Шаг к приближению неизбежного
Внутри все сжалось. Создавалось ощущение, что у парня все органы полезут наружу. Глаза нервно бегали от одного пожирателя к другому. Убийцы, чертовы убийцы.
— Давай же… — пробормотала Белла, указывая на посудину.
В голове отчаянно крутилось: “Не хочу. Прошу, умоляю! Оставьте меня!”. Мысли упаивали его, словно спиртное превращало человека в пьяного. Ноги мальчика шатались, и он пытался совладать в собой.
Просто мальчик.
Драко поднес кубок к губам, и, зажмурившись, сделал глоток. На вкус жидкость ничем не отличалась от крови - такая же солоновато-горькая. Малфой продолжал пить, перебарывая желание очистить желудок. Он весь напрягся, ожидая прилива боли, которая так и не наступала.
Напиток разливался по телу, делая его тяжелым. На секунду парню показалось, что он никогда не сможет ни двигаться, ни говорить, ни даже дышать. Он не мог шелохнуться - просто неподвижно стоял, сжимая в руке чашу.
— Tolle filium tenebris unus ex nobis factus est, Malfoy quidam… — шептал Волан-де-Морт, закрыв глаза, пока у его ног извивалась Нагайна.
С каждым словом стоять на ногах становилось труднее. Все вокруг было расплывчатым и неточным. Он почувствовал, как правая рука вся горит. Словно ожог убивает его, растягиваясь к самой глотке. Драко закричал, выронив кубок, который с грохотом ударился о мраморный пол.
Бум.
Слизеринец упал на колени, схватившись за пылающее запястье.
Бум.
Слезы скатывались по покрасневшим щекам, а из горла вырывались хрипы. Неземная боль заполнила каждый миллиметр тела. Малфой уже не думал - он кричал.
Ни одной жалкой мысли не осталось в его голове, была лишь та страшная пытка, на которую он пошел добровольно. Не было ни пожирателей, ни Гермионы, ни родителей. Только отчаянные крики, горячие слезы и мольба о том, чтобы это поскорее закончилось. Хотя Драко понимал, что это - только начало.
***
Девушка шла вдоль коридоров школы, чувствуя на себе любопытные взгляды учеников. Всем вдруг появилось до нее дело. Надо было поглазеть на бедную гриффиндорку, доставая своими сожалениями и расспросами.
Весь день она мечтала о том, чтобы поскорее убежать, закрыться в своей комнате и никого не видеть. Не слышать этого вечного: “Мне очень жаль… Я понимаю, как тебе тяжело”. Да ничего они не понимают, не понимают, какого чувствовать все это.
Гриффиндорка то дрожала от злости, то убегала в слезах, закрываясь в одной из кабинок в туалете плаксы Миртл. Слишком много плохого произошло за последнее время. Слишком даже для нее.
И самое ужасное, что никто не мог понять Гермиону. Никто, кроме Малфоя. А того она даже слушать не хотела, ни то, чтобы изливать душу. Драко был ходячим напоминанием об ошибках, которые она совершила. А их за последнее время было не мало.
Но сейчас гриффиндорку мало, что волновало. Она чувствовала себя опустошенной и разбитой - мертвой. Грейнджер знала, что виновата в случившемся с отцом, и это убивало ее. Эта чертова книга, которую она безжалостно разорвала, а затем кинула в камин, наблюдая, как пламя пожирает сухие страницы. Бумага горела - почти так же ярко, как и ее сердце.
Малфой был прав - девушка жалела о том, что сделала это, уничтожила вещь, из-за которой ее папа чуть не погиб. Он всегда был прав. Знал, как люди реагируют на те или иные вещи.
Неужели Гермиона настолько глупа, что думала, что вместе с той книгой и чувство вины обратится в пепел? Оно продолжало давить на нее, буквально уничтожать, заставляя все больше уходить в себя. И дурацкие страницы не помогли.
Девушке уже было все равно - жива она или нет. Хотелось просто перестать думать об этом, стереть все воспоминания, начать жизнь с чистого листа.
Да, она убегала от трудностей, была трусихой. Впервые в своей жизни она чувствовала себя настолько жалкой. Ничто даже близко не сравниться с тем, что Гермиона чувствовала в данный момент… Ни тогда, когда ее называли грязнокровкой, пустым местом, подстилкой Поттера, ни тогда, когда Малфой нагло использовал ее, а потом выкидывал. Никогда она не ощущала себя такой слабой… Нет, это все было пустяком.
Сможет ли Грейнджер когда-нибудь жить нормально, посмотреть в глаза родителем, перестать корить себя?..
Наверное, нет. Скорее всего.
Все было таким размытым. И прошлое, когда она была по-настоящему счастлива рядом со своими друзьями, когда просиживала часы в библиотеке, стараясь показать себя с лучшей стороны, высоко вздернув подбородок. И будущее, то, о котором Гермиона всегда мечтала: небольшая квартирка в каком-то тихом районе, любящий муж и пара ребятишек, везде сующих свой нос. Престижная работа в министерстве, спокойная и счастливая старость.
Казалось, что жизнь закончена, и эта боль в груди никогда не сможет исчезнуть. Это был тот момент, когда Гермионе не хотелось жить. Да, она вела себя, как эгоистка. Ведь мама - одна, с папой, а их дочери, которая виновата во всем - нет рядом. Она бросила их, свою семью. И они, вероятнее всего, никогда ее не простят.
Слезы защипали глаза, а во рту было неприятно сухо. Когда она в последний раз ела, пила? С того вечера гриффиндорка была словно одним из растений, которые упорядоченно растут в кабинете травологии. Голова трещала по швам, мир казался черно-белым, горло першило от жажды. Но это все сейчас было абсолютно неважно. Девушка утратила интерес ко всем и ко всему.
Больше не было домашних заданий, обязанностей старосты, шумящих первокурсников, первого снега, который едва запорошил землю, превращая ее в белоснежный ковер. Ничего.
Когда с тем, кто всегда был рядом с тобой, случается что-то ужасное, возникает чувство пустоты. И воспоминания об этом человеке кажутся пустыми и далекими, словно из прошлой жизни. Да ты и сам не тот, что был раньше, и такие привычные вещи больше не приносят радость, а только напоминают о той детской беспечности, что наполняла их всех много лет назад. Сейчас по Хогвартсу плелась не Грейнджер, а лишь ее бледный призрак.
— Гермиона! — окликнул девушку до боли знакомый голос.
— Эй! Герми! — раздался второй, чуть повыше.
Нехотя, гриффиндорка все же остановилась, тяжело вздохнув. Меньше всего ей сейчас хотелось заботы. Нет, не подумайте - она ценила преданность своих друзей, но любое упоминание о родителях причиняло ей неимоверную боль, словно в душу раз за разом глубоко вонзали остро-заточенный кинжал.
Грудь девушки тяжело вздымалась, она чуть ли не задыхалась. На бледной коже проступили уродливые пятна, руки были покрыты ссадинами, а лицо настолько осунулось, что скулы казались очерченными, почти квадратными.
Парни переглянулись, округлив глаза, в которых читался ужас и растерянность. Рон, слегка зажмурившись, почесал затылок, а Гарри засунул руки в карманы (чтобы скрыть волнение, которое было почти осязаемо), неловко опустив голову. Так, что подруга могла видеть лишь его черную макушку.
— Мы хотели поговорить с тобой, ну, знаешь… — рыжеволосый запнулся, явно не находя слов. А Поттер покраснел еще сильнее, явно пожалев о том, что они не отрепетировали то, что собирались сказать. — Ну… эм… после того, что случилось.
— Я не хочу говорить о том, что случилось, — проговорила Гермиона непривычно тихим, безжизненным голосом, будто горло ее было заложено грудой кирпичей.
— Рон и я… Мы просто хотели сказать, что мы все еще твои друзья. И мы рядом, прямо сейчас. Я понимаю тебя, как никто другой, и после того, что… — голос его дрогнул, а круглые очки, которые он тут же неуверенно поправил, спали с переносицы на кончик носа. — Случилось с твоим отцом, мы все должны держаться вмес…
— Не говори так, будто он мертв! Это не так! — прошипела девушка. Она качнулась в сторону, почувствовав острую боль в голове. Как же все надоело…
И в первые за много часов в ее карих глазах промелькнула настоящая ярость - челюсть была плотно сжата, а подбородок поднят высоко верх. Взгляд выражал столько обиды и злобы, что Гарри едва удержался от того, чтобы не сделать шаг назад.
Затем девушку охватил страх, который волнами исходил от ее худощавого тела. А что, если он прав? Что, если папа мертв? Прямо сейчас? Что, если врачам не удалось спасти его? Вдруг он сейчас лежит на белоснежной больничной койке и сердце его больше никогда не будет биться вновь? А все из-за какой-то глупой книги, которую Гермиона еще недавно считала центром мира.
Губы девушки задрожали, а в глазах было столько боли и яда, что хватило бы на весь Хогвартс вместе взятый. Лицо перекосилось от ненависти - прежде всего, к себе самой. Мерлин, как же Гермиона ненавидела всю свою сущность, свою глупость, беспомощность…
Она резко развернулась, и рванный подол ее мантии взметнулся в воздух, оголяя худые икры. Гриффиндорка бежала от этого места, друзей, от самой себя.
Рональд сделал решительный шаг вперед в надежде догнать Гермиону. Но Гарри схватил его за руку, покачав головой. Она ясно дала понять, что не нуждается в их компании. И они просто не имели право винить девушку за это. Просто ей сейчас это было надо. Все будет хорошо.
— Эй, ребят, смотрите-ка, кто идет! Это наша гриффиндорская шлюшка? Да, Пэнс? — слова Теодора, сопровождаемые диким хохотом, разнеслись по помещению, отскакивая от толстых стен.
— Эй, Грейнджер! У нас для тебя подарочек! — наиграно сладким голосом сказал парень.
Гермиона невозмутимо шла в сторону гостиной старост, делая вид, что особо не вслушивается в разговор.
— Ты ведь любишь подарки? Наверное, Малфой много дарит за отсос, да?
Девушка резко остановилась, приоткрыв рот от удивления и возмущения. Ее шоколадные глаза посмотрели прямо на Пэнси, которая, как ни в чем не бывало, стояла возле Нота, положив руку ему на плечо. У всех слизеринцев на груди был приколот круглый, красный значок, на котором большими буквами было написано: “Шлюшка-Грейнджер”.
Гермиона почувствовала резкий укол обиды и злости. Да как они могли? Зная, как ей больно сейчас, сделать такое… Да нет же, этим мерзавцам нет дела до такого мусора, как она. Наверняка, никто из них не знает о том, что произошло. Им это попросту неинтересно. И плевать, что она - тоже человек. Что гриффиндорку разрывает на части, что она уже не знает - хочет ли жить…
Конечно, главное - это месть Пэнси за то, что Гермиона посмела “отбить” Малфоя. Да ей плевать на него, на всех этих выряженных, как на парад, придурков, на учебу… На все плевать!
Теодор не спеша продвигался в сторону девушки, хищно улыбаясь. Его узкие глаза болотного цвета рыскали по Гермионе, как бы насмехаясь. Он положил свое здоровое лапище на ее плечо с такой силой, что гриффиндорка чуть не упала. Она округлила глаза, пятясь назад.
— Эй, ты чего? — парень перехватил ее руку, одним резким движением прикрепив значок к груди. Девушка пыталась вырваться из его крепких рук, чтобы сорвать эту чертову надпись. — Я же говорил, это - подарок. Отсосешь мне, а? Я ведь почти что Драко. Ну, правда не блондин, но это можно изменить. — Парни сзади него прыскали от смеха, держась за животы, то и дело выкрикивая позорные слова в ее сторону.
— Еще встретимся, монашка! — сказал слизеринец, продолжая смеяться.
Гермиона набрала полный рот слюны и со злостью плюнула прямо в перекосившееся от отвращения лицо Нота, который ослабил хватку. Воспользовавшись этим, девушка сделала рывок, убегая от толпы сокурсников, которые, по-видимому, решили последовать за ней, чтобы хорошенько проучить.
Девушка бежала что есть мочи в то место, где ее точно не найдут. Сзади слышался топот и угрозы, но гриффиндорка продолжала бежать.
“Ненавижу, ненавижу. Ненавижу!”
Поворот за поворотом - кажется, оторвалась. Она то и дело, беспокойно оглядывалась назад, слыша шорохи и чьи-то тихие шаги. Грейнджер не могла отделаться от ощущения, что за ней следят, что кто-то старательно прожигает дыру в ее спине. Но поворачиваясь, осматривая лестничную площадку, она ничего не замечала - только лишь кривые тени, напоминавшие ей призраков.
Сквозь окна пробивался мягкий свет закатного солнца - он красиво ложился на темный пол, создавая блики. Ей снова так захотелось остаться в лесу, не видеть ни одной живой души. Вдыхать вечерний воздух, не чувствуя обжигающего воздуха.
До потайного выхода, который она обнаружила пару лет назад, оставалась одна ступенька. Гермиона сделала последний шаг, слыша, как скрипит снег.
В полумраке ее глаза различили высокую, ярко разодетую женщину со светлыми волосами. На высоких каблуках она криво шла навстречу. Судя по всему, женщина направлялась в сторону Хогвартса. Блондинка была всего в нескольких шагах от Гермионы. Губы ее растянулись в широкой улыбке, глаза засияли. Самопишущее желтое перо закружило вокруг своей хозяйки.
— Ах, ты, должно быть, Гермиона Грийнже? — спросила женщина, положив свою пухленькую руку на плечо девушки. Девушка нервно сглотнула, поджав губы.
— Грейнджер, вообще-то, — бесцветным голосом выплюнула гриффиндорка.
Меньше всего на свете ей хотелось говорить с этой гротескной женщиной, которая действовала всем на нервы. Которая в прошлом году наплела ерунды насчет их с Гарри отношений, а в этом поливала грязью Дамблдора и самого Поттера.
— Я совсем обыскалась тебя, дорогая, — пролепетала она, издав непонятный звук, похожий на смешок. Поправила пушистый воротник своей шубы, скептически глянув на одежду ученицы. - Милая, ты плакала? — наиграно-сострадательным голосом спросила Скитер, на что Гермиона раздраженно фыркнула. Женщина махнула своему перу, давая понять, что интервью началось.
— Ты, должно быть, очень растеряна после того, что случилось?.. Остаться сиротой в таком юном возрасте - просто ужасно. Не расскажешь нам, что случилось с твоими родителями в той ужасной аварии?
В глазах девушки горела ярость. Да как она смеет?! Кто дал этой Скитер право говорить о Гермиониной семье? Да к тому же и ложь!
— Они живы, ясно?! Они оба живы! — прошипела девушка, сверкая глазами. В ее голосе было столько отчаяния, злобы… Всего вперемешку. Гермиона походила на дикого зверя, которого надолго оставили без еды. Рита Скитер будто уменьшилась в размерах под ее испепеляющим взглядом.
Она удивленно посмотрела на Грейнджер, а затем, развернувшись к перу, начала говорить что-то, вроде: “Бедняжка, совсем потеряла рассудок, чувствует вину за случившееся…”
Гермиона встала, как вкопанная, не в силах пошевелиться. Прозрачная пелена застелила глаза, и сердце больно сжалось.
— Что именно там произошло? Я понимаю, как тебе тяжело - весь магический мир сочувствует тебе. Ты ведь не хотела их смерти, но так вышло, что по твоей… — более серьезным и осторожным тоном начала Рита.
Но гриффиндорка ее не слушала - она метнулась вперед, убегая в непонятном направлении, в который раз за последние два дня. Слезы текли по щекам, скатываясь по шее. Ноги уверенно ступали на пол, унося Гермиону все дальше.
Она бежит.
Куда?
Неизвестно. В пустоту. Туда, где ее не достанут, не тронут.
Дура, тупая дура.
Летит сквозь дождь и ветер. Падает, кричит и плачет. Но никто не приходит и не помогает. Она и не ждет, не хочет. Мыслей нет, только одно - не хочу жить, больше не хочу.
Резкий подъем, и удар в голову. Сильный, жесткий. Так, что звезды летают перед глазами.
Плевать.
Бежит, снова. Но уже не в лес, только не туда. Слишком уж хорошо Гермионе было там, чтобы вернуться. Нет - такую красоту она больше не сможет затронуть.
Чертов мир.
Садиться на землю, кричит.
Что?
Что больше нет смысла в жизни. Что все, что было - глупая ошибка. Что это не ее судьба, и продолжать жить так дальше - не в ее силах.
Зарывается дрожащими пальцами в грязные волосы. Стонет тихо, приглушенно.
“Не хочу больше, нет”
Встает на ноги, идет, бредет. Ползет, спотыкается. Но больше ничего не сможет остановить ее.
— Нет…
Сиплый, потерявший надежду голос. Голос человека, который потерян. Убит, растерян.
Проблемы, как же хорошо вы управляете людьми. Раз, и человек сдался. Думаете, вернутся в колею так просто?