- Будете дразниться Сергеевной - получите подушкой от дивана по голове. Меня вполне устроят три.
- Я категорически против трёх, я настаиваю как минимум на шести.
- А потом скажете, что обобрала вас как липку...
- Мне несложно заплатить, как вы не понимаете!
- Печатаете вы, что ли, деньги, не пойму?
- Зачем печатаю? Зарабатываю в поте лица, как всякий человек в Советском Союзе. Просто дали хорошие суточные.
- Мне стыдно брать с вас деньги, неужели непонятно? ('Мне вообще они не очень нужны', - чуть не ляпнула я вслух.) Я с вами успела подружиться, а с друзей денег не берут.
- Дружба дружбой, а подпишитесь, пожалуйста, вот здесь, сударыня...
- Нет, вы допрóситесь у меня однажды... (Мы перебрасывались словами легко, как мячиками, будто в игру играли.) Вот здесь? Какая у вас фамилия: Юсупов! Что-то княжеское, кажется...
- Да-да, это мой далёкий предок отправил на тот свет Гришку Распутина. Не стóит благодарности.
- Что-то слышала: это который ходил в любовниках у жены Николая II?
- Фи, мадмуазель, не у жены, а у государыни, и не в любовниках, а в духовных учителях. Хотя хрен редьки не слаще... Получи́те ваши шесть рубликов, как договаривались.
- Мы договаривались о трёх!
- Нет, о шести. Поздно, я написал сумму прописью, не исправить.
- Почерк у вас аховый, конечно... А ну вас! - рассмеялась я, пряча рубль и пятёрку. - Сори́те деньгами на здоровье, мне-то что!
- А теперь всерьёз, - мой 'арендатор' чуть нахмурился. - Вы правда меня пускаете пожить?
- Ну конечно! - поразилась я. - Вы думали, я ради забавы всё сочинила?
- Благодарен вам ужасно. Я уеду прямо сейчас: мне хочется ещё замерить дневной фон. Вернусь около одиннадцати вечера.
- Хорошо, - ответила я, присмиревшая, даже чуть испуганная. Всё оборачивалось правдой, с этой мыслью нужно было ещё справиться. - Вы запомнили, как идти до остановки троллейбуса?
- Вы мне лучше скажите: в справочнике есть телефоны такси?
- Телефон, он один. На форзаце написан карандашом.
- Спасибо!
Август ушёл в коридор и вызвал по телефону такси. Я вышла тоже: зажечь свет и проводить гостя.
- Удивляюсь уже второй раз, как вы говорите по телефону, - призналась я, когда он положил трубку.
- А как я говорю?
- С уверенностью в своём праве и в том, что вам не откажут. Я... приготовлю вечером ужин? - спросила я вдруг просто, тихо, по-женски.
Август покачал головой:
- Только если для себя: я не ем вечером.
- Что так?
- Тибетские йоги не советуют.
- Снова шутите!
- Серьёзен как никогда: прочитал недавно на стене у...
- На какой ещё стене?
- Ну, в стенгазете в нашем НИИ, неужели непонятно?
- Так бы сразу и говорили...
- Спасибо вам, Ника, чудесный человек, спасибо огромное, и до вечера!
Дверь хлопнула.
XIV
Время до возвращения гостя нужно было чем-то занять, и в обычный день я этим бы не затруднилась, но сегодня всё, как назло, валилось из рук. Книжка не читалась, телевизор не смотрелся, домашние дела не делались. Какая ещё книжка? Какой телевизор? Какие домашние дела?
Совершенно нехозяйственными делами я теперь заполняла своё время. Повертелась перед зеркалом, сняла гребешок, рассы́пала волосы по плечам (скверно). Стянула в хвост резинкой (скверно). Попробовала плести косу и бросила. Вернулась к заколке.
Тронула губы помадой, совсем немного.
Переодевшись в домашнее, снова пошла к зеркалу, осталась недовольна своим затрапезным видом, и вдруг достала из шкафа два лучших платья: клетчатое и голубое. Голубое открывает руки: это, пожалуй, нескромно, что ещё может подумать товарищ научный работник... Он ведь уже взрослый мужчина, не мальчишка, даже не ровесник! Голова идёт кругом... Не рано ли только она идёт кругом? У него обратный билет на понедельник... А вот клетчатое будет в самый раз. Мне и Лидочка, как была в нём, завидовала, а зависть - верный знак...
Надеть рижские янтарные бусы или нет?
Неужели Юсуповы были князьями? Я бы не хвалилась на его месте: придумал чем хвастаться... И неужели к чаю ничего не будет? Ведь не откажется от чаю вечером... Надо добежать до гастронома, купить тортик. Я так и сделала: расщедрилась на 'Сказку' за рубль девяносто. Пусть каждый видит, что я не жадина, не торговка и не выгодоприобретательница, а честная советская девушка.
Советская я или не советская, всё-таки? Судя по тому, что не веду себя, как Анжела, хочется верить, что советская. (Неужели это правда, про использование мужчин? Фу, не надо об этом думать.) А вот ещё вопрос: смазать ли замóк на двери? Масло в маслёнке, маслёнка на антресоли, достать и несколько капель уронить - минутное дело, и если не смазать, неслышно не повернёшь (мало ли ночью потребуется выйти по житейской надобности). А если смазать, отец вернётся и заметит, пожалуй. Спросит: зачем замóк смазан? Тогда и придётся всё рассказать. Ну и что же, и рассказать: как будто что-то ужасное, что-то преступное совершилось. Беспечное - пожалуй, но не ужасное ведь, не преступное.
Или не говорить отцу ничего? Обидится же ещё, скажет: или мало денег оставляю тебе? Что это, красавица, у тебя, дочки руководящего работника, за мелкобуржуазные повадки?
Ближе к ночи я всё-таки попробовала читать книжку, но задремала с книжкой на диване в большой комнате - и проснулась от звонка в дверь.
Август пришёл усталый и еле нашёл силы улыбнуться мне в качестве приветствия.
- Вы спали, - заметил он (увидел на щеке след от диванной подушки? Или просто надо причёсываться?). - Стыжусь за то, что вас разбудил.
- Я согрею чаю. Я купила торт специально для вас.
- А как же тибетские йоги? - шутливо попробовал он отбояриться от моего торта.
- По маленькому кусочку, пожалуйста! Иначе вы меня обидите как хозяйку. Хотя хозяйка из меня никудышная...
Мы пили чай и молчали. Как будто это молчание что-то новое создавало между нами: ту робость, ту неловкость, которая уже знак не просто дружбы... Август нарушил его лаконичным сообщением:
- Сегодня узнал, что у меня меньше времени, чем я думал. Мне придётся уехать не во вторник, а послезавтра.
- Очень жаль, - только и сумела я сказать.
- И мне, - признался он. - И ещё жаль, что вам жаль. Ника, милая, не привязывайтесь ко мне, пожалуйста!
- Кто вам сказал, что я привязываюсь?
- Ваше платье, ваши бусы, ваша губная помада. Правда, я бы не носил именно бусы на вашем месте: они с клетчатым платьем никак не рифмуются. Оно само по себе красивое.
- 'Красивое'... Спасибо, хоть это оценили! Вы ужасный человек, противный, невозможный!
- А вы очень симпатичная девушка, и вам бусы совсем лишние.
- Назло теперь не сниму, и не надо расточать мне пошлые комплименты.
- Это не комплименты, а правда. Но и вы тоже правы, - вдруг грустно согласился он. - Исключительная пошлость - поздним вечером говорить девушке комплименты, будто я добираюсь до вас. Даю вам слово, что даже...
- Перестаньте! - почти крикнула я. - Не надо мне никаких ваших слов, и хватит на сегодня воспитательных бесед, всё! Постельное бельё я сложила на кровати, ваша комната самая дальняя, доброй ночи!
Август кивнул в ответ на моё 'Доброй ночи', будто говоря этим своим кивком: что возьмёшь со скандальной девицы? Хоть чаю без неё попью спокойно... А я встала, ушла в отцовский кабинет, заперла дверь, упала на диван и заплакала без всякой причины. О чём я плакала? Может быть, просто мне хотелось кинуться ему на шею, и самой себе я в этом признаться стыдилась?
XV
Около трёх часов ночи я проснулась от какого-то шума, вроде прибоя. Шум был только у меня в ушах: от стука сердца.
Нет, ничего не произошло, но я сама встала и, накинув халат, на цыпочках подошла к двери.
'Зачем я встала? - побежали мысли. - Потому что хочу в уборную. Но это же неправда! Тогда на кухню, выпить стакан воды. И это неправда. А что - правда? Правда то, что если он сейчас стоит за этой дверью, надо выйти и этим его обезоружить. Сурово указать, что так делать нельзя. И пусть видит, что не боюсь я его нисколечко'.
Решительно я повернула ручку замка и распахнула дверь.
Ну разумеется, никого. Что это за ерунда мне забралась в голову?
Поставь себя на его место, милочка: ну неужели ты, будь ты мужчиной, воспользовалась бы беззащитностью девушки в пустой квартире?
Нет, конечно, и надо выбросить этот вздор из головы, и вернуться в постель, и лечь, и спать спокойно до утра. Но... но если уж дверь всё равно открыта, отчего бы не дойти так же тихо, на цыпочках, до большой комнаты и не посмотреть, горит ли под его дверью свет или нет?
А зачем это нужно? Как же зачем! Если спит гость - всё в порядке. А если не спит - то лежит и замышляет что-то нехорошее, и про такие замыслы лучше знать заранее.
Бесшумно я перебралась в большую комнату, и ещё более проворно застучало сердце. Так и есть: узкая полоска света под дверью.
А что значит его бодрствование? Каждому ведь ясно, что оно значит! Надо войти, ошеломить и пристыдить, а не прятать, как страус, голову в песок.
Или... это будет очень грубо? Разве он виноват?
Но тогда... тогда всё равно надо войти, чтобы...
Нет, какая глупость!
Но откуда это чувство, что надо войти?
Ведь это нравственное чувство? Или совершенно безнравственное?
Ведь войти нужно, чтобы покончить с неопределённостью, правда? Чтобы объяснить раз и навсегда, что...
А если он просто заснуть не может на новом месте?
А если - из-за головной боли не спит? И таблетки анальгина ему подать некому...
Быстрым шагом я подошла к двери своей комнаты и постучала.
- Войдите! - раздалось негромкое.
XVI
Август полусидел-полулежал в постели в рубашке, прикрытый до пояса одеялом, держа на коленях свой огромный блокнот-гроссбух. Видимо, делал записи или перечитывал уже сделанные. Так он работает, учёный человек! Огромное облегчение. И (стыдно признаться) небольшое разочарование.
- У вас всё хорошо? - спросила я полушёпотом.
- Да... это, наверное, дурно, что я свет жгу? - забеспокоился он.
- Нет-нет, ничего, только ночью кто же работает... Может быть, вам... чаю сделать?
- Спасибо, не нужно: чайник будет шуметь, разбудит соседей.
('А ведь верно!')
Следовало извиниться и уйти.
А я вместо этого решительно подошла к его (своей) постели и села рядом на пол, на колени. (Не чтобы как-то унизиться, а чтобы показать степень доверия: только рядом с близкими друзьями можно позволить себе так присесть.)
Август закрыл свой блокнот и поглядел на меня как-то беспомощно, почти испуганно.
- Куда вы на пол? Простудитесь...
- Нет, ерунда, топят же отлично. Я хочу немного поговорить с вами, Август, если только не очень отвлекаю вас от ваших научных занятий.
- Нет, ничего: с точностью выше семнадцати минут конец периода всё равно не рассчитать, да и зачем это нужно... Я готов вас слушать и говорить.
- Вы мне позволите быть откровенной?
- Думаю, что в... три ночи нет никакого смысла быть неискренним. Вы замечали, что ночью люди обычно всегда искреннее, чем днём?
- Замечала. Вы очень мне понравились. По-человечески и, стыдно сказать, по-мужски. Вы даже соизволили это заметить с вашим непревзойдённым тактом.
- Это юмор, понимаю.
- Да... нет... А я ведь тоже, кажется, не дурнушка.
- Красавица, что там.
- Перестаньте, я не на комплимент напрашиваюсь! И всё равно ведёте вы себя очень сдержанно...
Август улыбнулся:
- Это ставится мне в упрёк?
- Нет, не ставится. Это рыцарское поведение, я очень вам за него благодарна. Я тоже не сторонница 'животных страстей', я за порядочность и красоту в человеческих отношениях. Но... вы как будто боитесь даже жеста, даже взгляда лишнего, будто я от него сломаюсь. Поэтому думаю, что за вами стои́т какая-то тайна, Август. Может быть, очень банальная тайна, вроде того, что вы женаты...
- Нет, я же говорил вам.
- И даёте слово?
- Даю.
- Тогда другая тайна. Откройте мне её! Вы не представляете, с каким... каким дружелюбием я отношусь к вам и как хотела бы вам помочь...
Долго, долго и без всяких слов мы смотрели друг другу в глаза. Август медленно, грустно покачал головой. Заговорил:
- Милая, хорошая девушка, я не чувствую себя вправе делиться этой тайной.
- Это... как-то связано с вашей работой?
- Связано.
- Вы дали подписку о неразглашении? Или вообще это государственный секрет?
- Нет, не давал, и не государственный секрет. Но это тайна того рода, которая не делает никого счастливей. Она не постыдная, просто печальная. Я появился в вашей жизни всего на три дня. Зачем мне вас огорчать ни за что ни про что?
- Вы уверены, что только на три?
- С математической точностью.
- А вдруг я однажды соберусь в Новосибирск?
Даже подобие улыбки пропало с его лица.
- Вы не сможете там жить. Там... очень холодно, с непривычки невозможно.
- Вот чушь какая: Ярославль - тоже не Ташкент!
- И люди тоже там совсем другие.
- Да ерунда: это всё те же наши советские люди!
- Если бы я только мог показать... Хорошо! - сдался он. - Я... спрошу разрешения у начальства.
- На что?
- На то, чтобы вам открыть кусочек этой тайны. Но вы не знаете, чего прóсите, Ника.
- А как вы спрóсите начальство?
- Пошлю телеграмму или позвоню с почты.
- Междугородний можно из дому заказать тоже... Вы ведь завтра это сделаете?
- Обещаю.
- Но если вам откажут, то что же: вы уедете - и даже своего адреса мне не оставите?
- Хорошо, вот вам первое признание: я живу не в самом Новосибирске, а в городе-спутнике. Закрытый город вроде Сарова. Почта туда не доставляется.
- Вы меня без ножа режете, - шепнула я, понурив голову.
Наверное, слезинка у меня скатилась, потому что Август, протянув руку, коснулся моих волос жестом утешения.
Я поймала его руку и потянула её к себе.
Села на постель и обняла его.
Замерла, боясь пошевелиться: на этом кончилась моя дерзость, и без того неимоверная.
- Ника! - услышала я его взволнованный шёпот. - Ника, драгоценная моя девушка, прошу вас, молю всем святым: вернитесь к себе, пожалуйста, и запритесь изнутри. Мне и без того тяжело, я ведь мужчина, а не статуя Ленина!
- Ленин-то здесь при чём... Я настолько вам безразлична?
- Вы мне не безразличны, потому и прошу. С какой-нибудь Анжелой я бы не церемонился.
- Час от часу не легче... Мне сюда привести Анжелу?
- Мужчины не уважают женщин, которые не уважают их, запомните это, Ника. Они ими просто пользуются в качестве sex dolls. Я не хочу вами пользоваться, потому что вы замечательная, вы этого не заслуживаете.
Медленно я освободилась от объятья. Встала. Присела на полусогнутых ногах, изображая книксен:
- Спокойной ночи, любезный князь Юсупов! Спокойной ночи, ваше благородие!
- 'Любезный князь' звучит не очень, а ещё к князьям обращаются 'ваше сиятельство'. Спокойной ночи, Ника. Не обижайтесь на меня!
Я вышла из его комнаты, кусая губы, вернулась в отцовский кабинет и действительно заперлась, раздосадованная, взволнованная, и всё же счастливая.
Какие он нашёл правильные, хорошие слова про уважение к женщине - только лучше бы он не был ходячей моральной машиной, ему бы не повредило. Надо будет сказать завтра... Sex dolls - что это? Это же английский! Ещё и полиглот, на тебе... Поскорей бы ему ответило его таинственное начальство. Ну, какая это может быть тайна, какая, особенно если не госсекрет? Надо понаблюдать за ним, поприглядываться, позамечать разные мелочи, вдруг они наведут на догадку...
Ещё больше часу я не могла уснуть.
XVII
Разбудил меня звонок в дверь. Кого принесла нелёгкая? Накинув халат, я побежала открывать.
Девчата (Таня, Люба, Лида, Анжела) дружною гурьбой ввалились в прихожую, загалдели:
- Верулик, привет!