«Взяли курс ваш остров. Приготовьтесь», — положил передо мной радист депешу «Алеута». Я было настолько уже успокоился, что хотел известить «Баку» и «Алеута», что нужда в их помощи миновала, но какой-то внутренний голос подсказал: «Не обнадеживайся, не торопись: мало ли еще чего может быть…»
Из-за обложивших все небо туч стемнело раньше обычного. Отправив два сторожевика в ночное дозорное крейсерство (граница есть граница!), я распорядился погрузить на третий документы, деньги и недельный запас продовольствия и пресной воды. Потом послал офицеров с матросами по жилым домам узнать, как чувствуют себя наши семьи, и перенести на корабль их вещи. Представьте себе, некоторые из женщин с ребятишками, оказывается, уже спали. Никто ведь из них до сей поры не испытал, что такое извержение вулкана.
«А не перевести ли на всякий случай женщин и детей в клуб?» — подсказал мне начштаба. С советом нельзя было не согласиться. Клуб-то ведь наш находится на мысе, почти что рядом с пирсом. Вышли мы на крыльцо. Ветер и дождь будто ошалели. И тут вдруг меня качнуло. Схватился я за перила, а они так и дрожат. Секунда не миновала, и снова меня мотануло из стороны в сторону, будто пьяного.
— Начались подземные толчки?
— Они самые.
Баулин переплел пальцы, хрустнул суставами.
— Всякое доводилось испытать в жизни, но ничего нет хуже, когда из-под ног уходит земля… Из канцелярии выбежал Полкан — пес у нас был такой, любимец всей базы, — в другое время его под дождь палкой не выгонишь, а тут сам выскочил, морду к тучам да как завоет…
— Значит, верно, будто животные чуют землетрясение?
— Шут их знает, может, и чуют! Факт тот, что Полкан всю душу своим воем вытягивал… Иу, короче говоря, с этой минуты наш остров начало трясти, как грушу. И не беззвучно, а с треском, с грохотом, да еще с каким!.. Я посмотрел на вулкан: над кратером поднялось огромное багровое зарево. Прошло каких-нибудь пять-семь минут, и послышался нарастающий беспрерывный гул, вроде бы мчатся тысячи поездов. В тучах засверкали гигантские молнии, никогда я до этого таких не видел — словом, громы небесные начали состязаться с громами подземными. А из кратера один за другим все чаще и чаще вырывались клубы не то буро-серого, не то буро-желтого пара.
Минут через сорок после того, как «Старик» снова «проснулся», мы погрузили всех женщин и детей на сторожевик.
«Где «Алеут», где «Баку»? — спрашиваю радиста. «Ничего, — отвечает, — не могу разобрать: один треск в эфире, разряды мешают».
Баулин поднялся из-за стола, зашагал по комнате.
— Знаете, что меня тогда поразило? Ни одна из наших женщин не заплакала. Детишки, те, конечно, перепугались, ревут в три ручья. Маринка моя — ее Кирьянов на «Вихрь» принес, — так она прямо зашлась от слез, а женщины— ни звука. Подходят ко мне: «Чем, — говорят, — мы вам можем помочь?..»
Я опять к радисту: «Где «Баку», где «Алеут»?» — «Не отвечают…» В океане тем временем разболтало волну баллов уже на девять. Выходить с детишками, с женщинами — рискованно! Я за сторожевики, что в дозор ушли, и то волновался.
С «Баку» мы установили связь только под утро. Оказалось, что он уже несколько часов дрейфует на траверзе Н. и ждет, когда мы начнем погрузку.
А «Коварный старик» окончательно осатанел: из кратера вместе с клубами пара и газов вылетали гигантские снопы огня. Все это утягивало куда-то вверх, к черту на кулички, и взамен обычного ливня с небес сыпался липкий горячий пепел.
Вскоре, как и предчувствовал капитан «Баку», из вулкана, будто из жерла колоссальной пушки, начали вылетать сотни огромных раскаленных камней-бомб. Одни взрывались в воздухе, разлетаясь на множество осколков, другие падали на склоны горы и, подпрыгивая, катились вниз. Зрелище, прямо скажу, жуткое!
А в океане немыслимая волна. Как при таком шторме пересадить женщин и детей со сторожевика на «Баку»?..
Размышлениям моим был положен конец, когда камни начали сыпаться на территорию базы и с шипением, оставляя клубы пара, плюхаться в воду. Один из таких «камешков» упал на крышу штаба, как раз над радиорубкой. Обрушившаяся балка ранила обоих радистов.
«Желательно оставить на Н. одного-двух наблюдателей-радистов, — вспомнил я радиограмму из отряда. Кого же я могу оставить?» — «Кирьянова», — подсказал боцман Доронин.
— Почему именно его? — невольно перебил я Баулина.
— А видите ли в чем дело, — сказал капитан третьего ранга, — с тех пор как Доронин с Алексеем прокатились с ветерком на тузике за анкерком с «Хризантемы», да особенно после того как комсомольцы сняли с него выговор, Алексей стал неузнаваем! Ни одна минута у него не пропадала зря: за короткий срок он стал отличным комендором, дальномерщиком и сигнальщиком. Хорошо овладел и радиоделом…
— И вы попросили его остаться один на один с «Коварным стариком»?
— Зачем «попросил»? Приказал! Выбирать добровольцев мне было некогда.
— А разве бомба не разбила рацию?
— Проверили на скорую руку — работает…
Баулин снова уселся за стол.
— Ну в общем мы пошли к «Баку», а Кирьянов остался на острове.
— И как же вы в такую бурю высадили на «Баку» своих пассажиров?
— Высадили… Одному Нептуну известно как, а высадили… Сейчас речь не о нас. Словом, едва мы отошли от острова мили за две, как на нашем Н. раздался чудовищной силы взрыв. Из кратера полетели не камни, а уже целые раскаленные глыбы, тучи, буквально целые тучи пепла закрыли небо — не поймешь, день или ночь. Потом мы узнали, что этот пепел донесло даже до Петропавловска-Камчатского. Вот какая невероятная силища! «Старик» выбрасывал из своего нутра такое количество камней, песка и пепла, что, не будь вокруг острова бездонных глубин, наверное, площадь его увеличилась бы раза в два, если не во все три. Новым взрывом опрокинуло в море вот этот утес, — показал Баулин на первую фотографию, — рухнул в океан, будто спичечная коробка. А эти два пика — на второй фотографии их уже нет — превратились в маленькие вулканчики. Ученые называют их вулканами-паразитами.
«Все в порядке, — радирует Кирьянов с острова, — повторяются сильные и частые подземные толчки…»
Внезапный зуммер стоявшего на письменном столе полевого телефона прервал рассказ капитана третьего ранга.
— «Пятый» слушает, — дав отбой, отозвался Баулин, — Так… Понятно… Готовьте «Вихрь»… Сам пойду…
— Неслыханно! — гневно бросил он, поспешно надевая реглан и фуражку. — Представьте себе, «американец» не пошел на СОС «Сато-Мару».
— Как не пошел?
— А вот так! Мы пойдем.
Он достал из ящика стола клеенчатую тетрадь, точь-в-точь такую же, в какую были переписаны «Сказки дяди Алеши».
— Это дневник Кирьянова. Он вел его, когда оставался на острове. Забыл, чудак, взять с собой…
Известие о том, что, пренебрегая всеми неписаными вековыми морскими законами, американское судно отказалось пойти на сигналы бедствия японских рыбаков, настолько поразило меня, что я не сразу взялся за дневник…
Записи Алексея Кирьянова почему-то начинались лишь на третьи сутки после начала землетрясения (кстати говоря, он вел их то карандашом, то чернилами, но неизменным четким почерком, даже без намека на скоропись). Привожу их дословно, опуская некоторые менее значимые подробности.
«26 октября, 10 часов. — Это уже на третьи сутки! — Извержение продолжается с неослабевающей силой. Дом трясется, будто в лихорадке. Полдень, а небо черное. Над вулканом багровое зарево. Временами вспыхивают то ярко-алые, то голубоватые огни. Измерил на дворе базы слой пепла — 50 сантиметров. Позавтракал консервами и бутербродами. Полкан от пищи отказался, скулит…
Слушал по радио последние известия. Иностранные ученые, гости Академии наук, посетили нашу, первую в мире, атомную электростанцию. Ура нашим рабочим, инженерам и ученым!.. А американцы опять испытали у атолла Бикини атомную бомбу. И что они хотят? Запугать нас войной?..
Между прочим, гриб дыма и пара над вулканом очень похож на гриб от атомного взрыва…
На всякий случай запаковал все Маришины игрушки и коллекции, надо будет отнести их поближе к берегу… Что-то поделывает в Загорье моя названая сестренка Дуняша? Наверное, сердится, что не ответил еще на ее последние письма… Почему-то Дуня все стоит перед моими глазами, такая, какой я видел ее два с половиной года назад, на вокзале в Ярцеве. Она специально приехала из Загорья проводить меня в армию, а я, бесстыжий, и двух слов не сказал ей, все глядел на Нину… И сейчас смотрю на Нинину карточку… Почему это так — не любит тебя человек, и ты знаешь, что он не достоин твоей любви, а из сердца вырвать его все не можешь?.. Как она сказала мне тогда, когда я просил ее поехать в Загорскую сельскую школу: «Я не хочу жить с темными людьми…» Я даже боцману Доронину постеснялся это рассказать, когда мы пережидали с ним на отмели туман. Одной Ольге Захаровне потом рассказал…»
«26 октября, 16 часов. Из кратера пошла лава двумя потоками ярко-красного цвета. Один поток течет в сторону лежбища сивучей и нерп, другой — к поселку. Температура воздуха +35°, температура пепла +60°. Разом взорвались оба малых вулканчика. Осколки камней барабанят по крыше, как шрапнель. Раскаленный камень угодил в фойе клуба. Начался пожар. Погасил его тремя огнетушителями, которые работали безотказно».
«27 октября, 2 часа. Ночь, а светло, как днем. Из кратера появились три новых потока лавы. Лава течет бурно. Первый поток водопадом обрушился в океан. Вода кипит, все вокруг в клубах пара. Температура воздуха +41°. Полкан забился под койку…
Сегодня я разорвал и бросил в поток лавы ее карточку… По радио передавали, что в Антарктике при разгрузке корабля провалился под лед и утонул тракторист, комсомолец Иван Хмара. Вот они наши герои!..»
«27 октября, 10 часов. Крепился, крепился и ничего не мог с собой поделать — уснул. Проспал целых два часа. Разбудил меня громкий рев. Это сивучи и нерпы перебазировались с лежбища к самому пирсу: с лежбища их прогнала лава. Из воды у пирса торчат сотни голов перепуганных животных. Подходил к ним совсем близко. Удивительно: они меня совсем не испугались…»
«27 октября, 20 часов. Извержение продолжается. Вершина вулкана похожа на огромный красный колпак. Второй поток лавы подполз совсем близко к крайнему жилому дому. Осталось двадцать метров. Дом вот-вот загорится. Перетащил из него все, что мог в клуб базы. Клуб стоит на высоком мысу, и лаве сюда не добраться.
Почему-то мыс этот у нас до сих пор никак не назывался. Я назвал его мысом Доброй Надежды… По радио передавали, что на целинных землях Сибири и Казахстана собран первый замечательный урожай. Как-то с урожаем у нас на Смоленщине? Дуня писала, что из Ярцева приехали в колхоз новый председатель и агроном, вроде бы дело пошло на поправку…»
«28 октября, 16 часов. Извержение продолжается. Только что вернулся от самого кратера. Подъем занял три часа. Очень жарко, но терпеть можно. На всякий случай, чтобы не ударило камнями, привязал на голову две подушки. Камни в голову не попадали, но от жары подушки помогли. Кратер — огромная круглая впадина. Лава пыхтит, как тесто в квашне. Внутри вулкана все клокочет. Почва беспрерывно колеблется. Взрывы следуют один за другим. В воздух взлетают «капли» лавы, каждая с хороший бочонок, закручиваются винтом и с оглушительным треском лопаются. Падая на склоны, они сплющиваются, как комья глины. Красиво, но страшновато. Убежал от кратера, потому что нечем стало дышать: воздух насыщен серой…
На всякий случай перетащил из всех жилых домов что мог в клуб, на мыс Доброй Надежды. Хотел днем написать письмо Дуне, но так и не успел, а сейчас до того устал, что боюсь не уснуть бы, а надо еще измерить температуру и слой пепла…»
«29 октября, 10 часов. Извержение продолжается, но, по-видимому, идет на убыль. Потоки лавы уменьшились. Тот, что подполз к поселку, начал остывать. Наверху образовалась корка серо-бурого цвета. Из трещин вырываются струйки сернистого газа. Бросил на корку порядочный камень, он ее не пробил. Наступил сам. Держит. Но ногам так жарко, что пришлось подпрыгивать. Дечет. Пробил корку шомполом. Шомпол вмиг накалился…
Сходил на скалу «Птичий базар» — ни одной птицы, перелетели на другие острова. Под слоем пепла нашел несколько заживо изжаренных кайр, должно быть, они были подбиты камнями… Полкан повеселел… Шторм не больше пяти баллов… По радио передавали статью о предстоящем запуске искусственных спутников Земли. Американцы собираются запустить спутник размером с футбольный мяч, а какой спутник запустим мы?.. Неужели скоро сбудется мечта Циолковского и люди полетят на другие планеты?! Вот это время!..
Написал Дуне, что после демобилизации обязательно вернусь в Загорье, в школу. Буду преподавать в первых классах и поступлю в заочный пединститут…»
«30 октября, 1 час 30 минут. Только что произошел самый сильный взрыв. Меня сбросило с койки. Выбежал на улицу. Вулкана не узнать: почти треть его вершины исчезла. Стало сразу тихо. Подземные толчки прекратились. Обошел всю базу и поселок. Дома целы. Стекла окон, обращенных к вулкану, выбиты. Многие крыши пробиты камнями. Передал радиограмму в отряд: «Нужно стекло и шифер. Питание рации на исходе. Все в порядке…»
Последняя фраза в дневнике осталась незаконченной: «По-моему, необходимо, чтобы на мысе Доброй Надежды…»
«Вихрь» ошвартовался у пирса только в девятом часу утра, вымытый, надраенный, словно с парада. Отдавая с ходового мостика последние команды, Баулин закинул руки за спину, что, как я уже приметил, служило верным признаком плохого настроения капитана.
«Неужели «Вихрь» не нашел «Сато-Мару»? Или он опоздал и шхуна пошла ко дну?.. А возможно сигналы бедствия были очередной уловкой рыбаков-хищников, отвлекавших на себя внимание пограничников?» (мне довелось уже слышать не одну подобную историю). Вопросы вертелись у меня на языке, но, видя настроение командира, я не рискнул задать их ему. По вполне понятным причинам я не мог задать их при нем и кому-либо из команды, даже хорошо знакомым мне боцману Доронину и рулевому Атласову.
Мне показалось было, что Баулин поздоровался суше, чем обычно, но вскоре я понял: у капитана третьего ранга не было оснований для приветливых улыбок. Его сообщение настолько потрясло собравшихся в штабе офицеров, что на несколько минут в комнате воцарилось гнетущее молчание.
Так вот почему «Вихрь» выглядел таким чистеньким, будто только что выкупанный младенец, которого не успели еще вытереть простыней!..
Когда «Вихрь» подошел к двухмачтовой «Сато-Мару», прежде всего обнаружилось в свете прожекторов, что палуба ее пуста. Похоже было на то, что экипаж давным-давно покинул потерявшую управление шхуну. Повернувшись бортом к ветру, она покачивалась на легких волнах. Налети хороший шквал — ее неминуемо опрокинуло бы.
«Вихрь» дал несколько отрывистых сигналов сиреной, и тогда только над фальшбортом шхуны появилась пошатывающаяся фигура японца с синим платком на голове.
Рыбак походил на покойника. Он не мог даже помахать рукой, а едва поднял ее до уровня плеч. Он даже ничего не крикнул в ответ на вопрос, заданный Баулиным по-английски: «Что у вас случилось?..»
Высаженные на борт «Сато-Мару» боцман Доронин, военврач базы и трое матросов обнаружили, что двигатель и рулевое управление шхуны в полной исправности, но все двенадцать членов ее экипажа недвижимо лежали в носовом и кормовом кубриках. Только тринадцатый, тот, что встретил «Вихрь» — он оказался радистом, был еще в состоянии держаться на ногах.
«Похоже на острую форму лучевой болезни», — осмотрев рыбаков, произнес военврач.
Из несвязных рассказов радиста и шкипера шхуны выяснилось, что с месяц тому назад в южной части Тихого океана на шхуну обрушился ливень с пеплом. Пепел принесло с юга, должно быть из района атолла Бикини, где американцы произвели подряд испытания нескольких водородных бомб.
Японские рыбаки не сразу догадались, что за страшная беда обрушилась на их корабль. Когда же болезнь свалила их, покрыв тело язвами и поразив легкие, они долгое время не могли починить поврежденную тайфуном радиоантенну, и течения и ветры все несли и несли их к северу.