— …Мы и умгары — исконные враги. Родовой чести не важно, сколько поколений сменилось, они не простили горечи поражения и позора рабства. В каждом роду до сих пор помнят, на чьих землях разбиты наши сады и виноградники, чьими руками они обрабатываются. Простой люд мечтает о мести. Этим воспользуется знать, можете не сомневаться. Кнезам нужен металл для орудий, золото и серебро, нужна беспошлинная торговля с югом, а еще — занять чем-то своих недорослей, мечтающих помахать мечами. Мы стоим на пути, и нас ненавидят — чего уж лучше? Прошлогодний закон о налоге на клинок и руку стал еще одним ручейком наполняющим море злобы северян, их желания воевать, а повышение пошлин, как предлагает наш славнейший стяжатель, — Озавир нарочито вежливо поклонился Геленну и, получив ответный поклон, продолжил, — я убежден, окажется последней каплей…
— Временное повышение, заметь, славнейший, временное: всего лишь на сезон, — прервал доклад хриплый бас Варела Рута, — чтобы закончить ремонтные работы к осенней ярмарке.
Вещатель замолчал, позволяя противнику высказаться, но в ответ на его слова только слегка улыбнулся:
— Вадану Булатному и его советникам, поверь мне, славнейший созидатель, — еще один вежливый поклон, — нет ни малейшего дела до наших забот о надежной проходимости Пряного пути. Его не волнует, сколько фарисов доберется до Мьярны к осени. Зато очень беспокоит то, чем будет занята тридцатитысячная армия, чем станут кормиться семьи воинов, и, соответственно, будут ли умгары также радоваться объединению племен по осени, как радовались зимой, или кнезы расплюются и разъедутся по своим уделам.
Озавир Орс был непреклонен, как всегда, когда пытался доказать то, во что искренне верил. И сегодня он казался убедительным не только Айсинару, но и доброй половине Форума. Патриархи перешептывались, некоторые даже согласно кивали, но вслух поддержать боялись: слишком горькую правду выдавал им вещатель, слишком в лоб, слишком болезненно и оскорбительно. И ведь мог же иначе, точно мог! Он умел, не обижая и не угрожая, уговорить любого дикаря, а вот лгать и подслащивать лекарство для своих не считал нужным.
— Тридцатитысячная армия? — раздался пренебрежительный смешок. — Не кажется ли тебе, славнейший, что это излишнее беспокойство — обращать внимание на стадо, пусть и большое? Да и кто сказал, что именно тридцать тысяч? Ты что, по головам считал?
А вот блюститель провоцировал его специально: каждый знает, что потомственный вещатель Озавир Орс — шпион из наилучших, и если уж он называет какие-то цифры, то все они не раз проверены. Славнейший Тир не сомневался в точности, он просто ждал, когда в запале спора кто-то скажет нечто такое, что потом пригодится для шантажа. Зверинец… настоящее паучье логово. Только Озавир, слишком долго живший среди врагов, может поверить, что вернувшись в Орбин, попадет в родной дом, где примут, поймут и не ударят в спину.
— Армия, славнейший блюститель, а не стадо. Армия, закаленная десятилетиями междоусобиц и стычек с соседями, более чем наполовину состоящая из личных дружин племенных умгарских кнезов. Тридцать тысяч уже мобилизованных и еще приблизительно дважды по столько, если война затянется и потребуется восполнить потери. И каждый из них кровно связан со своим командиром. Скольких воинов может выставить против этой силы республика? И сколько из них настоящих орбинских карателей, одаренных и обученных, а не наемников, дерущихся за золото, готовых сменить хозяина при первом поражении? Если начнем подготовку немедленно, через три или пять лет, быть может, армия республики превзойдет умгарскую, хотя, наблюдая, куда мы идем, я в этом сильно сомневаюсь. Но развязать войну сегодня — это положить мальчишек зря, а самим стать рабами и слугами. Отказываясь договориться и уступить часть, провоцируя войну, вы идете прямо в пасть дракона и потеряете все, вместе с жизнью.
В пасть дракона сейчас шагаешь ты, безумец! Айсинар вдруг увидел, что почти разорвал полу церемониальной мантии. Орс не глуп, но, убежденный в своей правоте, перед сопротивлением Форума не отступит. Но и Вейз ни при каких условиях не отдаст Пряный путь. Айсинар сам не мог представить большего унижения, чем передача варварам наследия Диатрена. Тем более он не желал остаться в истории избранником, признавшим падение Орбина до уровня умгарских навозников.
Между тем, Озавир Орс закончил речь и занял свое место на скамье слева. Базен Гтар, ветеран-каратель, один из старейших патриархов Форума, хлопнул его по плечу и сказал:
— Ты прав, славнейший, во многом прав. Я тебя поддержу голосом, только из той ямы, что ты себе сегодня выкопал, боюсь, не вытащу: карателями-то уже десять лет командую не я.
Слова старого вояки показались Айсинару эхом собственных мыслей. Он тоже повернулся к вещателю:
— Славнейший, я хотел бы поговорить с тобой один на один.
Озавир посмотрел на него зло и озабоченно, но потом согласно кивнул.
— Хорошо. Но тогда я должен показать тебе Орбин. Только, боюсь, славнейший избранник Форума ничего не увидит… могу я рассчитывать на прогулку с Айсином Леном, моим семинарским приятелем?
Как и было условлено заранее, Айсинар оставил паланкин у библиотеки и пешком спустился на набережную. Несмотря на жаркое солнце, у реки отчетливо чувствовалось, что время голубой ласточки — это еще далеко не лето. Дул сырой, пронизывающий ветер, от высокой воды тянуло тиной, а старые причалы пахли смолой, дегтем и гнилым деревом. Айсинар плотнее запахнул полы плаща. Грубая ткань натирала шею, но от холода спасала надежно.
Озавира он увидел сразу: даже наряженный в дешевую полотняную робу и овчинную безрукавку, орбинит резко выделялся среди полукровок и вольноотпущенников мастерового города. Вещатель тоже его узнал, поклонился, а вместо приветствия указал на причалы и виднеющиеся выше по течению доки старой верфи.
— Вот, смотри, избранник, какой Орбин я хочу тебе показать. Наследие Агердина-морехода.
У одного из причалов стояла лодка, вокруг нее суетились люди, разгружали какие-то бочонки, похоже, с зерном или мукой. Остальные три причала пустовали. Зрелище заброшенной верфи было и вовсе удручающим: стены полуразобраны, перекрытия обвалились, ребра стапелей почернели от времени.
— Ты помнишь, когда в Орбине спустили на воду последнее судно? — продолжил разговор Озавир.
— Нет, — честно признался Айсинар, — я даже не знаю, когда это случилось.
Он, конечно, знал, что орбинская судостроительная верфь давно заброшена за ненадобностью: выходов к морским путям у республики нет, а по Зану и Лидине ходят мьярнские ладьи, и этого вполне хватает. Но одно дело знать, и совсем другое — видеть своими глазами.
— А я помню, правда, очень смутно. Собралась толпа народу, пестрая, нарядная, все радовались и кричали. И я, совсем маленький, сидя на плече у деда, смотрел на высоченный серо-голубой парус и тоже что-то кричал. А дед говорил: «Паруса — это наши крылья, Оз. Ничего нет прекраснее летящих над волнами парусов».
Озавир мечтательно смотрел вдаль, а Айсинар удивлялся: он никогда еще не видел вещателя таким, как сегодня.
— Разрушенная верфь — это, конечно, печальное зрелище, но, Озавир, кому нужен мощный флот на такой реке, как Лидина?
— Когда нас еще не называли златокудрыми орбинитами, были просто люди, Айсин. И море — голубая бездна, дитя Свободы, как и мы. Море было нашей кровью, поэтому кровь человека солона.
Пока Айсинар думал, к чему вся эта поэтическая чепуха, Озавир сам усмехнулся своим словам и, отвернувшись от реки, указал в сторону ремесленных кварталов.
— Идем, избранник, покажу тебе, как далеки мы теперь от детей Свободы с морем в крови. Сначала кузница. Ты же наверняка заказываешь все необходимое мастеру Лерту, так? Но один мастер не вооружит целую армию. Сейчас ты увидишь, чем мы можем ее вооружить…
И потом полдня они разглядывали клинки, что гнулись и тупились чуть ли не от первого удара, неподъемно-тяжелые доспехи и кое-как сбалансированные стрелы. Потом Озавир потащил его осматривать фундаменты зданий: сначала первой стены, остатка той самой древней крепостицы на дальней окраине, которой когда-то был блистательный Орбин, а потом — купеческих особняков, построенных лет десять назад. Заставлял потрогать кладку, оценить ширину зазоров между камнями, испытать прочность раствора.
Наконец ближе к полудню вернулись на площадь, присели на ступени библиотеки.
— Ну что, избранник, теперь ты меня понимаешь? — спросил Озавир.
— Разве ты показал мне что-то новое?
— Это ты сам себе скажи.
Хотелось казаться равнодушным, но это не было правдой. Конечно, Айсинар знал, как знали все в Орбине, что наследие магов уходит, но знать и видеть воочию оказалось совсем не одно и то же.
— Даже то оружие, которое мы видели сегодня, лучше умгарского, и даже сегодня мы строим быстрее и прочнее любого племени, — ответил он. — Наши стены неприступны, каждый наш воин стоит десятка варваров, а некоторые — даже сотни.
— Это ты про молодого Вейза? — Озавир понимающе кивнул. — Талантливый юноша. Один из тех, кто мог бы вернуть все это, — он указал за спину на здание библиотеки, — истинное наше богатство и силу. Тогда Орбин в самом деле стал бы непобедимым.
Вот это было по-настоящему неожиданно. Неужели вещатель, и правда, настолько ему доверял, что посмел делиться идеями, считающимися самой страшной крамолой вот уже шесть сотен лет? А если Айсинар решит поддержать Вейза и истолкует эти слова, как преступные намерения?
— Славнейший Озавир, я не ослышался, ты хочешь вернуть в Орбин общедоступную магическую практику?
Казалось, он должен смутиться или испугаться, что сказал лишнего. Но нет, вещатель остался спокоен, словно ничего не произошло.
— Что ты, Айсин! Вспомни детские игры: это ты любил подбить приятелей на что-нибудь особенное, вроде прыжков с моста зимой или прогулок по крыше семинарии. Я никогда не был способен на такие подвиги. Зато хорошо умел выпросить у трактирщика кружку-другую ночной невесты, когда вы начинали харкать кровью. И ни разу не донес родителям, не забыл?
— Нет, Оз, не забыл, — почему-то стало стыдно, как будто он только что планировал предать друга, хотя никогда они не были настоящими друзьями.
— Видишь, я не касаюсь магии. Во всяком случае, делаю это куда реже, чем многие в Форуме.
Расплывчатые намеки Геленна и этот разговор давили, словно каменные глыбы. Как ему понять, что правильно для Орбина и для него самого, для его чести и совести? Хватит ли решимости действовать, когда, наконец, поймет?
Однако кое-что он должен был сделать уже сейчас.
— Оз, я понимаю, ты борешься за то, во что веришь. Но прими совет: отошли семью из Орбина. Ты не только славнейших дразнишь, ты покушаешься на богоизбранность орбинитов, на нашу извечную исключительность. В Форуме у тебя есть сторонники, но если они поверят, что ты призываешь отказаться от статуса вершителей — отступятся… да и зачем я тебя учу? Просто отправь жену и детей подальше.
Айсинар еще говорил, но уже видел: вещатель не послушает. Так и вышло.
— Отослать семью, значит, сдаться. Этого не будет, — ответил он. — Мой предок был одним из тех пяти, кто удержал звезду покаяния над Орбином, когда земля плавилась под ногами и небо рушилось на головы. Они умерли, но не ушли — и город выжил. Неужели ты думаешь, я сбегу, предам их память, их дело?
Потом он поднялся и на прощание добавил:
— Ты не о том печешься. Позаботься лучше, чтобы мальчишка Вейз, великолепный боец арены, не стал воином. Он для тебя важен, так?
— А тебе-то что за дело?
— Обычное. У меня тоже есть сын, которому, если что, захочется воевать.
Когда вещатель ушел, Айсинар еще посидел на ступенях, пытаясь все же решить, что ему делать. Но решение не приходило. Тогда он подумал, что для начала стоит забрать у мастера Лерта кинжал-мечелом.
Кинжал был великолепен: сталь, позолота, голубой шелк… он походил на того, для кого был сделан — на Гайяри Вейза. Так же сильно, как сам Гайяри — на знамя Орбина. Дарить его теперь, после разговора с вещателем, было неуместно. Только последний глупец мог бы поверить, что благосклонность молодого Вейза ничего не стоит. С другой стороны, подарок — это ведь еще не требование благосклонности? Напротив, это лишь его, Айсинара, внимание. До конца игр Гайяри осталось шесть поединков, хорошее оружие пригодилось бы. И… о, Творящие! Конечно, он не невольник арены и не какой-нибудь босяк — сам может заказать кинжал, но ведь так хочется позаботиться. Хочется, чтобы он запомнил.
Легкий порыв ветра приподнял полог паланкина. Айсинар невольно повернулся и выглянул на улицу. На удачу или нет, но первый, кого он там увидел, был именно Гайяри Вейз.
— Стой, — скомандовал Айсинар носильщикам раньше, чем сам решил, что будет делать.
Гайяри сидел на краю чаши малого фонтана, подставив под струю раскрытую ладонь и улыбался. Не так, как на арене, совсем не так: тихо, задумчиво, даже немного печально.
Другой семинарист подошел к нему сзади, слегка ударил по плечу.
— Ты идешь?
— На урок оружного боя? — он ухмыльнулся. — Чего я там не видел?
— Ну, как знаешь…
Вскоре молодежь разошлась на занятия, Гайяри остался один. Он ничего не делал — просто сидел и играл с водой. Мальчишка…
Айсинар так устал от политических интриг и ответственности за все на свете, что даже не подумал: его демон арены всего лишь семнадцатилетний мальчишка-семинарист, почти ребенок. Вот он, чистый, светлый, весь как на ладони — в каких хитростях, в каких заговорах его можно заподозрить?
В бездну! Как вообще может править страной, тот, кого способен смутить семнадцатилетний сопляк? Он хочет покорить этого мальчишку, и если мальчишка так дерзок, что сам лезет на рожон, то так тому и быть. Айсинар откинул полог и, не дожидаясь, пока паланкин опустят, спрыгнул на мостовую.
— Гайяри!
Юноша отвлекся от фонтана и своих мыслей, посмотрел по сторонам и, узнав его, поднялся навстречу.
— Славнейший? Доброго дня.
— Прошу тебя, подойди.
И, когда юноша подошел, он показал кинжал.
— В прошлый раз ты сказал, что тебе нужен новый мечелом, а Ферен Лерт по случаю мой старинный друг. Вот я и решил заказать для тебя эту вещицу. Посмотри, подойдет?
— Это мне?!
Гайяри восхищенно уставился на кинжал, потом схватил его в руки и чуть не запрыгал от радости. Он вертел обновку так и этак, перебрасывал из ладони в ладонь, потом начал носиться по площади, изображая блоки и выпады. А Айсинар смотрел и видел перед собой ребенка, получившего долгожданную игрушку, этот ребенок был мил и нежен, но совсем не походил на забрызганного кровью демона, взмокшего от пота, припорошенного песком арены, в глазах которого бесновалось всетворящее пламя. Ребенка он не хотел. Это сразу успокоило.
Наконец юный Вейз наигрался и снова вернулся к Айсинару. Совершенно серьезный — ни следа веселья или детской восторженности. Как же быстро он умел меняться!
— Благодарю тебя, славнейший избранник Форума, — сказал и низко поклонился. — Очень дорогой подарок, за такой отдариваться нужно. Чего бы тебе хотелось?
Хотелось? Смотря кто об этом спрашивает: мальчик-семинарист или боец, не знающий страха победитель.
— Мне нравится, как ты сражаешься. Не лишай меня этой радости.
— Как сражаюсь на арене? — прямой взгляд стал острее дареного кинжала, в нем был вызов, тот самый, брошенный после боя и оставшийся без ответа. — Или, быть может, тебе понравится самому со мной сразиться?
В первый миг Айсинар растерялся, потом начал прикидывать, как давно не брал в руки меч и насколько успел заплыть жиром, сидя на форумской скамье. Выстоит ли его сила и опыт против юной дерзости и постоянных тренировок Гайяри?.. И только тут понял, насколько это нелепо. Мальчишке стоило отдать должное — он умел обескуражить.
— Может быть когда-нибудь, сейчас мне пора, пожалуй, — усмехнулся он.
— Тогда, может быть, ты возьмешь меня?
Неуместная, двусмысленная фраза, но она все и сразу расставила по местам: нет никакой игры. Вызов брошен, и ответ — за ним. Ну что ж, он ответит. Прямо сейчас.
— Возьму, — и указал на откинутый полог паланкина.
*6*
Ночью разразилась гроза. Тяжелые капли дождя, разбитые ими листья и лепестки цветов, мелкие веточки летели прямо в распахнутый проем окна, на постель не попадали, но она все равно казалась влажной. В комнате пахло мокрой землей, деревом и измятой зеленью.