Зверь ночной http://www.pichome.ru/IyJ
========== Первая кровь ==========
Пока Дарнейлу нашу с почестями, манерами да хитростями всякими в Обители принимали (о чем опосля расскажу), бесстыжий Фаркат Бон соблазнял своего охранника и приятеля на некую небезобидную проделку, ради которой с отрядом и потащился. Уламывал потихонечку, но вот пора и настала. И тот, бедняга, когда домой пришел и паршивца с порога увидал, так прямо у двери на сундук… раскрытый… и упал:
— Шкварка ты очумелая, что еще задумал?! — закричал было, да поперхнулся выбранный котом «в мужья» солидный оруженосец архонта, сорокалетний Лон Аркай, потирая разбитый зад. А потом и вообще речи лишился — как хорошенько рассмотрел, что мальчишка, придерживая зубами задранную яркую юбку, натягивает на свою хилую ножонку белый шелковый чулок — только пальцем в того тыкал и что-то мычал.
— Это хорошо, что тебе нравится. Значит, кого надо тож до самых дресён проймет! — выплюнув подол, Бон улыбнулся, как гиена. — Давай помоги, лиф туже затяни. — И повернулся к мужчине спиной.
— Никуда я с тобой не пойду! С бусорью (1), что ли? Да тебя ж там враз снасильничают… Хотя, какая с тебя девка! А как распознают, что парень, то и в проруби утопят. — Зул Аркай попытался вразумить дурачка и, наверняка, леща бы тому отпустил или чего посерьезней, да велено было Фарката ни в коем разе не обижать. И приказов, если честно, имелось даже два — от госпожи месмы и от самого геризого. — И куда ты, вообще, бедотень лягастый, в такой непотребности собрался… лась? — оторопело закончил рыцарь.
— А и не надо, дорогой Вимник, я с товарками иду. У господина Хрунка праздник, а парням для танцев пар не хватает. Так что девушки завсегда задаром угощаются. — Повернувшаяся к нему дева была дивно хороша. Словом «красавица» такое совершенство даже назвать было стыдно. Короче, мечта, белокурая богиня, царица снов… чаровница. Да и то всё вместе и поболе.
— Э… — сказал Аркай, — ну я всяко тебя стеречь буду. — И послушно подал «супружнице» меховую душегрею.
Танцы в новом доме семьи Мерейю только-только начинались (еще мужика ждали, что на падоку игрун был знатный), когда в зал вошел сын хозяина. Приглашенные молодые бабенки и девицы зашептались и захихикали — хоть и в женихах ходил темнокудрый Хедике, а покружиться с красавчиком местным кокеткам хотелось. Напоследок.
А он, как опаху сбросил и увидел незнакомку, сидящую рядом с соседской рябой Луттой, так рассудок и потерял! Враз к бочке с жамкой подошел, будто выпить решил, и у виночерпия спросил:
— Кто такая?
— Которая? — слуга бестолковым прикинулся.
— С белыми кудрями, болван! — Хедике так спиной стоять и остался.
— Так то дочка тетки Мирзы. Что перед свадьбой со своей кикиморой даже на перестарок потянуло? — Хихикнул парнишка, за что получил от разозлившегося Мерейю тычок под ребра и охнул от боли, проливая выпивку. — Приезжая. Замужняя.
— Смотрите, госпожа Вимник, этот ли не хорош? Я ж говорила! — прошептала Лутка на ушко черноволосой Кате Боне. — Ужель не глянется?
— Пф, — отвечала восторносая задавака, кутая тощие плечики в тёмно-вишнёвую шаль. — Давай поспорим на… два щелбана, — пожалела она на закладе небогатую подружку, — что все танцы этот… Хидерко, что ли, или как там его… Со мной одной протанцует, да еще нас орехами в меду одарит, винца дорогого, мирканового, принесет (2)? — И ударили по рукам. Негодницы…
Хедике Мерейю, пьяный от страсти, уже пятый танец держал в своих объятьях прекрасную иностранку. Едва смолкали последние звуки немудреных мелодий, как подскакивал к музыкантам, денег вроде и не давал, но по-новой играть приказывал.
А что вообще на простецких посиделках с угощением пляшут кроме устаревшей топтуники? Так и в Воксхолле еще наши прабабки с прадедками кренделя ногами выделывали. Скучный танец. Володенка — чуть поживей, с перескоками, а уж совсем всем надоевшая заскружельница с поворотами и поклонами — так только для детишек...
Ката смеялась грудным голосом, откидываясь на крепкие руки Хедике, розовела молочной кожей, прикрывала веками сапфиры блестящих глаз… Полные груди молодой женки заезжего купца в такт музыке колыхались в вырезе тугого корсажа и подскакивали упругими мячиками, когда парням по рисунку танца было положено, держа за талии, с гиком вскидывать своих партнерш в воздух.
А запах ее вспотевшей кожи казался влюбленному Мерейю лучшими духами на свете… «Та-та-та» — кружила незатейливая мелодийка. «Тук-тук-тук» — стучала кровь в висках Хедике Мерейю…
— Выдь ко мне, выдь, как твой муж уснет! — шептал он в темных сенях на ухо своей зазнобе. — Я тебе сережки принесу, любая, сладкая моя кася, только побудь со мной! — И тискал не особо уворачивающуюся развратницу. А та все хихикала, губы пухлые подставляя:
— Да я ж замужняя, порядочная! Что мне твои сережки. У меня и свой мужик щедрый да богатый, ни в чем мне не отказывает.
— Так что ж ты хочешь, краса? — задыхался Хедике.
— Да того у тебя нет! — Вдруг с неожиданной силой оттолкнула его Ката Бона. И за кольцо дверное взялась, на голоса зовущих ее Мирзы и Лютки отвечая: — Иду, шалька моя вот потерялась… Сейча-а-ас! — А ухажёру распаленному сказала: — Перстень мне с яхонтом, как кровь красным, принеси, дорогой чтоб. Да куда скажу, тогда и полюбимся. — И выскользнула в ночь.
— Приду. Куда хочешь, приду! — простонал счастливый Мерейю, ногою… э… мутило разыгравшееся свое прижимая.
— Что ты деешь, малахольный?! — За углом Фарката схватил за руку заждавшийся, вусмерть замерзший и злой Лон Аркай. И чуть не волоком потащил по лестнице в их комнаты. — Как у тебя это вышло? Ведь только женскому полу колдовство дается. Что за морок, говори!
Бон ни капли не испугался, но расстраивать верного своего стража не стал:
— Месть это, Зул, а не блуд. Не сердись.
— Так слово только скажи — и не будет обидчика твоего! Не по-мужски так… обманом. Бесчестно, рыцарям негоже. — Тот вроде успокоился и стал тряпки, что Фаркат с себя сбрасывал, с полу поднимать. И вдруг разогнулся. — Или ты… не парень?! Ох!
— Да парень я, парень! Хоть и не рыцарь, — успокоил воина кот. — Сколько раз в бане вместе мылись — чего ты! — Хотя от ехидной улыбочки не удержался. — Или рассмотреть вблизях хочешь? Кстати… — вдруг вспомнил он, — дай платок, с губ стереть слюни… поклонника моего горячего.
— Тьфу! — сказал Аркай.
— Но поговорить нам все же придется. Смерти негодяй не заслуживает. А вот жизни поучить его надобно.
(1) — с дурью (местный фольклор)
(2) — дерево Миркана дает плоды, похожие на большую пушистую сливу, из них делают вино и сладкое варево. Растет в Класте Павликане, далеко на Юге.
========== Преображение ==========
Зима не желала сдавать свои сроки. И наконец-то прибывший вопреки метелям и снегопадам рыцарь Гийом Астар-лон Гайярский застал личного оруженосца магистра и Бона в их комнатах на постоялом дворе, помирающими от бездельной скуки. И если бы не заботы о маленьком Иржее, те давно бы разругались вдрызг.
В выгоде от скованных морозами переправ и погребенных под двухметровыми сугробами дорог была только хозяйка гостиницы, потому как питались постояльцы отменно и платили серебром исправно. А тут еще такая удача — капитан привел с собой целый отряд воинов. Можно было подумать и о своей старости, и о богатом приданом, чтобы устроить-таки дочке приличное замужество…
— Нам надо сдвинуть солнце! — за первым же совместным ужином обрадованного Фарката посетило озарение.
— И всего-то?! — хмыкнул Гийом, обсасывая оленью косточку. — Я, кстати, еще не говорил, что одобряю твой план, балабол.
— Вот! — Зул потянулся к графину с вином и сыто икнул. — Говорю же, наш кот — дурень! Хотя, как шельмец колдует — не по-нят-но! Противу природы же не попрешь!
Но загоревшемуся новой идеей оживленно забегавшему по жарко натопленной зале Бону на возражения было наплевать:
— Еще немножко, и я придумаю как!
— Надень капот или за ширму скройся. Я хочу служанку позвать — всё кончилось. — Гайяр потряс над своим бокалом пустым кувшином. История про похождения «супруги» купца Вимника не переставала веселить благородного Гийома.
— Тебе бы тогда следовало за отдельную комнату платить: с семейной парой, да еще с младенцем, жить негоже! Вот отправляйся с солдатами на постой. — Фаркат фыркнул и нырнул за занавески массивной дубовой кровати. В дверь постучали, и Лутта с трудом внесла поднос сдобренной ароматными травами дичи, а новый, нанятый Мирзой слуга засуетился вокруг собутыльников с полным графином красного вина.
Не такой человек был Фаркат Бон, чтобы в тот момент, когда его деятельной натурой овладевала какая-то великолепная мысля, спасовать! Да как раз наоборот — напором, чередующимся с внезапным отступлением, обманом ли, бесстыдной ли, но вдохновенной лестью, а своего кот добивался всегда… ну, почти. А тут «материал»-то был такой благодарный — подпившие, разомлевшие в уюте и тепле орденцы; и если Зул Лон Аркай, за три недели гостиничного заточения в скучной столице баронства немало натерпевшийся от фокусов своего беспокойного товарища, был привычно настороже, то на свеженькую жертву, рыцаря Гийома, чуток отвыкшего от большой радости общения со взбалмошным котом, тот поставил — и не прогадал. Не прошло и получаса, как мирная трапеза превратилася в обсуждение… заговора!
Но вышло слегка не по плану, а наоборот…
— Где доказательства, что ты благородного рода? И, вообще, зачем тебе это? — сомневался утянутый в овин нетрезвый лон-Гайяр.
— Эх, Брая нету, он бы мне нипочем не отказал! — Притворно вздохнул Фаркат. — Видно, хоть ты и старший, да не можно тебе… Жалко, уйдет негодяй ненаказанный. Отменяется все, да и погоду я трогать не стану… Пусть женится, гнилая сопля, а мы вообще, должно быть, раньше Протал уедем. — И потупился в усыпанный омолом (1) пол, плечи, как куренок — крылышки, печально опустил.
— Братья, убьем паскудника, над нашей госпожой надругавшегося, да и дело с концом! — влез Аркай, которому почему-то стало вдруг обидно.
— Не-е-ет, позор, Зулушка, никогда не забывается, а покойнику дела мало. — Фаркат (кстати, ни капли не пивший за ужином) повернул к выходу. — Замерз я что-то, пошли-ка спать, господа.
— Ладно! — не вытерпел шантажа Гийом. — Не знаю, зачем тебе рыцарское звание, но, коли для мести, становись под меч, хоть не по душе мне это.
Бон тут же подскочил, куда велено было, и на одно колено опустился:
— Только без куле (2), а то прибьешь меня, бедного, громилища — не в уме… То есть — в кулаке, в кулаке силища!
— При свидетеле, — сказал серьезно рыцарь, однако слегка пошатываясь. — Золотую шпору и меч тебе дарую, за небытием короля, буде сам я рыцарь старший в воинстве, после Командора и архонта. Своей честью принимаю тебя в благородное сословие, но матерям-месмам, Обители и баронам службой не обязую, власти над тобой не беру. — И ударил плашмя своим тяжелым кленмором по плечу Бона. — Как назовешься, брат мой?
И тут кот встает и говорит:
— Принимаю. Принимаю отныне имя Фаркат Сэйр-бон Ольхормерский.
Услышав это, Зул Аркай засмеялся:
— Тю, а чего не самим Астарлингским? Да ты нас всех обдурил! А я-то уши развесил! Пошли уж в дом, мороз крепчает. — Он хлопнул себя по коленям и двинулся назад в комнаты. Даже что-то под нос напевать стал, на ходу, в синюю морозную ночь, выпуская изо рта облачка пара.
А второй рыцарь меч в кисти покрутил, мусор и солому с полу веером поднимая:
— Ты ж не месмин сын, как я не сообразил… Разыграл, а я и повелся. — Но в голосе его прозвучало сожаление. — Хитрый сиде!
— Ты оглох, лон-Гайяр? — Фаркат выделил титул капитана голосом. Подошел ближе, даже за рукав его схватил, и почти прошептал: — Я — не удаленный сын, а наследный бон…
— Да не бывает такого, что городишь! — Махнул рукой тот. — Чтоб вот так прямо принятый сын… Сказки!
— Ну и забудь тогда! — зло сказал Фаркат и как-то по-кошачьи фыркнул. И будто искры полетели не поймешь откуда. — Ничего! Показалось тебе! Прочь!
— А? — Глаза рыцаря на миг затуманились. — Да о чем ты, малыш?! — отозвался вдруг развеселившийся Гийом… Невпопад. — А кому этот купец сдался? Мы его за что колотить-то надумали, обсчитал кого?
— Ага, Лутке гнилые кружева продал, — эхом ответил отступивший в тень Бон.
— Никак не пойму, чего это я поссать в овечий загон пошел! И куда наш Зул подевался. — Сильно шатаясь, капитан осмотрелся, хихикнул пьяно и икнул. — А к кому на свадьбу ты собираешься? Лутки, что ли? А, вспомнил, потому что холодно на дворе, а овцы не в обиде!
— Холодно. — Кивнул, подтверждая, его собеседник. И пинком настежь распахнул дверь сарая. В лицо обоим мужчинам пахнуло прелой влажностью наступившей оттепели.
(1) омол — стерня, собранная для подстилки овцам.
(2) куле — ритуальная пощечина, даваемая принимающим сюзереном оруженосцу или принцу, посвещаемому в рыцари. Означала последнюю обиду, которую тот может снести без ущерба чести.
========== Узлы ==========
Не о той мелкой, хоть и важной для него, мести думал в эти почти весенние ночи измученный Фаркат. Хотя и было от чего, измаявшись от невозможности принять верное решение, вертеться на своем бессонном ложе, пиная пятками сопящего Зула.
В Боне боролись две силы: древняя максима «зуб за зуб» — призывала воздать преступившему честные законы блудодею и вору, а другая… Вот некстати вспоминалось светлое личико его девочки-повелительницы, ставшей счастливой матерью, обретшей любовь достойного мужчины… Чудесные малыши, родившиеся от бесчинного насилия, — и так получалось, что злое худо повернулось нечаянным добром… Как быть-то?
Нет, смертоубийства он не помышлял! Отягощенный своим новым рыцарским званием Бон Ольхормер внезапно порешил зайти с другого краю и самолично встретиться с… невестой Хедике Мерейю. И под избыток ночи почти случайно наколдовал неведомой силой своего желания дурную дорогу каравану лойда Веннепа Уорсского.
— Эй, есть ли кто живой? — В закрытое деревянной заслонкой воротное окошко постоялого двора заколотило несколько рук. — Отворяйте, возок наш в мысдре (1) проклятой притонул. Мы добрые люди, да промокли совсем!
Хозяйка, спавшая в ближней к входу коморе, струхнула и стала было звать слугу, да тот дрых как оглушенный, перемыв опустевшие бочки от хмельного, да и приложившись к оставшемуся на доньях суслу...
— Госпожа Мирза, а ну как я сам… сама потолкую с проезжими? — предложила Ката Бона, со свечой спустившаяся с лестницы. — Неважное дело — мужчин будить не станем. А мне привычно, не забоюсь. Велите только, пустить ли на постой?
— Что ж ты, Катка, такая отчаянна? — Пятясь, закивала Мирза. — Отчего ж путников не принять. Покой есть еще со двора, хоть неубранный, но перины сушены.
— Так и подите стелиться и воды подогреть. Я сейчас отворю.
Озябший, насквозь мокрый лойд с семейством был поселен на втором флете странноприимного дома, камины тут же затопили, но холодновато было в нежилом-то отселке (2), и женщин увели греться у очага в кухне. Тут-то Фаркат Гиту Стафану Уорсскую и рассмотрел…
Хороша была старшая дочь благородного хозяина Пустошей Уорсса; в свои неполные семнадцать тоненькой веточкой вербы, голубой пролеской, нежным весенним утром показалась белокурая красавица Бону.
«Не, такую хрустальную капель — и за похотливого сальноглазого купчика отдавать?! Да ни в жисть! А лойдо Веннеп тоже хорош, не девок плодить, а хозяйство ходить надо было. Эк, семерых дочерей малых нарожал… Да только Гита-бедняжка не заслужила, чтоб за отцову бедноту в жены продаться. Вон, из кос её хоть ковры шелковые тки, до самого полу… выросли, как только шейка не переломится! Ну сейчас я тут порядочек наведу!» — весело подумал Фаркат, потирая ладони. Напрочь позабыв о собственном положении почтенной матери семейства, он забрал чуть не до подмышек подол и через три ступеньки поскакал наверх — будить своих похмельных собутыльников…