ему не было холодно в тяжком забытьи колдовской ночи, но стало холодно тотчас после пробуждения. Колдовство, к которому он прибегнул впервые, не получилось, Бод не провёл ночь в обличье кота, отделался мороком, и всё.
Бод обрадовался тому, что неудачная попытка превращения в оборотня отрезвила голову. Но почему не получилось, что помешало? Он давно уже не помнил случая, когда ему не удавалось задуманное чародейство, и последний Учитель, старый угорский мельник, не зря, наставив в его грудь суковатый почерневший посох, говаривал: "Силён! Да только помни: мочь даётся на великие дела. Не растряси силу по пустякам, парень!".
Бод приподнялся на лаве, скинул дерюгу*, осмотрел себя. Правая ступня потемнела от ожога: на босую ногу Бод вчера уронил жаровню с углями. Для обряда превращения тело должно быть здоровым. Считалось, раны осложняли возвращение в истинную плоть, хоть это всё же оставалось возможным, но мешали обретению низшей, звериной формы вначале дикого ритуала. Впрочем, он не станет проверять, - нет, не его это путь.
Бод, снова обретя способность мыслить здраво, спустил ноги с лавы, стал одеваться, удивляясь, что в забытьи сумел-таки найти ложе и укрылся. Видно, сон сплёлся с явью. Могло быть и хуже. Неправильное чародейство - это когда человек становился как корабль без ветрила, с таким могло случиться всё, что угодно.
Он решил до вечера не бередить душу, не думать об Анне.
Днём Бод сходил к ближним бортям, что были у него за оврагом на полночь от города, их он всегда осматривал и закрывал последними. Затем долго поворачивался во дворе: наполнил большую бочку водой для хозяйских нужд, всыпал зерна рябым курицам и петуху, кричавшему хрипло и резко. Петух дружил с псом Бода и они вместе никого не пускали во двор. Но детей не смел пугать гонорливый красавец - ему строго запретил хозяин, и соседские мальчики, приносившие на продажу бортнику простоквашу и сыр, подходили к весничкам смело: петух слетал с плетня и делал вид, что очень занят поиском ведомых только ему сокровищ в густой траве.
На заросшей муравой окраинной улице, где жил бортник, редко стояли хаты, половина плацев* пустовала. По другую сторону начинались влажные сенокосные луга, и уже за ними - знаменитые речицкие клюквенные болота. Болота эти полны рыбой, недаром одно из них прозвали Щучьим.
Городские окраины заселялись медленно. Люди тесно строились в посаде, под защитой высокого частокола, запиравшегося на ночь. А здесь, в предместье, зимой волки часто подходили к человеческому жилью; лисы воровали курей из сараев; досаждали хорьки, душившие птицу. Впрочем, хорьки порой находили дорогу и в обход городского частокола...
Серый конь Бода сейчас мирно пасся за изгородью на луговине. Он только-только доставил хозяина с ярмарки: Бод возил мёд и воск к торговому месту. А обратно в этот раз привёз зерно, овёс, крупы - гречу и пшено, немного муки. Прикупил горячих хлебов, алея, льняного и конопляного масла, вяленую рыбу и свежего налима. Достал из возка и пустил по двору молодых курочек - прибавление куриной семейки. Снёс в подклет* новые липовые бельчики взамен проданных с мёдом. Там же, в подклете, сложил несколько локтей домотканого полотна, хороший пояс, пару добрых сапог и кое-какую одежду: зима наступала. Кроме этого, могилёвский купчишка привёз Боду давно им заказанные толстые стеклянные аптекарские бутыли с плотно пригнанными пробками, мерную чашку, медную ступку с пестом и с десяток дорого ему обошедшихся кусков нужного вещества.
У цыган Бод случайно увидел добрый, ладный нож: небольшой, лёгкий, с тонким гладким лезвием, с удобной, по мужской руке, рукояткой. Цыган сказал, что нож режет на лету тонкое полотно, но полотна, чтобы разрезать, у цыгана не было. Бод усмехнулся и купил нож за неслыханную цену, поторговавшись только для порядка. Не жалея, расплатился: прекрасный инструмент, о каком мечтал, что ж мелочиться.
С головой уйдя в заботы, он пытался не думать ни о чём другом. День короток, нужно успеть справиться, не думая об отдыхе. Но мысли всё равно не оставляли бортника. Он удивлялся и негодовал на себя за то, что поддался наваждению.
В раннем детстве, почти в младенчестве, его приняли на воспитание в храм и готовили не к семейной жизни. Ещё ребёнком он прекрасно усвоил все ритуалы, позволявшие держать в узде чувства и усмирять желания. Он знал нужные слова и действия, знал лунные дни, когда следует быть особо осторожным, ибо эти дни усиливали страсти, распаляли воображение и вводили слабого человека в искушения.
Его следующий дом, приют странных отшельников, продолжил воспитание, наделив новыми знаниями. И все бурные годы, пришедшиеся на отрочество и юность, он умудрялся сохранять драгоценное равновесие духа и плоти, решив посвятить себя незаметному служению невежественным, в общем-то, людям. Всё в жизни складывалось так, чтобы подвести, подготовить его к этому служению...
...В одиннадцать лет его выставили на продажу как раба - часть военной добычи, захваченной в разорённом, попранном городе. Низкорослый длиннобородый человек, почти карлик, повелительным жестом указал торговцу рабами на толпу сбившихся испуганных людей. И когда надсмотрщик растолкал рабов, недоумевая, кого выискивает среди этого сброда странный господин, маленький человек с пронзительным взглядом чёрных глаз поманил пальцем мальчишку, ничем не выделявшегося среди прочих. Разве что выражение лица ребёнка и вся стать выдавали не испуг а, скорее, глубокую отрешённость. Казалось, среди горестной толпы невольников мальчик глубоко и сосредоточенно о чём-то задумался... Карлик недолго торговался, а торговец не сильно упорствовал в цене, спеша отделаться от ребёнка, в котором, как ему показалось, мало воли к жизни. Карлик знаками приказал вернуть своему рабу сорванное с него тряпьё, и, повелевая больше выразительными жестами, чем словами, увёл мальчика на большой корабль.
Несколько дней на корабле новый хозяин задавал странные для непосвящённого вопросы, и получал ответы, которые ему, очевидно, нравились. Затем он объявил, что берёт мальчика в ученики.
Бод никогда не мог забыть эти уроки. Именно от карлика он узнал древнюю, как сам этот мир, тёмную сторону волшебства.
Карлик спешил: мудрость его позволяла заглядывать за завесу будущего, и маг предчувствовал свою близкую кончину. Он, проживший лишь половину отмерянного человеку срока, надеялся отвратить свою смерть, призвав на помощь способного ученика, которого и разыскал-то лишь с помощью магии.
Корабль колдуна с командой отчаянных бойцов оказался пиратским судном, наводившим ужас на всех мореплавателей в здешних водах.
Но час пришёл.
Первая же стычка с торговой фелюгой османов закончилась победой последних.
Сердце карлика навылет пробил короткий дротик, брошенный умелой рукой.
Корабль мага, как будто лишившись жизни вместе со своим хозяином, стал тонуть без видимой причины. Мальчика не заметили на османской фелюге - он сам пожелал остаться незамеченным, - и его вместе с обломками корабля колдуна носило по морю, пока волны не выбросили на неприветливый пустынный берег...
...Бод, много путешествовавший и много повидавший, везде на путях своих встречал мудрость и знание, собирая и впитывая их. Потом, повинуясь незримому велению, устремился на полночь, чтобы остаться в этом городе. Здесь ему суждено было жить ради чего-то важного, о чём дано будет ему знать. И дождаться особого человека, и готовиться к этому, не позволяя себе забыть всё, чему его научили.
Он жил отшельником, и ему нравилось быть одному. Мудрые заговоры и кропотливый труд заменяли ему общение с людьми.
Женщин он замечал - ведь не был слеп, - но не стремился к женщинам. Спокойно Бод помогал им, когда внутренний голос призывал его к этому, и возвращался в покой своего таинственного одиночества. Пчеловоды-бортники - лесные бродяги, как и кузнецы, как и мельники, считались в народе если не колдунами, то склонными к колдовству людьми, их не то, чтобы избегали, но относились с почтением и настороженностью. Кто знает, сколько правды было в этом?
Сейчас Бод шёл по посаду короткой кривой улочкой, обходя дом Кондрата стороной. Желал и боялся нечаянной встречи со своей "тайной" - так мысленно назвал Анну, становясь мягким, как только вспоминал о ней. Но, выйдя из-за угла, увидел хозяйку Кондрата - Марью. Рядом с ней стояла бледная заплаканная кожушникова жена Агата с младенцем на руках. Марья и Агата, заметив бортника, переглянулись, поздоровались вежливо, но мимо не пропустили: стали раскланиваться - так хотели говорить с мужчиной о чём-то важном. Пришлось Боду остановиться.
Марья заговорила первой. Осторожно спросила, не знает ли он, человек бывалый и путешествующий, как помочь больным деткам Агатки?
- А что Мокошиха? - отозвался Бод. Мокошиха лечила баб и детей округи, и до сих пор справлялась.
- Не помогло, - пожаловалась Агата, - старшенький нездоров, а младенец мой совсем помирает! - и женщина всхлипнула, вглядываясь в маленькое сморщенное личико своего дитяти.
- Что делала? - спросил Бод.
- Запекала в печи...
- У кого научилась?
- Люди сказали, так делала Мокошиха, вот и я сделала. Завернула ребёночка в рогожку, засунула в печь, пересчитала пальцы, и достала.
- Слова какие говорила при этом?
- Не.... Не знаю, что говорить надобно?
- Молитву читать надо, а не пальцы считать. Слова нужные запомнить. И ты, Марья, затверди, что скажу, - пойдёшь помогать. Для лечения две женщины нужны. Сможете сделать всё правильно - поправятся детки.
Женщины кивнули.
- Ты, мать, больше не смей богданку в горячую печь садить. В плохую минуту запечёшь не сущи*, а родное дитя.
- Ох! - испугалась Агата. - Бабка же делала...
- Мокошиха лекарка хорошая, а тебе своей головой думать надо, ты не Мокошиха: та умеет, а ты - нет. Пожалела заплатить знахарке и чуть не спалила своего младенеца, глупая женщина.
Агата устыдилась. Бортник сказал правду.
- Слушай же: ребёнка своего посадишь на хлебную лопату, а этого, - Бод кивнул на крохотное слабое дитя на руках у Агаты, - положишь на лопату. Но сначала омой младенца тёплой хлебной водой. Поднимешь на припечек, - не в печь, слышишь? А с Марьей заранее сговоритесь, чтобы Марья стояла у тебя за дверью, ждала, пока ты ребёнка к печи поднесёшь. Ты, Марья, распахнёшь дверь в хату, всплеснёшь руками и закричишь: 'Ой, что это ты, Агата, делаешь?!' Отвечай ей: 'Как что? Не видишь - сущи пеку!' Тогда Марье нужно снять дитя с лопаты и сказать: 'Ну, пеки, пеки сущи!'. А тебе после этого - сунуть в печь пустую лопату, и опрокинуть, будто ты в печи хлеб оставляешь.
- Ох! - спохватилась кожушникова жена, - так не надо было мне мальчика в горячую печь засовывать?
- Тебе - не надо. А Мокошихе - можно. Ей дано такое умение: лечить людей и старых, и малых. Не обижайте, бабы, старуху-знахарку, она у вас одна такая на весь город.
Бод заставил женщин несколько раз повторить слова древнего обряда очищения огнём, и был суров с ними, чтобы не напутали. Сам тем временем успел несколько раз провести рукой над головой младенца, выдохнул незаметно пару нужных слов. У несчастного ребёнка личико разгладилось и порозовело, и он спокойно уснул на руках матери.
Чародей остался доволен собой: дитя будет жить.
Агате сказал:
- За совет передашь мне, хозяйка, что-нибудь круглое. Хочешь - грош, хочешь - капусту, сыра круг, - что сама придумаешь. Но только круглое, так киевские святые старцы велели.
Бод давно обнаружил, что для речицких мещанок нет никого важнее киевских святых старцев. Каких? Они и сами не ведали. Но слушались охотно, верили в чудодейственные советы, преданные якобы вездесущими святыми старцами. И Боду это было на руку: ему совсем не хотелось иметь дело с радцами* и лавниками* по обвинению в колдовстве.
День подходил к концу.
Как только солнце опустилось за заповедную дубраву в заходней стороне, Бод почувствовал тихую печаль. С каждым угасающим солнечным лучом в сердце словно начинала звенеть тонкая струна...
"Сирена, сирена - это ты поёшь мне? Сирена, ты - правда или сказка, в которую я поверил? Наверное, ты живёшь в каждой женщине, ты поёшь таинственную беззвучную песнь, которая предназначена одному мужчине. И если суждено песне донестись до его ушей и услышит мужчина твой зов, то уже не властен он над собой. Ох, Анна! Песнь твоя, видно, искала меня и нашла, зацепила, - и не отпустишь ты моё сердце".
Завтра ждёт его неблизкий путь: ещё до ярмарки Бод приготовился посетить свой тайник в чаще дикого леса. Он не был там с тех пор, как сошёл снег. Кое-что необходимо отвезти туда, припрятать; кое-что, наоборот, сейчас могло понадобиться. Слишком много таинственных вещей и необычных предметов окружало чародея. Нельзя всё это хранить в одном месте.
Бод оставил хозяйство на одиноких соседей. Дед и бабка присмотрят за птицей. Собаку не взял с собой, приказал караулить двор, отпугивать лис по ночам. У дверей на пороге поставил веник - пусть знают люди, что хозяина нет дома, и не ломятся в веснички. Запер ворота, повернув в двух антабах* крепкий брус. Закрепил веснички лозовым жгутом, чтобы не распахнул их ветер. Поклонился дому, прошептал несколько слов и, только начало светать, Бод, тяжело навьючив своего серого Навгуна,* вывел коня за околицу.
Примечания:
*Намитка - высокий женский головной убор из обмотанного вокруг головы и шеи длинного узкого куска полотна. Вряд ли кто-нибудь, кроме Анны, носил в Речице намитку - это часть костюма женщин центральных районов Великого Княжества
*Сницер - резчик по дереву
*Бельчик - деревянная посуда ёмкостью примерно 4 литра, с крышкой, с двумя ушками сверху, как у ведра, сквозь которые продевалась палочка. За палочку, как за ручку, несли бельчик.
*Сирена - легендарная чародейка-обольстительница; идеальная возлюбленная.
*Греческий закон - православие. В те времена нередко принимали обряд крещения во взрослом возрасте, сознательно.