========== Вступление ==========
У каждой женщины, тем более ведьмы, должен быть свой кот. Даже если она соплив… девчо… совсем доверчивая и глупенькая, имеется в виду. Можно верить в это безоговорочно, а можно, как некоторые, кои вообще готовы спорить с пеной у рта… «Нет, дескать, ну где вы видели, чтобы вот так прямо в дому проживал хвостатый дармоед?! Да на что такая скотина бесполезная нужна? В наших благословенных матерью Моденой краях, — орёт бывало такой умник, — и мышей-то отродясь не водилось, не то что, скажем, крыс, слава Астарлингам! Какого же рожна такую обузу кошельку заводить? А и то, шерсти с них, волосатых, — не оберешься!» — И отхлебнет эля… Болтун.
Но, дабы заткнуть эти пенящиеся прокисшим пивом рты и один раз и навсегда искоренить кривотолки, расскажу-ка я вам историю, что случилась не так давно в нашей деревеньке Воксх… в нашей местности, короче. Не то чтобы я особо коротко расскажу, может, песенок каких добавлю, побасенок, да точное название говорить не стану, а то повадитесь… Хи-хи. Шучу. Итак, был у одной девушки кот…
Смерть
— Дарнейла! — с полати донеслись хрипы старой ведьмы, потянуло сквозняком, полынным духом.
Сердце спящей на лежанке у окна девчонки ухнуло в живот:
— Что, бабушка, что?! — Она, растрепанная и босая, метнулась к лестнице, засветила в дрожащей лодочке соединенных ладоней тусклый огонек.
— Не слепи — больно! — Старуха махнула рукой. — Подай жамки.
Юная воспитанница Гейсарнейской колдуньи послушно кивнула и, наступая на подол рубашки, поскакала через две ступени в каменный подземный чулан, хоть и боялась ручейных змей, живших там на присыпанном опилками лeднике, быстро нацедила из бочонка крепкого пшеничного самогона и принесла, чуть расплескав ковш, больной:
— А вам не вредно будет, месма?
— Дурочка! — Оренна Герна Гейсарней утерла узловатым большим пальцем коричневую струйку, бегущую по покрытому редкими седыми волосками подбородку. — После ста восьмидесяти лет нам уже ничто не навредит… Устала я. Пора уходить. Эх, поздновато я тебя, детка, из семьи твоей непутевой взяла, и ученье закончить не успела… — Горло умирающей издало звук, похожий на клекот большой птицы.
— Не на-а-адо! — всхлипнула девушка, прижимаясь к боку колдуньи. — Как же я без вас останусь?.. Не пора еще, вон как вы на свадьбе Гунды вчера отплясывали. Может, от болей что-то поможет, так я сейчас травы заложу в давильню. Соком…
— Не бойся! — Седая голова старой Оренны немного приподнялась, будто слежавшаяся подушка сама подтолкнула ее вверх. — Мы умираем легко — как струйка дыма взлетаем в костре Астарлинга, соединяясь с сестрами в чертогах Модены. Радостна встреча со старыми подругами, сладок дух родного приюта. А ты останешься тут в доме — хозяйкой, своим умом до остального додумаешься. Книжки мои помогут, где надо — закладки оставлены… Только вот на венике своем… — в утихающем голосе уже закрывшей глаза колдуньи почудилась смешинка, — не летай — убьешься… И в трудный час обратись к Фаркату. Он поможет, вразуми…
Вспышка теплого золотистого света на мгновение ослепила Дарнейлу Киллу, новую покровительницу Гейсарнерского ущелья, реки Вязки, Ледяного Поля Ронхи. Стоящая в низине деревушка Воксхолл вздрогнула от расходящегося гула, по небу разлилось многоцветное зарево — так Небесная Мать Астарлингов Модена, защитница Северных гор, приняла к себе закончившую земные труды дочь.
— И правда нестрашно. — Вздохнула, бессильно оседая на пол, осиротевшая месма… Но не заплакала. — Вот будто и не было бабушки.
— Мур! — Под ее рукой шелковой волной прошелся черный лобастый кот, и улегся на колени своей новой хозяйке.
========== Наследство ==========
Башня, что досталась девочке, была когда-то основательно укрепленной твердыней; мало таких в нашем краю сохранилось, уж больно древние они были, даже название их местный люд не помнил. А имя им — турней, военный оплот магов. Первый наземный этаж был столь велик, что мог тайно принять квод всадников и с десяток легковооруженных пеших воинов или вообще человек двадцать на долгий постой. Не считая сеновала, дубовых лежанок, закромов для зерна и нескольких стойл для лошадей, еще места на длинный стол бы хватило. Имелся там и колодец, каким-то чудом обходящий бездонной шахтой подземелья с погребами и дающий в суровые зимы горячую свежую воду из подгорной реки. Поэтому рядом располагалась мыльня с проточным желобом. Но издалека жилище покойной Оренны выглядело неказисто: так, полуразрушенный круглый донжон, с наружной лестницей из бревен, вмурованных между нетесанным серым камнем обшарпанных стен, да убогая, прилепившаяся со стороны огороженного кольями двора, кухонная пристройка. Особо-то в гости не захаживали: еще много… (никто не помнил сколько, но давно) лет назад отвадила старая ведунья охотников полюбопытствовать. Однако, когда серьезная нужда или хворь какая случалась, просто голубя посылали — так договорено с деревенскими было. Известная, как знахарка и травница, Оренна никому не отказывала…
Дарнейла погоревала-погоревала, побродила по опустевшему дому, но потом хозяйством занялась основательно: перестирала старые платья своей благодетельницы, себе только парочку попроще оставила — да и те на талии шнуровать сильно приходилось, — чулки теплые там, бельишко, плащ с капюшоном тоже отложила. А башмаки свои еще крепкие были. Остальное добро и немного золотых монет, серебряную цепочку, сережки с хрусталем в сундуке заперла.
Проверила запасы в подвале: выходило, что ей одной на зиму брюквы, лука и репы за глаза хватит, еще солонина имелась, семь головок сыра, муки довольно, гороха, а уж эля и жамки — так вообще хоть продавай! — четыре больших бочонка.
Отмыла и натерла заново мебель и всю утварь в гостиной, хотела, правда, старый посудный буфет, об который всегда боком стукалась, когда с нижней кухни полуведерный медный чайник таскала, переставить — да силенок не хватило. А про колдовство и не вспомнила, посидела, с веником в руках, по наставнице своей повздыхала и пошла дальше порядок наводить, наутро даже не обратив внимания, что буфет-то сам подвинулся дюймов на десять от двери.
За делами время быстро летит, две недели и промелькнули — белые зимние ночи прогнали на юг последнее тепло, а жители деревни так и не заметили, что хранительница их мест сменилась. Видно, хороша была забота старой месмы о своих, не ведающих о том, что они присмотрены, селянах: никто в деревне не недужил, краснощекие ребятишки, играя в снежки, громко горланили, скотина была справной, а молодухи, понесшие после осенних свадеб, в повивальной бабке еще не нуждались.
========== Зимние забавы ==========
Месма Дарнейла Килла, расчесывая косы, сидела на верхнем флете своей башни, откуда открывался красивый вид на долину. Снега уже легли основательно, от деревеньки остались торчать только синие островерхие крыши, а большак засыпало до самой весны, только узкие тропинки, протоптанные селянами, соединяли дома с амбарами и сараями, да с соседскими дворами. Лошадей и быков на зиму отводили на постой к родичам, за перевал, или в аренду тамошним фермерам, а всякую мелкую живность помещали прямо в подпольях — ведь росли жилища в нашей стороне, наоборот, не вверх, а вниз, уходя порой на три-четыре флета вглубь, где земля совсем не промерзала. И поэтому свиньи, например, выкармливались за холодные месяцы сами, роя, как огромные муравьи, новые ходы, для пропитания употребляя корешки и грибницы, и достигали таких размеров, что по весне завсегда брали первые призы на ярмарках в Ронхе. Да и приплод давали ого-го какой.
А еще диво — речка-то не замерзала! И даже мелкие ключи оставались горячими и высились над снежным настом в оплывах льда прозрачными голубыми колоннами — право, красотища несказанная!
Время двигалось к началу Астарских праздников, что проходят на первую третину зимы, когда народ, уже отдохнувший от осенней страды, дела свои все по хозяйству переделывал и начинал скучать. И особо детям и молодежи сидеть по домам становилось невмоготу; девушки от шитья и вышивки чуть ли не выть принимались, а подростки часто по пустяшному поводу драки прямо у колодца затевали — удаль некуда девать было!
А тут — игры на целую неделю! Женки и старушки начали пурны и сладкие пирожки печь, мелкотня к теплым опахам (1) и шапкам — цветные ленточки крепить, да деревянные копья строгать. А мужики с парнями принялись Город Астарлингов из снега и ледяных глыб возводить.
День за днем, наблюдая всю эту начавшуюся веселую суету, бывшая ученица Оренны тихонько вздыхала и спускалась к себе в заваленную травами, минералами и амулетами ронду (2), чтобы наедине с черным безымянным и неприветливым котом коротать вечера за колдовскими книгами.
Дарнейла и при жизни бабушки побаивалась этого огромного зверя. На руки тот, гордец, никогда не давался, только исключительно по своему желанию приходил иногда и садился рядом — будто какая-то пантера, право слово! А как глянет — так молоденькая месма (особенно попервой, когда еще восьмилетней сироткой попала к Орнелле в учение) и обмирала: глазищи — зеленые фонарики или крыжовник... но уж очень крупный, со сливу!
А ночи в наших краях действительно родились белыми, это на юге всё наоборот: летом светло — не уснешь, а здесь, как только луна-Моренница восходит, так и начинается второе время суток, по-нашему «белоскань». Так вот, к праздникам подготовка долгая, не сразу всех соберешь и пригласишь да на толпищу такую наготовишь! Дарнейла, как я уже говорил, приноровилась за изменениями в Воксхолле с башни поглядывать — всё развлечение и перемена в учении.
Деревня с высоты казалась девушке волшебным рождественским шаром (ну, если бы таковые водились в нашем мире!); а так ей, любопытнице такой, нашедшей по случаю в вещах своей покойной наставницы полированную хрустальную обоевыпуклую плашку, полюбилась эта забава: тайно рассматривать в магическое стекло вдруг становящихся близкими крошечных человечков, бегущих по делу между похожих на игрушечные домиками, или наблюдать, как на площади мастерят помосты для боев и танцев, протаптывают среди сугробов дорожки для гуляний, льют на реке лед… как растет ближе к Уктенскому лесу снежный городок. А если ветер был с гор, клоня синие столбы дыма в сторону башни, то юная отшельница могла слышать отголоски веселых разговоров — всё больше парней и немужних девок, — переклички селян и даже ссоры местных кумушек, визги детворы, обрывки песен работников и стук их молотков, гомон торговых гостей, привезших товары на ярмарку… Дарнейла щурилась на солнце, стараясь разглядеть в толпе сквозь свою хрустальную безделку хоть какие знакомые лица (ведь бывала вместе со старой хранительницей пару раз в деревеньке), но весь народ казался каким-то новым…
— Это «слезка» такая убогая! — поделилась она догадкой с котом, неизменно находящимся рядом. — Будто мутится в ней всё, только для розжига камина и идет… Негодная вещь, поломанная, видать. (Стекло ловило солнечные лучи даже ночью или если небо застилали грозовые тучи! Ну, это к слову).
Раздосадовалась месма, что ее-то в Воксхолле никто, вроде, не знает, так и на праздник, значит, не позовут! И собралась уже кинуть за ограду бесполезную окару (3) — как на выпуклой поверхности магического «дальнозора» отразилось… лицо красивого молодого мужчины, беззвучно что-то говорящего своему пожилому товарищу. Одеты оба были не по здешнему обычаю, да и не похожи на круглолицых и простоватых жителей долины. Парень — черноволосый, высокий, глаза такие жаркие, темные; лицо загорелое, а может, смуглый такой — южанин.
— И зубы, как жемчуг, — вслух сказала Дарнейла, чуть не носом упершись в стекло. Красавчик как раз в этот миг рассмеялся и поднял взор, вроде, на ее башню посмотрел… И только месма хотела повернуть хрустальную кругляшку, чтобы цвет глаз у незнакомца получше рассмотреть, — вскрикнула от боли и схватилась за руку, в которую по какой-то своей звериной причуде вдруг всеми когтями вцепился кот, до этого спокойно дремавший на ее юбке.
Стекло, конечно, выпало, пролетело сотню палинов (4), блеснуло пронзительной радугой и утонуло в сугробе.
— Ай! Что на тебя нашло?! — Дарнейла вскочила, от боли заплясала по крыше — аж брызги крови кругом полетели. — Гад такой! Как я теперь в снегу слезку разыщу? Плохой кот, мерзкий, пошел вон! — закричала в сердцах. А слово ведьмы это вам не просто «пф» и всё. — Чтоб я тебя, злюку мерзкую, больше не видела! — Черношерстого безобразника подняло в воздух, закружило и скинуло с башни… Так он к лесу и припустил, хвостом зигзаги по белому снегу, как тушью письмена, вырисовывая…
Хедике Мерейю, двадцатипятилетний торговец из баронства Квитарста, земли которого были сопредельны с нашими, жадно рассматривал красоты Гейсарнерской гулянки. Всё ему нравилось: красивые виды, горячие водопады, пестрые шатры. Только откровенные заигрывания и звонкое хихиканье смазливых толстощеких молодок вызывали у красавчика брезгливую улыбку:
— Никакого смущения у потаскух, — буркнул он своему товарищу, низенькому, но крепкому парню — Манью Барату из Захрута, где они вместе лавочку галантерейную держали. Тот покачал головой:
— А как по мне, зато незатейливы. Люблю таких — без кривляний да ухаживаний всяких. Глянь, сколько козочек на всё готовых, засидевшихся у мамок под боком. Такую только пальчиком помани — сама горит и уж подол до поясницы задирает!
— Нет, друг мой, не в упругих боках дело. Если уж крутить любовь… — Барат только хмыкнул, да глаза к небу завел. — Да! — не обращая на подколку приятеля внимания, продолжил Хедике. — Я бы выбрал девушку достойную.
— Ну поглядим-поглядим! — Усмехнулся в усы невысокий знаток амурного расклада. — Мы с отцом почитай десять лет наездом тут бывали. А я хоть и мало тогда в женском поле смыслил, но про пробляду… простушек-веселушек местных наслышан. Лярвы через одну, да блудницы. Вот прямо об заклад биться готов — не найти тебе нетаковскую.
— А я и не собираюсь. — Мерейю равнодушно махнул рукой в сторону площади. — Вон туда смотри, где народ толчется, и вспомни — мы по делу в экую даль ехали. Нам бы расторговаться побыстрей, ведь дома ждет солидное предприятие, аль забыл?
А в своей башне весь день Дарнейла не находила себе места: всё-то ей стало скучно и тиско (так у нас говорят о таком неспокое, что на всякие суетливые решения да глупые поступки толкает). Вот и наша красавица то к учению пристроится, но через минутку вдруг бросает и в кладовку бежит — травы, вроде, проветрить. Или зелье варить возьмется, да недосуг закончить. А иной час несется на чердак и до вечера старинные наряды, что покойная Оренна еще в молодости носила, перебирает. Дивные вещички, между прочим, находились…
— И как я в прошлый раз не приметила?! — Девчушка крутила в руках хитро украшенную перламутровыми пластинками меховую душегрею. — А цветочки какие замысловатые вышиты! Пуговки красивые — зелень необыкновенная, ишь как блестят! Жаль — велика, не по стати мне. — Дарнейла тихонько вздохнула, будто от собственной смелости дыхание у нее занялось, потому что мысли уже вскачь ее несли. — А как взять и колдовством уменьшить?! И… и юбку эту в тугих оборочках тоненьких надеть, и чепец бархатный… И на гулянье сходить. Ненадолго — просто музыкантов послушать, пряников купить! Нет, не надо мне пряников, — сама с собой заспорила месмочка, с восторгом разглядывая малиновые сафьяновые сапожки и в уме уже сбегая в них и во всех найденных нарядах по крутой, узкой и неутоптанной тропинке в деревню… — Это и так напечь можно, лучше жамки бочонок продать. А я, может, утку куплю или… кружев каких наменяю!..
Ну дурочкой же еще была совсем молоденькой наша Гейсарнейская владычица в ту пору, что тут скажешь! И то, к слову, все селяне у нас в Воксхолле не брезговали обменом. А что? Если есть у тебя нужная соседу вещь, а у него самого что приметное в излишке — так с чего медью напрасно бренчать? Ударили по рукам — и сговаривались.
Итак, приоделась Дарнейла, взяла было дубовый бочонок с хмельным напитком, однако тяжело показалось. Быстро перелила золотистую брагу в три станинных штофа, ковшик прихватила и пошла…